Пролог ЖИЗНЬ НА ВЕСАХ ЧЕРНОБЫЛЯ
Пролог ЖИЗНЬ НА ВЕСАХ ЧЕРНОБЫЛЯ
Четверть столетия – серьезный срок для того, чтобы попытаться осмыслить чернобыльский феномен – самую страшную рукотворную ядерную катастрофу всех времен и народов, которая случилась 26 апреля 1986 года на атомной станции в Советском Союзе, на благословенной земле Украины близ Чернобыля. Пришло время собирать камни в нашем радиоактивном саду.
Маленький украинский городок Чернобыль был известен в Европе почти за двести лет до рокового атомного взрыва, который потряс и Европу, и весь мир и ложь о котором в конечном итоге стала ускорителем распада могущественной коммунистической империи СССР.
Чернобыль, оказывается, некоторым образом связан с Великой французской революцией 1789 года. Одной из активных участниц тех исторических событий стала 26-летняя уроженка Чернобыля Розалия Ходкевич, в замужестве Любомирская. Ее постигла та же участь, что и тысячи других: за связь с Марией-Антуанеттой и королевской семьей 20 июня 1794 года в Париже она была гильотирована.
Эта молодая красивая голубоглазая блондинка стала известна во Франции и во всей Европе, охваченной после начала революции войнами, как «Розалия из Чернобыля». В то время этот тихий провинциальный городок принадлежал Речи Посполитой – объединенному польско-литовскому государству. С конца XVII века им владела семья литовского магната Ходкевича. Вплоть до Октябрьского переворота в России в начале XX века его потомкам принадлежало здесь 20 000 десятин земли. Здесь была и одна из родовых усадеб Ходкевичей.
Интересные подробности о Розалии из Чернобыля сообщил мне Николай Лацис, бывший главный редактор районной чернобыльской газеты «Прапор перемоги» («Флаг победы»). (Ему вместе с редакцией тоже пришлось эвакуироваться из родных мест через десять дней после взрыва.) Оказывается, до сих пор в Чернобыле в одном из зданий, когда-то принадлежащем Ходкевичам, на кафельной плите сохранилась скульптура – аккуратная головка Розалии, защитницы королевской семьи Бурбонов в мятежные времена Великой Французской революции. Ранее здесь находилась центральная чернобыльская районная больница. А скульптурное изображение Розалии из Чернобыля попало в одну из палат неврологического отделения.
И вот не прошло и двухсот лет, как Чернобыль снова напомнил миру о себе. Это было страшное напоминание. Пожалуй, сегодня Чернобыль – самый печально известный городок в мире. Много лет Украина ассоциировалась с его названием, которое приобрело зловещий смысл. (Хочу заметить, что сотни журналистов и беллетристов во всем мире, пишущих об этой ядерной катастрофе, спустя и двадцать пять лет так и не поняли, что авария на самом деле произошла в городке Припять, но назвали ее чернобыльской – по имени районного центра Чернобыль. Город энергетиков Припять выселили навсегда 27 апреля 1986 года, а райцентр Чернобыль был эвакуирован только спустя десять дней, хотя и ему досталось.) Именно эта больница со скульптурной головкой Розалии в первые дни после крупнейшей ядерной катастрофы была до отказа забита пострадавшими. Конечно, напуганным больным людям не было никакого дела ни до всей этой истории (вряд ли ее кто-то там знал), ни до чудесной точеной головки неизвестной молодой женщины, красота которой находилась в полном диссонансе с происходящим радиационным безумием.
Как рассказывают местные жители, кто-то видел образ молодой женщины с отрезанной головой в руках на окраине города накануне рокового взрыва. Говорят, это дух Розалии из Чернобыля предупреждал своих земляков, хотел защитить их от грядущего несчастья.
