После звонка{33}

После звонка^{33}

Уршуля Козел[148] в журнале «Одра» недавно написала об абсолютном безразличии телевидения к вопросам культуры. И речь ведь идет не об обострении политической борьбы и не о вечных жалобах на состояние науки, а просто о литературе и искусстве, суть которых не в том, что кто-то помешает гениталии на кресте или засовывает распятие в ночной горшок. Est modus in rebus!^{34}

Потом я увидел по телевизору передачу, посвященную творчеству Мрожека[149], приуроченную к вручению ему Золотого жезла Фонда польской культуры; вероятно, это задумывалось как бенефис писателя. Показали что-то вроде «нарезки» из его театральных пьес, и непонятно было, где кончается один отрывок и начинается другой, впечатление такое, будто все пьесы скопом пропустили через машинку для резки бумаг, а клочки потом наново склеили. Я хорошо знаю пьесы Мрожека, но не сумел понять, откуда что понадергали. Тогда я подумал, что, может, не очень внимательно смотрел, и посмотрел еще раз — передачу повторили. И все равно то же самое.

Мрожек сто, двести раз заслужил различного рода премии, ведь его спокойно можно поставить в один ряд с Гомбровичем[150]. И мне было очень горько смотреть, как отнеслись к столь замечательному художнику, хотя передачу и пустили в так называемый прайм-тайм. Я ждал потом хоть каких-нибудь критических откликов, но их не последовало — чихнуть даже никто не удосужился. Отработали, отбубнили, занавес упал — конец.

Впрочем, удивляться тут нечему: нет у нас привычки обозревать культурные события sensu stricto^{35}, нет полемик, обсуждений и тому подобного. Я получаю издаваемый в Быдгощи «Квартальник артыстычны»; журнал неплохого уровня, но тираж — всего шестьсот экземпляров. Такой тираж в стране с населением в тридцать с лишним миллионов означает, что литература никого не интересует. Гонки за литературной премией «Нике»[151], если правду говорить, сильно напоминают конные бега: главным становится то, кто будет фаворитом, кто с кем идет корпус в корпус и кто первый достигнет финиша. Критик пани Хеннелёва не очень-то была в восторге от «Дрянья» Кучока[152]; признаюсь, я с ней согласен — не та это проза, которая вдохновляет, но стоит обратить внимание на тот факт, что в это же самое время писательница Елинек[153] получила Нобелевскую премию за книжку тоже малосимпатичную. Неизвестная мне Марта Савицкая написала в журнале «Впрост»: плохо, что «Дрянье» номинировано на премию «Нике»; по ее мнению, номинировать надо было Сапковского[154], поскольку это у него полуторамиллионные тиражи. Однако не существует непосредственной связи между высокими тиражами популярного автора и его вкладом в литературу. Если бы так было, то Роулинг со своим «Гарри Поттером» уже давно бы получила Нобелевку.

А вот, например, западные таблоиды, такие, как «Шпигель» или американский «Ньюсуик», время от времени дают подборку сообщений о литературе и искусстве; в «Шпигеле» недавно была большая статья о Шиллере. У нас страницы журналов заполняют потоки экзотически для меня звучащих фамилий политиков. Подобным же образом обстоят дела и на телевидении: сюда еще надо приплюсовать наружную, анимированную феерию различной рекламы и, конечно же, спортивные обзоры. Искусство исчезло, скончалось, не существует.

Люди и журналы, всерьез занимающиеся литературой, составляют сегодня тонюсенький слой, вдобавок отдельные очаги культуры разбросаны по всей Польше, и говорить о взаимообмене не приходится: тут журнал «Одра», там «Кресы», здесь Мышковский со своим «Квартальником», где-то еще «Зешиты литерацке», где первую скрипку играет Загаевский[155]; Чаплинский[156] в Познани, Яжембский[157] в Кракове… Еще «Лампа» Дунина-Вонсовича[158], которую я знаю, и журналы молодых, которых я не знаю. Нелегко однозначно сказать, что стоило бы сделать, чтобы изменить положение вещей — культуру невозможно спасти силовыми методами, так, как это когда-то практиковалось: создается журнал, а Министерство культуры выделяет на его издание пару миллионов. Есть, правда, один энтузиаст, но и тот сейчас нездоров — я имею в виду Адама Михника[159], который пытался как-то все это собрать воедино под крылом «Газеты выборчей», но и там в последнее время такие статьи, как недавняя, принадлежащая перу Марии Яньон[160], появляются все реже.

Нет у нас издания, где могли бы печататься обзоры действительно важных событий общекультурного значения. ПНР была меценатом с крутым характером, который безжалостно обрезал цензурной гильотиной многие стоящие вещи, а то, что ей подходило и могло найти признание в глазах мира, официальной пропагандой поднималось на щит как высшие культурные ценности. Сегодня же все делается от случая к случаю, можно сказать, царит хаос. Сперва была школа с достаточно суровым режимом, детей загоняли в классы насильно, а потом вдруг звонок, перемена, все разбежались, и больше никто ничего ни от кого не требует. С трибуны сейма не слыхать ни одного словечка о культуре. Зато иногда до меня доходят слухи, что этот Лем — старый дед, который питается неходовыми, немодными новостями из допотопных времен. Но мода не в том, чтоб снять трусы и так ходить!

Уход из жизни Милоша[161] был равносилен тому, как если бы обрушился Гевонт^{36}. Его духовное присутствие было настолько мощным, что ощущалось чуть ли не физически. Почти в каждом номере «Тыгодника» печатался милошевский текст, и создавалось впечатление, что он всегда на страже. Таких художников с их великим творчеством не заменишь компьютерными играми.

Октябрь 2004