Власть мозга{76}

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Власть мозга{76}

Сейчас лето, мертвый сезон, и я хочу вернуться к вопросу, который уже давно не дает мне покоя: поговорить о пророках нашего бессмертия. Более осторожные из них говорят, что человеческую жизнь можно с легкостью продлить на десять, двадцать или тридцать лет, но я уже наткнулся на страницах научно-популярного журнала на утверждение — причем из уст ученого, — что смерть, собственно, излишня. Поскольку удалось продлить жизнь нематодам — это такие червячки, — то некоторые считают, что подобное получится и с людьми: нематода, конечно, не человек, но близкий родственник…

Такие заявления кажутся мне бессмысленными. В учебнике по нейрофизиологии сказано, что мозг отвечает за все функции тела, в том числе за химический состав ногтей и даже за скорость, с которой они растут. Каждый человек, которому перевалило за восьмой десяток, отлично знает, что в определенном возрасте наступает детериорация, состоящая в том, что координация и синхронизация наших движений ухудшается — начинается это, например, с того, что вы проливаете чай на скатерть…

Пока мы относительно молоды и сильны, то не представляем себе, как много процессов, которыми управляет исключительно мозг, происходят автоматически. Ведь если можно заменить, к примеру, сердце, почки или сустав — теперь делают очень хорошие протезы тазобедренных и коленных суставов, — то мозг ничем нельзя заменить, потому что именно он отвечает за нашу индивидуальность, хранит багаж памяти, который определяет наше самосознание. Мы не можем заменить его на так называемый tabula rasa, чистый лист, потому что новый мозг — это новый человек.

В мозгу у пожилых людей происходит нечто, что можно назвать усталостью материала. У меня это проявляется в том, что я забываю фамилии и названия, например, философских систем, а ведь у меня в голове их было великое множество! Угасает также общая способность к выражению своих мыслей. Я не имею в виду симптомы, появляющиеся в результате патологических процессов или, не дай бог, болезни Альцгеймера. Граница, которую люди преодолевают с трудом, — девяностый год жизни; далее возможен только период вегетации, поддерживаемой окружением, причем вегетации пассивной. Человек, которому перевалило за девяносто, уже мало что может выдумать. А примеры людей, которые вызывают непонятное восхищение у всякого рода геронтофилов — здесь кто-то на Кавказе дожил до ста восемнадцати лет, там японская старушка аж до ста двадцати, — меня лично приводят в ужас. Я вижу трясущееся существо, которое ведет жизнь капусты на грядке: ничего не придумает, ничего не напишет, все ему дается с огромным трудом. И что тут хорошего?

А поделать с этим ничего нельзя, поскольку наш вид смертен. Меня всегда, впрочем, удивляло, что, хоть сами мы смертны, тем не менее после нас остаются написанные нашей рукой строки. Мне очень нравился девиз на здании Львовского политехнического института: Hic mortui vivunt{77}. Когда я беру в руки серьезную книгу, то интересуюсь, жив автор или нет. Если нет, я несколько иначе воспринимаю его слова.

Автоматические действия, четкая работа синхронно-корректирующего аппарата мозга — это одна сторона вопроса. Но есть еще и сознание. Последние научные данные свидетельствуют — и я давно это подозревал, — что сознание очень сильно рассеяно в нашем мозгу, и нельзя указать центр, в котором оно находится. Представление о том, что в самой середине нашей головы должно быть нечто маленькое, называющееся «я», — чушь. Речь идет о комплексе различных центров — оптических, акустических, кинестетических, двигательных и т. д. Все вместе складывается в единое целое.

Некоторые мозговые процессы можно, конечно же, совершенствовать, но в случае нарушений работы мозга, связанных с возрастом, возможность таких улучшений сокращается до минимума. Странным свойством моего мозга является то, что вечером, когда меня клонит в сон, я слышу какую-то мелодию, будто бы исполняемую оркестром — хотя я знаю, что никакого оркестра нет. Иногда это занятно, иногда без конца повторяющийся музыкальный мотив раздражает. Когда я засыпаю, мелодия исчезает, когда просыпаюсь — ее уже нет. Все это — симптомы порчи или усталости нейроматериала.

Для нас, людей, возраст 80–90 лет является верхней границей, и поэтому я с таким удовольствием читаю о жизни звезд, для которых 10 или 15 миллионов лет не играют никакой роли, или о галактиках, которые могут существовать 400 миллионов лет, или об эволюции, длящейся миллиарды лет… Я знаю, что мне самому бесконечно далеко до такого, но сознание того, что человеческий разум вообще в состоянии прикоснуться к тайне долговечности элементов вселенной, захватывает меня гораздо сильнее, чем те проблемы, которыми живет большинство людей. Я просыпаюсь в три ночи, не могу уснуть — интересно, что сейчас показывают по телевизору? Включаю, а тут стриптиз, этакое мягкое порно. Я понимаю, что это сильно связано с биологией человека, но когда я прочел, что руководство «Фольксвагена» заказывало своим менеджерам элитных проституток, то посчитал это возмутительным. Независимо от тех безобразий, которые творятся у нас.

В Германии теперь будет идти словесная война между госпожой Меркель[269], кандидатом на пост канцлера, и Шредером[270]. Политика сегодня стала областью, в которой конкретика утратила свою важную роль. Ни о какой квантификации или компьютерных моделях экономической ситуации речь не идет. Почему соперничество политических партий переродилось в борьбу за то, кто лучше нарисует радужною перспективу нового общества? К примеру, у нас теперь в моде IV Речь Посполитая[271]. Почему четвертая, а не сороковая? Все это подшито бахвальством и дешевкой. Наше политическое мышление растворилось в луже лозунгов, сверху плавает Родина, кое-где Орел{78}, кое-где Вера… Что произошло с наследием Иоанна Павла II? За несколько тысяч — совсем недорого — можно купить памятник ему и поставить у себя на садовом участке. Электрический заряд в электростатической машине, которая стоит на моем письменном столе, приобретает форму зигзагообразной молнии, потому что ищет путь наименьшего сопротивления, — и то же самое происходит в обществе. Верх берет все самое легкое, простое, самое схематичное.

Из-за своего возраста я уже неохотно соглашаюсь на интервью, но недавно ко мне пришла японка, очень милая и хорошо говорящая по-польски, которая перевела «Высокий замок». У нее были определенные сложности — например, что такое бигос{79}? — но выручил Интернет. А вчера пришла француженка, которая считает, что я занимаюсь в основном мистицизмом и общей теорией созерцания. Я попробовал мягко ей объяснить, что она ошибается, но увидел, что мои усилия тщетны. К тому же мне было сложно изъясняться, потому что и по-французски я говорю уже не так, как в былые годы.

У гостьи из Токио я пытался узнать, что может японец почерпнуть из моего «Высокого замка». Что он из него поймет? То, что происходит с моими книгами, похоже на все шире и шире расходящиеся по воде круги от брошенного камня: с одной стороны, Бразилия и Португалия, с другой — Корея, Япония, Тайвань, Китай… Мне уже, собственно говоря, все равно, поскольку я очень стар, но, думаю, если бы мой отец, который умер здесь, в Кракове, в возрасте семидесяти четырех лет, узнал об этом, то, возможно, немного успокоился бы — он очень жалел, что я бросил медицину…

Август 2005