Сегодня, из-за другой революции, «оранжевой», которая случилась на Украине в конце 2004 года, некоторые знакомые американцы наконец перестали меня спрашивать, где именно находится Украина – не на юге ли России? Теперь весь мир знает, что Украина – не только Чернобыль, но это еще и молодое независимое государство в центре Европы. Хотя Чернобыль от этого никуда не делся. Чернобыль – по-прежнему с нами.
Когда взорвался «самый лучший» советский атомный реактор, мы с семьей жили в полесском городке Житомир, что в ста сорока километрах от Чернобыля. Это древнейшая славянская земля. Первые поселения здесь возникли еще во втором тысячелетии до нашей эры. Нога наших предков ступала здесь в эпоху бронзы и во времена раннего железа. Свидетели тому – курганные могильники да остатки древнерусского городища.
Но в летописях Житомир впервые упоминается в 1392 году. Прекрасное название, говорят историки и краеведы, дал городу его основатель древнерусский князь Житомир. Имя это состоит из двух слов: жито и мир. Пожалуй, это одни из самых простых и насущных понятий в любом языке мира: «жито» в переводе с украинского на русский значит «рожь». Это не просто слова, это истины: жито и мир. Философия жизни на земле.
Центр города – Замковая гора. По преданиям, отсюда он и начинался. Именно на этом месте, на горе, омываемой с двух сторон реками Камянкой и Тетеревом, и был воздвигнут древний житомирский замок для отражения неприятеля. А рядом разрастался сам город. В нем жили мастера – кузнецы, гончары, охотники, хлеборобы, торговые люди. В девственных лесах вокруг Житомира было много дичи, ягод, грибов, съедобных кореньев; в реках, на скалистых берегах которых город и был заложен, водилась рыба… Да, умели наши предки каким-то непостижимым и безошибочным образом выбирать самые волшебные места на земле для возведения городов своих и храмов. На веки вечные.
И когда с семьей или друзьями нам удается выбраться в окрестности города, каждый раз не устаем восхищаться здешними красотами. В нескольких километрах от Житомира поражает своей первобытностью река Тетерев с большими круглыми валунами, сквозь которые бегут ее прозрачные воды; старый пралес по обоим берегам, обнаженные скалы, стыдливо прикрытые мхом… Ущелья. И где-то вдали, среди верхушек темно-зеленых сосен, – голубые, ясные, как детские сердца, купола сельской церквушки. Тишина. Кажется, вечность. Кажется, ты жил на этой земле всегда. И хочется разрыдаться от переполняющих тебя неясных, каких-то непонятных чувств слияния с этим лесом, с этой рекой, с этой церковью, в блестящем солнечном кресте которой как будто бы заключена вся твоя жизнь. Или нет?
Во всяком случае, именно такие мысли пришли ко мне и в тот раз, когда мы с семьей снова выбрались сюда. Была весна. В воздухе носилось ощущение освобождения. Обновления. Из-под прелого прошлогоднего листа пробивались синие трепетные лепестки первоцвета. Мой двухлетний сын Сашенька приседал возле каждого такого цветка.
Мы не знали (да и никто, наверное, не знал), что через несколько часов на этой земле, рядом, случится то, что навсегда изменит нас, изменит эту древнюю прекрасную землю, лес, поля, луга. Изменит всю жизнь. И она, жизнь на Земле, отныне будет делиться не только на эпохи, эры, культуры, религии, общественно-политические формации, она будет делиться на дочернобыльскую эру и после. До. И – после. Земля наша никогда больше не будет такой, какой она была до 26 апреля 1986 года, 1 часа 24 минут…
Житомир расположен в ста тридцати километрах от столицы Украины Киева. Иногда мы с мужем позволяли себе поездки в столичные театры.
По иронии судьбы именно 27 апреля, днем, не подозревая ни о чем – ведь ни радио, ни телевидение, ни газеты – никто не сообщил о взрыве на Чернобыльской атомной электростанции, – мы отправились в Киев. В тот вечер во Дворце культуры «Украина» представляла свое шоу японская группа «Сётику». Машину мы оставили на стоянке рядом. «Сётику» стало для нас маленьким праздником. Это было настоящее искусство. Я до сих пор помню летящие белоснежные одежды актеров, их грациозные движения и танцы.
