Визит{48}

Визит^{48}

Меня посетил редактор выходящей в Израиле русскоязычной газеты — еврей, родившийся во Львове и говорящий по-польски. Газета называется «Вести», тираж 50 тысяч — немалый для такой небольшой страны, но многочисленные эмигранты из России очень привязаны к своему культурному прошлому.

Мы говорили о политике и о Путине. Мой гость согласился со мной, что у президента России гэбистский образ мышления, и не из-за снежной бури — как официально было объявлено — он приехал в Краков с опозданием[189]. Путин хотел таким образом показать, что очень обижен на Польшу и на президента Квасьневского. Я сказал своему гостю, что неприятные жесты Путина и сегодняшнее отношение россиян к Польше не слишком меня беспокоят; мы независимы и не должны горевать о том, что Путин нас не любит. Меня интересуют более отдаленные перспективы.

Россия до сих пор чувствует себя осиротевшей после распада Союза; в советской империи проживало 250 миллионов человек, а в Российской Федерации сейчас только 144 миллиона, и вдобавок в ближайшие десятилетия население будет постепенно уменьшаться. В «Геральд трибьюн» я прочел, что Россия не только теряет человеческие ресурсы, там стремительно растет число больных СПИДом. Государственный деятель, стоящий во главе такой страны, должен задуматься о том, что делать. Заставить молодые семьи иметь больше детей практически невозможно, зато можно немало сделать, чтобы остановить эпидемию СПИДа. Однако Путин предпочитает эффектные жесты и, вероятнее всего, полагает, что, поскольку сидит на нефти, газе и других полезных ископаемых, все должны перед ним трепетать.

Разница между российской действительностью и взглядами Путина, который сам себе кажется фигурой чрезвычайно значительной, мне представляется крайне важной. Я видел фотографии Путина в окружении офицеров, облаченных в мундиры царской армии; он явно питает пристрастие к придворной роскоши. Меня на его месте больше тревожило бы то, что ослабела мощь бывшей имперской державы, а попытки продолжать космические эксперименты свидетельствуют только о тщетных усилиях сравняться с Соединенными Штатами, население которых, кстати, почти в три раза больше российского, и потенциал соответствующий.

Для россиян единственным утешением может служить тот факт, что Соединенными Штатами сегодня управляет команда совершенно никудышная. У Буша, как у Винни-Пуха, в голове опилки, его не волнует огромный дефицит бюджета, к которому он привел страну, и он продолжает вкладывать деньги во всякие ненужные проекты. Ему необходимо иметь рядом человека, с которым можно спорить и обсуждать альтернативные варианты политических действий, но госпоже Конди Райс, новому госсекретарю, тоже недостает политического ума.

Мой гость спрашивал, каким мне видится будущее мира. Я поделился с ним своей уверенностью в неотвратимости ядерного конфликта. Государства, которые стремятся к ядерной мощи — такие, как Иран или Северная Корея, — не откажутся от своих притязаний, и этот неизбежный процесс приведет, увы, к критическому порогу. Мы говорили также о невеселых перспективах Израиля; мой собеседник заметил, что в этом государстве часть граждан исповедует ортодоксальную религию, существующую уже многие столетия, а окружают его враждебные страны, где господствует ислам — самая молодая из великих религий мира, переживающая сегодня процессы, подобные тем, что происходили в нашем религиозном Средневековье: отсюда ожесточение, ненависть, теракты.

Потом израильтянин достал разные мои книги, которые я должен был по его просьбе подписать, и засыпал меня комплиментами; сказал, что отнюдь не считает меня научным фантастом, а выше всего ценит «Высокий замок». Мне кажется, что больше всего читателей у меня сегодня не в Польше, а далеко за ее пределами: это похоже на круги, расходящиеся от брошенного в воду камня. Я заключил три экзотических договора — с Кореей, Тайванем и континентальным Китаем, но и на Западе меня опять начали переиздавать. Впрочем, я утверждаю, что литература — существо смертное, и 95 процентов написанных во всем мире книг подлежат полному забвению. Мировая библиотека, включая произведения лауреатов Нобелевской премии, — это огромный некрополь. А что будет со мной — увидим.

В конце беседы мы оба выразили сожаление, что у нас отобрали Львов. Мой гость недавно побывал в своем — нашем — родном городе и поразился, что польский дух его покинул, а приезжие из Украины ничего не знают о том, что поляки веками здесь трудились. Глядя на памятник Мицкевичу, они спрашивают, кто это. Sic transit gloria mundi^{49}.

Когда я услышал это, у меня резко испортилось настроение. Лучше бы вообще ничего не помнить, но я не могу забыть о Львове. И поэтому со смешанными чувствами читаю в газетах заголовки типа «Свободный Львов». Ющенко представляется мне очень хорошим политиком, он скорее всего намерен как-то залечить рану, каковой стала для России потеря Украины. Получится ли это у него, не знаю, но желаю удачи. Узы, которые связывают меня со Львовом, уже никогда не порвутся. Я никогда не перестану ощущать себя львовянином и тосковать по городу, где провел детство и юность.

Февраль 2005