Глава 11 РЕАКТОР НА ШЕЕ
Глава 11 РЕАКТОР НА ШЕЕ
Вряд ли крестьяне села Ладыжино Винницкой области знают о том, что Бог их миловал, 15 марта 1966 года. Именно в этот день Минэнерго СССР утвердило размещение Центрально-Украинской АЭС возле села Копачи Киевской области. Хотя вначале альтернативой этому решению было именно Ладыжино. Коллегия Госплана УССР согласилась с «посадкой» АЭС в Киевской области, недалеко от столицы. Ее-то и нарекли чернобыльской из-за названия райцентра – Чернобыль. Решение Госплана УССР от 2 февраля 1967 года было подтверждено постановлением ЦК КПСС и Совета министров СССР. Таким было начало. Конец известен.
Чем больше мы отдаляемся от Чернобыля, тем ближе мы становимся к нему. По мере того как разбираем завалы нагроможденной лжи. Анатолий Дятлов, набравший почти 500 бэр, отсидев три года в тюрьме, возвратился на свободу. Но это теперь для него тоже было условно. Быть свободным от того, что произошло, от своих тяжких и бесконечных дум, он, конечно же, не мог. Анатолий Дятлов был освобожден только благодаря хлопотам общественности, народных депутатов СССР и, наконец, вмешательству Горбачева. (Горбачев знал, что осужденные были всего лишь козлами отпущения.) Дятлов умер не так давно – тихо и незаметно для страны. Главный участник и свидетель страшной рукотворной катастрофы умер, а последствия ее для жизни на земле останутся навечно.
Спустя почти двадцать лет в своем чернобыльском архиве я раскопала еще один любопытный документ о том судебном фарсе. «Секретно. ЦК КПСС. О судебном разбирательстве уголовного дела, связанного с аварией на Чернобыльской АЭС».
В углу штамп: «14 апреля 1987, второй сектор 1301. Подлежит возврату в общий отдел ЦК КПСС». Вот что в нем сообщается: «В соответствии с поручением по записке Председателя Верховного Суда СССР т. Теребилова о порядке проведения указанного судебного разбирательства и некоторых связанных с ним организационных вопросах. <…> В настоящее время за рубежом усилилась антисоветская кампания, связанная с приближающейся годовщиной аварии на Чернобыльской АЭС. Поэтому следовало бы начать этот процесс позднее (июнь-июль 1987 г.). Проведение судебного заседания в г. Киеве представляется нецелесообразным. Его можно провести в одном из городов Украины, в частности, в г. Чернобыле или в поселке Зеленый Мыс Киевской области. <…> давать подробные публикации по данному делу не стоит. <…> Местным государственным и партийным органам, а также Минатомэнерго СССР, Минсредмашу ССР следует поручить оказать необходимое содействие Верховному Суду СССР в организации проведения этого процесса. Просим согласия. Н. Савинкин, Ю. Скляров, И. Ястребов, В. Петровский, Г. Агеев». Подписи авторов секрета. Титулы и статус не указываются. Все они – руководители разных уровней ведомств и ЦК КПСС, часть – завсегдатаи секретных заседаний оперативной группы. Согласие было получено незамедлительно, на самом высоком уровне, в тот же день! «Согласиться. Лигачев, Лукьянов» и еще несколько неразборчивых подписей от руки, которые мне не удалось идентифицировать.
Спустя четверть века уже мало кто, наверное, помнит, что в ходе судебного разбирательства летом 1987 года в отдельное производство было выделено уголовное дело о конструктивной надежности реактора РБМК, который эксплуатировался не только в Чернобыле, но и еще на девяти атомных электростанциях (и на них эксплуатируется до сих пор). Вот что ответил мне по этому поводу в конце 1989 года заместитель Генерального прокурора СССР В. И. Андреев: «Прокуратурой Союза СССР для выяснения вопроса о конструктивной надежности данного вида реакторов было возбуждено уголовное дело, в ходе расследования которого проводилась техническая экспертиза с участием признанных и авторитетных специалистов атомной энергетики. Экспертиза пришла к выводу, что технические средства системы управления и защиты реактора при соблюдении регламента обеспечивали безопасную работу энергоблока. В связи с указанным заключением уголовное дело было прекращено, так как авария явилась результатом многочисленных нарушений правил безопасности эксплуатации реакторной установки, в том числе отключения ряда технических средств защиты». В общем, все нормально.