Мы возвращались домой поздним вечером в прекрасном настроении. Дорога из Киева в Житомир утопала в распускающихся весенних лесах. Проехав чуть больше половины, мы остановились и вышли подышать пронзительной зеленью. Стояла тишина. Мерцали яркие, холодные звезды. Далекие галактики посылали нам свои приветы. Сбоку мирно, по-домашнему висел ковш Большой Медведицы. Луна заливала все вокруг ровным светом. Казалось, слышно, как на деревьях рядом лопаются почки.
Несмотря на то что официально никаких сообщений о взрыве на ЧАЭС советские средства информации не передавали, в близлежащих от Чернобыля городах Киеве, Житомире, Чернигове с каждым днем нарастала паника. Никто не знал, что именно произошло, слухи распространялись самые невероятные. Из аптек исчез йод. Многие, полагая, что уберечься от радиации можно с помощью йода, пили его в чистом виде, обжигая себе гортань и кишечник. Официальная медицина молчала. Наконец спустя десять дней министр здравоохранения УССР Анатолий Романенко дал ценные рекомендации: закрывать форточки и тщательно вытирать обувь о мокрую тряпку, заходя в дом. Делать влажную уборку квартиры. Вот и вся радиационная профилактика. Это убогое выступление породило еще большую панику.
О том, что в Советском Союзе взорвался четвертый блок Чернобыльской АЭС, об увеличении фоновых значений мы впервые узнали от зарубежных радиоголосов. Наше же руководство сообщило об этом только на третий день. (А власти Швеции, еще не зная, где именно случилась утечка радиации, до выяснения обстоятельств вывели всех людей из своей атомной станции, а затем уже начали разбираться, что и где произошло.)
Но наступал весенний праздник 1 Мая, и, вероятно, никому не хотелось верить в то, что случилось на самом деле что-то ужасное, непоправимое. 1 Мая в Житомире, Киеве, Чернигове, в других городах и весях Советского Союза миллионы людей вышли на праздничную демонстрацию. Было очень жарко. Не просто тепло – жарко. В Киеве дети в национальных украинских костюмах, вдыхая радиоактивный угар, плясали на Крещатике, главной улице столицы Украины, услаждая глаз коммунистического руководства республики, приветствовавшего демонстрантов с высокой трибуны. И почти в это же время их детей спешно отправляли в аэропорт Борисполь, на самолеты, подальше от беды. Правительство радовали дети обманутых рабочих, интеллигенции, создавая таким образом иллюзию для мирового сообщества, что все под контролем. (По свидетельствам очевидцев, в это же время закрытых спецкассах ЦК КПУ стояли длинные очереди за билетами!)
Моя университетская подруга, журналистка Нина Смыковская, которой только в сорок лет Бог послал детей, лишь 7 мая смогла выехать из Киева в Одессу, к родственникам. Паника к тому времени совсем захлестнула столицу. Нина родила двух девочек. В честь тех, кто приютил ее в этот тяжкий час, она назвала их Дианой и Инессой. Малышки родились слабыми, анемичными. Ведь мама, не подозревая об опасности, две недели, пока не уехала, кормила их радиоактивными йодом и цезием. Через месяц одесские медики сказали: нужно срочное переливание крови. Полное. Девочки были чудом спасены. Хотя проблем с их здоровьем потом хватало. Сейчас эти ровесницы атомной катастрофы уже невесты!
