Новый мир?{29}

Новый мир?^{29}

Благодаря телевидению я тоже стал свидетелем кровавых событий в Осетии, этой ужасающей расправы с детьми. В немногочисленных кадрах, которые прокручивали снова и снова, меня поразили невиданный хаос и неподготовленность служб, призванных обеспечивать безопасность территории. Полностью отсутствовала какая-либо база, не было автомобилей «скорой помощи», не хватало даже носилок: тела сбрасывали с них прямо на газон, чтобы принести следующие. Частные машины вывозили тяжелораненых детей. Хуже всего, что родных подпустили к самой школе, и, собственно, неизвестно, кто первым открыл огонь.

Я смотрел эти жуткие сцены одновременно по двум телеканалам — польскому и немецкому. Диктор немецкого канала долгое время придерживалась московского тона и официальной версии: восемь-десять убитых, — в то время как польский диктор уже передавала сообщение о сотне с лишним жертв, опираясь на сообщение журналиста, находившегося на месте событий. Сегодня мы знаем, что убитых было более трехсот, и около четырехсот раненых лежат в больницах.

Я посмотрел также антитеррористический митинг на Красной площади. Привлечение коллективов крупных заводов с приготовленными заранее транспарантами напомнило мне сталинские времена, когда на подобных митингах собирались толпы, согнанные по приказу, или наш шестьдесят восьмой год[114], когда лозунги типа «Моськи к Даяну»[115] тоже рисовались заранее. Ассоциация очень неприятная — создается впечатление, что в России в кризисной ситуации возрождаются тоталитарные традиции. Газета «Московские новости» после трагедии в Беслане обратилась ко мне с просьбой дать комментарий. Я сказал, что террористов, конечно же, следует поймать и сурово наказать, но в то же время совершенно необходимо предпринять какие-то шаги для разрядки обстановки и поисков согласия на Северном Кавказе. Однако Путин поступает наоборот, он начал резко закручивать гайки, да и генералитет считает, что врагов нужно просто-на-просто раздавить. На Кавказе это не удастся, поэтому будут новые жертвы. А тем временем в российской прессе звучат голоса, настроенные против Польши, критикующие нас именно за наше отношение к тому, что происходит на Кавказе.

Мир вступил в новую эпоху, когда теракты, совершаемые отдельными камикадзе, стали едва ли не модой — как раз пришло сообщение из Индонезии о том, что такой самоубийца взорвал себя перед посольством Австралии в Джакарте. А на фоне войны с терроризмом все отчетливее видно стремление Ирана обзавестись ядерным оружием. Между США и Израилем идет осторожная торговля: кто мог бы проделать с Ираном то, что в свое время Израиль проделал с Ираком, то есть сбросить бомбы на атомный центр. Добровольцев не видно, все-таки Иран — семидесятимиллионное государство…

Предвыборная кампания Буша, похожая на серию веселеньких фольклорных фестивалей, разыгрывается весьма умело. Выступления Буша сильно театрализованы: вот открывается занавес, сделанный из американских флагов, и появляется сияющий президент. К сожалению, Керри[116], его сопернику, не хватает харизматичности, а го, что он говорит, звучит довольно невразумительно. Клинтон[117], которому как раз сделали операцию по аортокоронарному шунтированию, позвонил Керри и заклинал его, чтобы тот оставил в покое Вьетнам и занялся злободневными проблемами.

Конечно же, Буш тоже совершает ошибки и говорит то, что нашептывают ему на ухо советники. Недавно он заявил, что войну с терроризмом выиграть все-таки не удастся, чем вызвал бурное негодование, и поэтому через два дня опроверг свое предыдущее высказывание… Не только Керри позволяет себе менять мнение, но кампания Буша все же лучше организована и оркестрована.

Реакция немцев на трагедию в Беслане, о которой можно было судить хотя бы по поведению теледиктора, и отношение немцев к Путину вновь ассоциировались у меня с тенью Рапалло[118]. В Германии сейчас четко прослеживается тенденция к сближению с Россией, а у русских — к сближению с Германией и Францией. Я по-прежнему погружен в чтение «Истории межвоенного двадцатилетия» Павла Зарембы, изданной в свое время в Париже Гедройцем[119], оттуда идут эти исторические ассоциации.

Недавно я штудировал историю создания польского государства после Первой мировой войны и всей той сложной кампании, которую в 1918–1920 годах так замечательно провел Пилсудский[120]. Ведь это не было обыкновенной военной игрой: с одной стороны — Врангель, с другой — Деникин, здесь — красные, там — белые, да еще две Украины в придачу… У нашего родившегося после войны государства соседями были два великих врага — Германия и Россия, и один враг помельче — Чехословакия. Ленин и его соратники были уверены, что, раздавив Польшу, прорвутся через нее на Запад, который вел себя довольно-таки вяло.

Сложно представить себе, насколько судьба общества и народа может зависеть от одного-единственного человека — в то время таким человеком был Пилсудский. Но не только он. Я смотрю на имена людей, которые строили II Речь Посполитую[121], — вот это действительно была элита! Сегодня состав политической команды куда хуже. Выиграет ли выборы в Америке Керри (что весьма маловероятно) или Буш — особой разницы для Польши я в этом не вижу. Меня больше волнует то, что у нас нет никого, кто хотя бы немного по масштабу напоминал Пилсудского. Безусловно, появляются новые партии, но ведь партии состоят из людей, а их просто-напросто нет. Должны ли мы успокаивать себя тем, что вступили в НАТО и ЕС? Я в этом не уверен. Сегодня нам никто не угрожает, но что будет через десять лет — неизвестно.

Тревожит меня также и нечто совершенно иное. Я смотрю на список бестселлеров газеты «Речь Посполита». На первом месте Грохоля[122], на втором — Грохоля, дальше тоже Грохоля или Хмелевская. Когда я ищу, что бы почитать, то беру Зарембу или книги о борьбе между морской империей — Великобританией — и Испанией в XVII веке. После Первой мировой войны у нас был настоящий всплеск талантов, в 1945-м тоже появились самые разные новые имена, а теперь господствует странный застой. Зато правительство задумало добить нашу науку, урезав и без того скудные средства, выделяемые на нее.

Баланс в мировом масштабе представляется мне мрачным. Повсюду господствует страх, и кое-кто не без причин предрекает наступление времен, когда волна терроризма разольется во всю ширь. Я думаю также о технических средствах, при помощи которых можно было бы ее обуздать, но таковых не вижу. С удовольствием закончил бы какой-нибудь оптимистичной фразой, но она никак не хочет сойти у меня с языка…

Сентябрь 2004