Но нормально ли? Нашей парламентской комиссии по рассмотрению причин аварии на Чернобыльской АЭС и оценке действий должностных лиц в послеаварийный период не без труда удалось востребовать для ознакомления это дело в Верховном суде СССР. Через несколько дней из Верховного суда СССР позвонили и настоятельно попросили срочно вернуть им дело. Но мы решили не возвращать, пока тщательно его не изучим. Нашей комиссии и Прокуратуре СССР была предложена экспертная помощь семи прокуроров.
В увесистом деле «в отношении лиц, не принявших своевременных мер к совершенствованию конструкций реакторных установок типа РБМК-1000» есть немало интересного, что присыпано не только радиоактивной пылью. Приведу всего несколько примеров вопросов суда и ответов экспертов: «Повлияли ли конструктивные особенности реактора на развитие аварии?» Ответ: «Да, повлияли. На это указано и в докладе правительственной комиссии: „Развитие аварии, приведшей к разрушению реактора, произошло из-за недостатков конструкции реактора. <…> Непосредственной исходной причиной начального роста реактивности явилось возникновение кипения воды в активной зоне. <…> В этом начальном росте радиоактивности проявился недостаток конструкции реактора: положительный паровой эффект, обусловленный структурой активной зоны.
Первоначальный рост реактивности не был подавлен на начальном этапе движения стержней СУЗ (системы управления и защиты. – А.Я. ) после ввода в действие аварийной защиты реактора. В этом проявился второй недостаток конструкции реактора – неудачная конструкция стержней СУЗ“.
В нашу комиссию в течение нескольких месяцев поступило немало интереснейших документов, проливающих свет на тайну так и не состоявшегося второго уголовного дела – о конструктивных недостатках реактора.
Мы обнаружили человека, специалиста с Курской АЭС, А. А. Ядрихинского, который, оказывается, еще за полгода до взрыва в Чернобыле обращался в Госатомэнергонадзор с письмом, в котором предупреждал об опасности реакторов типа РБМК, объяснял необходимость независимой их экспертизы, говорил об их остановке для реконструкции той самой СУЗ. Ответ был таков: выводы безосновательны.
Что это? Самоуверенность? Ошибка? Пренебрежение (подумаешь, какой-то там инженер-инспектор по ядерной безопасности, пенсионер, – что он понимает?)
А говорят, что нет пророка в своем Отечестве… Страшное пророчество Александра Александровича еще более страшно сбылось. Через полгода. После аварии на ЧАЭС А. А. Ядрихинский был направлен туда. Получив доступ к документации и тяжело дышащему, умирающему реактору, еще раз все пересчитал и просчитал. Его скрупулезный труд – доклад „Ядерная авария на четвертом блоке Чернобыльской АЭС и ядерная безопасность реакторов РБМК“ – превратился уже в своего рода легенду. Многие слышали. Мало кто читал. В распоряжение нашей комиссии поступил его оригинальный вариант.
Здесь я хочу сделать небольшое отступление. 24 июня 1989 года состоялось заседание Комитета Верховного Совета СССР по экологии и рациональному использованию ресурсов, на котором проходило обсуждение кандидатуры на пост председателя нового комитета – Госпроматомнадзора СССР. Понимаете, было два комитета – Госгортехнадзор и Госатомнадзор, а стал один – Государственный Комитет СССР по надзору за безопасным ведением работ в промышленности и атомной энергетике. Хорошо это или плохо? Одно было ясно: международные обязательства, подписанные СССР, требовали, чтобы у нас был независимый комитет по надзору за безопасностью в атомной энергетике.
Вот как объяснял это претендент на пост председателя нового объединенного Комитета В. М. Малышев: „В мире только в США имеется настоящий надзорный орган по безопасности в атомной энергетике. Это комиссия, которая возглавляется председателем, назначенным президентом. Эта Комиссия (3 400 человек) имеет 400 миллионов долларов бюджет, 120 миллионов – это научно-исследовательские работы, что централизованно обеспечивают соответствующую политику по обеспечению безопасности, т. е. обоснования, исследования и так далее. Это единственный пример. Во всех остальных странах существуют эти комиссии или комитеты в составе различных комитетов. <…> Когда мне эту должность предложили, я сразу отказался. Когда спросили, в чем дело, я ответил, что считаю, что это неправильно“.
Сомнения в таком решении высказывали и депутаты. Но мы, как всегда, идем „другим путем“.