Хорошо помню начало мая рокового года. Голубое небо. Белоснежные облака. Тепло. Очень тепло. Даже странно было, что так тепло. Слухи, дезинформация стали нашей привычной средой обитания. После 1 мая они стали нарастать быстрее снежного кома. В газетах, по радио – одно, люди, которые приезжали оттуда, говорили совсем другое. В железнодорожных и авиакассах Киева распродали все билеты на месяц вперед. Билетов не было никуда. Взвинченные, напуганные неизвестностью люди штурмом брали вокзалы, кассы, поезда. Ехали куда-нибудь. Лишь бы подальше от Чернобыля.
7 мая мой муж Александр позвонил мне с работы и твердо сказал: немедленно уезжай с детьми. (Несколько его знакомых направили в Чернобыль. Откачивать воду из-под дышащего смертью реактора.) Легко сказать: уезжай. А как? Куда?
В то время я работала корреспондентом отдела промышленности и капитального строительства областной партийной газеты «Радянська Житомирщина» («Советская Житомирщи-на»). Я срочно написала редактору заявление на предоставление мне отпуска. Завотделом поставил условие: сделать материал о строительстве нового завода на Крошне и только после этого. Утром следующего дня такой материал лежал у него на столе. Начинался он строчкой о том, как прекрасно кипенье цветов на окраине Житомира, какой великолепный яблоневый аромат долетает на стройку из близлежащих садов…
Билет к родственникам на Кавказ в Армавир мы не взяли. Билетов туда просто не было. Впрочем, их не было никуда. С большим трудом мы выехали в Москву, к знакомым.
Проводы на житомирском вокзале были похожи скорее на эвакуацию. Старший сын, Милан (он тогда ходил в шестой класс) не успел закончить последнюю четверть. Но всем родителям, которые могли уехать, разрешили забрать детей из школы.
На вокзал пришли родственники: моя мама, сестра, родители мужа. Все едва сдерживали слезы. Бабушки все время разговаривали с младшим, Сашенькой, задаривая его сладостями и игрушками. Давали мне советы, требовали от старшего, Милана, беспрекословного послушания и помощи мне в пути. Из Житомира до Москвы на поезде 18 часов. В тот день, 8 мая, моему младшему сыну исполнилось два года. День рожденья, радостный праздник, мы провели в плацкартном вагоне поезда Житомир – Москва среди таких же расстроенных, убитых бедой людей.
В Москве у нас нет родственников. Прежде мне редко приходилось бывать здесь. Один раз на третьем курсе, когда я была студенткой. И во второй раз в качестве журналиста – командировка на Выставку достижений народного хозяйства СССР. Первый раз, приехав в Москву, я ее почти не видела, потому что все время думала о человеке, которого любила и который остался в другом городе. Второй раз Москва покорила меня своими храмами, улочками Замоскворечья с чудными старинными названиями. Их здесь бесчисленное множество. Именно в них, по-моему, и заключается вся прелесть столицы.
В этот раз нам было не до Москвы. Нас встречала на вокзале знакомая семья: Фаина Александровна и ее сын Миша. Когда-то давно они жили в Житомире, и каждый год приезжали отдыхать к нам летом. Фаина Александровна преподавала немецкий язык. Миша учился в институте. Редкой доброты и порядочности люди.
Добравшись до квартиры, первое, что мы сделали, это сняли с себя все, что было на нас. И я немедленно постирала. Не потому, что мне кто-то сказал, что так надо делать и не потому, что я знала, какие уровни радиации излучали наши вещи. Это было интуитивное чувство самосохранения. Я знала только, что надо мыть овощи, купленные на житомирском рынке, для снижения их уровня радиации (радиоактивной пыли).
Я до сих пор благодарна Фаине Александровне и Мише за то, что так героически приютили нас тогда. А ведь мне известны случаи, когда к семьям тех, что убежали от радиации, на новых местах относились с предубеждением, считая, что они заразны. Это ужасно.
В Москве в этой семье мы прожили несколько дней. Квартира – московская «хрущоба» в 30 квадратных метров, и те неудобства, которые мы причиняли этой семье, заставили меня взять билеты на Кавказ к близким нам людям. В Москве купить туда билеты было нетрудно. Нас там ждали. И 14 мая после суток мучений в пыльном плацкартном поезде Москва – Адлер мы прибыли в Армавир.
На Кавказе уже вовсю разгулялась весенняя природа. Возле дома семьи Миклашевских, в котором мы тревожно пережидали Чернобыль (кто же знал, что это – на века!), поспели первые майские черешни. Все цвело и благоухало. Жизнь текла ровно и спокойно. О Чернобыле здесь говорили мало. Как будто армавирцев это и не касалось. (Позже, спустя три года, я узнаю, что и на Краснодарский край, его знаменитые курорты кое-где упали чернобыльские радиоактивные пятна).
Первое, что я сделала, – повела детей в местную радиологическую лабораторию. Одежда наша излучала приблизительно 0,025 миллирентгена. Такой, сказали врачи, здесь фон. В Житомире дочернобыльский фон составлял не более 0, 017.
Несмотря на цветение и тепло, Армавир не принес нам особого успокоения. Заболел младший, Сашенька. И здесь свет оказался не без добрых людей. Участковый врач, Лариса Ивановна, которая пришла по вызову, узнав, что мы из чернобыльской зоны, отнеслась к нам очень человечно. Хотя, впрочем, так и должно быть. Мы же, зная нашу советскую медицину, оценили отношение Ларисы Ивановны к нам. У Сашеньки, оказалось, болело не только горло, но и начался бронхит.
А когда он выздоровел, окончился мой отпуск. И в июне мы вынуждены были возвращаться в Житомир. Детей оставить на Кавказе я не могла. За ними здесь просто некому было присматривать. И мне надо было на работу. Бросить же ее я тоже не могла, ведь прожить на одну зарплату в советской семье было невозможно…
Впереди нас ждало длинное тревожное и знойное лето. Центральная коммунистическая газета «Правда» ежедневно миллионными тиражами выдавала успокоительные таблетки в виде бодрящих статей о том, что все, мол, хорошо. Мне до сих пор стыдно вспоминать те заголовки моих московских коллег «Соловьи над Припятью», «Сувениры из-под реактора» и т. д. Вот уже 25 лет живущие в зонах поражения – а таких 9 миллионов людей! – платят за те сувениры слишком дорого. Но об этом – впереди.
Кажется, за все тревожное житомирское лето 1986 года над городом так и не упало ни капельки дождя. Небо было бездонным, голубым, выцветшим от ошалелого солнца. Дьявольская утроба реактора, заглотнув несметное количество песка, свинца и еще чего-то, наконец-то заткнулась. Состоялись его «похороны» в спецусыпальнице. Отголосили родные над цинковыми гробами убитых радиацией пожарных, похороненных далеко от дома – на Митинском кладбище в Москве. Команда атомщиков, которые были определены Системой в стрелочники по делу Чернобыля, уже отсидели, вышли и некоторые даже умерли. Все кончено? Нет, спустя десятилетия после катастрофы мы постигаем истинные ее масштабы, всю обреченность правды о ней, о чернобыльских генах, уходящих в будущее. Узнавая об этой глобальной раковой опухоли (в прямом и в переносном смысле), мы все более и более узнаем о себе. О нашем больном обществе. Мы узнаем не только о нашем прошлом, больше похожем на Туманность Андромеды, но и тревожимся о будущем. Надежда умирает последней.
Оглохшие от идеологических самозаклинаний в первобытной пещере коммунизма, мы с боями и огромными потерями – один только Чернобыль чего стоит! – не так давно вышли из окружения. До сих пор не отряхнулись как следует от налипшей грязи и лжи той жизни – до Чернобыля и о Чернобыле. А уже налипает новая постчернобыльская ложь и постчернобыльская грязь, куда нас в который раз пытаются окунуть власти предержащие.
Что нас ждет впереди?
Чернобыль как мера вещей: взвесим жизнь и власть, правду и ложь на весах Чернобыля.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.