27 февраля 1990 года приказом вновь образованного Госпроматомнадзора СССР была создана комиссия для изучения причин и обстоятельств аварии на четвертом блоке ЧАЭС. Ее доклад, который подписал председатель Николай Штейнберг, занимает почти 80 машинописных страниц. Один только перечень научных публикаций, имеющих отношение к аварии, отечественных и зарубежных исследований, проектных данных, нормативно-технической документации на пяти страницах. Работа проведена огромная.
Не странно ли – к тому времени, когда был подготовлен отчет Штейнберга, прошло пять лет после аварии, были проведены десятки семинаров, научно-технических советов, отечественных и международных симпозиумов, наконец, представлены отчеты в МАГАТЭ, а страсти по реактору чернобыльского типа в научном мире не утихли? Не от того ли, что за годы после аварии в научной литературе не появилось обстоятельной объективной публикации, расставляющей все точки над „и“? На тот момент для меня лично, для многих членов нашей комиссии именно таким явился доклад Штейнберга.
Неожиданным и чрезвычайно интересным фактом стал результат анализа докладов, представленных СССР на совещании экспертов МАГАТЭ 25–29 августа 1986 года в Вене и 28 сентября – 2 октября 1987 года на международной конференции по безопасности ядерной энергетики „Авария на Чернобыльской АЭС: год спустя“. В обоих этих докладах официальной версией нашего правительства о причинах аварии называлось „крайне маловероятное сочетание нарушения порядка и режима эксплуатации, допущенное персоналом энергоблока“. Здесь была поставлена точка.
Но вот что интересно. В отчете Института атомной энергии имени Курчатова, который был утвержден уже после доклада для МАГАТЭ, указывается, что „первопричиной аварии явилось крайне маловероятное сочетание нарушений порядка и режима эксплуатации, допущенных персоналом энергоблока, при которых проявились недостатки в конструкции реактора и стержней СУЗ “. Выделенные мною курсивом слова в официальной версии для МАГАТЭ отсутствуют. Что это? Правда для внутреннего потребления и правда на экспорт? Вот что, в частности, пишет в своем докладе комиссия Штейнберга: „…об отступлениях, допущенных в проекте реактора РБМК-1000, от требований норм и правил по безопасности в атомной энергетике и конструктивных недоработках проекта, было известно уже в конце мая – начале июня 1986 года. Такие сведения содержатся в различных справках и отчетах, представленных в правительственную комиссию. Однако вскрытые дефекты конструкции реактора и его неудовлетворительные физические характеристики не стали достоянием широкого круга специалистов и общественности страны. Отсутствуют они и в материалах, представленных в МАГАТЭ. Значительно раньше, еще 28.12.84 г., решением Межведомственного научно-технического совета по атомной энергетике утверждены предложения экспертных комиссий 4-й и 5-й, созданных советом для разработки мероприятий по частичному приведению действующих энергоблоков РБМК-1000 в соответствие с требованиями нормативных документов по безопасности. Однако, экспертные комиссии совета, к сожалению, не обратили внимание на некоторые особенности реактора РБМК-1000, которые оказались существенными для возникновения и развития аварии 26.04.86 г.“.
Оказывается, еще в 1967 году народному хозяйству страны предлагалось три варианта реактора: РБМК-1000, газового – РК-1000 или реактора ВВЭР-1000. Технико-экономические показатели первого варианта были самыми плохими. Зато состояние разработки и поставок оборудования – гораздо лучше остальных. Поэтому первоначальное решение о применении газографитового реактора было отменено и принято другое, роковое – РБМК-1000.
В своем докладе комиссия Штейнберга приводит десятки пунктов нарушений „Правил ядерной безопасности атомных электростанций“ и „Общих положений обеспечения безопасности атомных электростанции при проектировании, строительстве и эксплуатации“. И вот печальный вывод: „Приведенный набор негативных свойств реактора рассматриваемого типа скорее всего предопределяет неизбежность аварийной ситуации, а вовсе не свидетельствует об их исключительности при крайне маловероятном сочетании порядка и режима эксплуатации персоналом энергоблоков. <…> Разработчикам характеристики реактора, опасные последствия их проявления и пути повышения безопасности реактора РБМК-1000, видимо, были понятны до аварии. Это подтверждается тем, что уже через полтора месяца после аварии были названы первоочередные технические меры для повышения безопасности РБМК-1000… Очевидно, что сущность этих мероприятий неадекватна официальной версии о том, что причины аварии кроются только в ошибках персонала“. За что же, спрашивается, в таком случае отсидели в тюрьме несколько человек этого самого персонала?
Как же так получилось, что в МАГАТЭ пошла односторонняя информация? Были ли ученые, специалисты, которые понимали и указывали на конструктивные ошибки реактора типа РБМК-1000? Кроме А. А. Ядрихинского, который стал предтечей этой версии, именно на это уже после аварии указала 5 мая 1986 года межведомственная комиссия под председательством нового заместителя министра среднего машиностроения СССР А. Г. Мешкова.
Еще на неделю раньше, 1 мая 1986 года, со своей версией аварии, которая „обусловлена не действиями обслуживающего персонала, а конструкцией активной зоны и неверным пониманием нейтронно-физических процессов, протекающих в ней“, обратился к директору Института атомной энергии имени Курчатова начальник группы по надежности и безопасности АЭС В. П. Волков. Такое же письмо он написал и в адрес руководства страны 9 мая. Да кто их, эти тревожные письма, там читал?
О конструктивных недостатках реактора направила дополнение к акту расследования аварии и группа специалистов Минэнерго СССР.
А завершилось все это тем, что, несмотря на то что на двух заседаниях межведомственного научно-технического совета 2 и 17 июня 1986 года (уже после катастрофы) под председательством академика А. П. Александрова были продемонстрированы конструктивные недостатки реактора, их не приняли в должной степени во внимание. Практически все причины аварии были сведены исключительно к ошибкам персонала. Эта позиция и стала официальной. Она же пошла и в МАГАТЭ от имени СССР. И могло ли быть иначе: Александров против Александрова?
В „Литературной газете“ 17 мая 1989 года был опубликован чрезвычайно интересный диалог-расследование политического обозревателя Игоря Беляева „По тому ли пути?“. Его собеседник В. А. Бобров, исполняющий обязанности начальника лаборатории государственной экспертизы изобретений ЦНИИ-атоминформ, рассказывал о том, почему реактор РБМК-1000 не был зарегистрирован как изобретение. Авторами заявки выступили тогда директор Института атомной энергии академик А. П. Александров и другие сотрудники. „В 1967 году первый вариант заявки (полторы страницы машинописного текста без формулы изобретения и чертежей) я возвратил авторам на переоформление. Затем началось невероятное. Переоформленная заявка на РБМК от 6.10.67 г. еще не была рассмотрена, а уже всего через месяц, 10 ноября 1967 года, академик А. П. Александров объявил в газете „Правда“ (статья „Октябрь и физика““) „что советским ученым удалось решить задачу повышения экономичности атомных электростанций“. Хотя „одной из причин непризнания конструкции изобретением было отсутствие промышленной полезности способа снижения стоимости электроэнергии путем использования РБМК с допотопным КПД – всего около 30 процентов“. Именно эту причину отказа оспаривал заявитель после его силового внедрения, в атомную энергетику в 1973 году. Напомню: на Ленинградской АЭС, там, где впоследствии произошло несколько аварий, которые скрыли. Утверждение академика А. П. Александрова о якобы „передовом техническом уровне“ реактора РБМК оказалось несостоятельным, так как Государственная патентная экспертиза тоже не признала этот реактор изобретением в СССР».
Академику Александрову все же удалось навязать широкомасштабное внедрение своего детища в народное хозяйство страны. В очередную пятилетку 1971–1975 годы две трети мощностей АЭС планировались именно с этими опасными реакторами.
Недавно в своем архиве я нашла любопытный документ, относящийся к периоду строительства Чернобыльской АЭС. Оказывается, еще на том этапе здесь многое шло вкривь и вкось (впрочем, как почти везде в СССР). «Секретно. Подлежит возврату в общий отдел ЦК КПСС. Комитет государственной безопасности СССР. 21.02.79 г. О недостатках в строительстве Чернобыльской АЭС. По имеющимся в КГБ СССР данным, на отдельных участках строительства второго блока <…> имеют место факты отступления от проектов, а также нарушения технологии строительных и монтажных работ, что может привести к авариям и несчастным случаям. Колонны каркаса машинного зала смонтированы с отклонением от разбивочных осей до 100 мм, между колоннами в отдельных местах отсутствуют горизонтальные связи. Стеновые панели уложены с отклонением от осей до 150 мм. Раскладка плит покрытия произведена с отступлением от предписания авторского надзора. <…> Во многих местах повреждена вертикальная гидроизоляция… [это] может привести к проникновению грунтовых вод в помещение станции и к радиоактивному заражению окружающей среды. <…> При укладке особо тяжелого бетона были допущены перерывы в бетонировании, что привело к образованию раковин и расслоению фундамента. <…> Председатель комитета Ю. Андропов».
Данный текст является ознакомительным фрагментом.