Визит к парикмахеру

Визит к парикмахеру

Вы должны знать, что у меня очень счастливые волосы. Не важно, насколько тихо и мирно поживают все прочие части тела, не важно, в насколько серьезной и официальной ситуации я могу оказаться, мои волосы всегда находятся в состоянии веселого буйства. На любой групповой фотографии меня можно найти мгновенно, потому что я всегда позади, а волосы, видимо, слушают, своим особенным способом, диско-альбом «Танцемания-97».

Время от времени, с плохим предчувствием, я беру свои волосы, и мы идем в парикмахерскую на окраине города, где я позволяю какому-нибудь парню ненадолго с ними развлечься. Не знаю почему, но визит к парикмахеру превращает меня в зануду. Когда меня накрывают накидкой, снимают очки, а потом производят с моей головой что-нибудь этакое с помощью острых режущих инструментов, это заставляет меня ощущать беспомощность и неуверенность.

Я хочу сказать, что вот вы сидите, слегка щурясь, а какой-то парень, которого вы даже не знаете, делает что-то серьезное и почти всегда печальное с вашей макушкой. За всю жизнь я пережил, возможно, 250 стрижек и понял одно: парикмахер сделает вам такую стрижку, какую сам захочет, и вы ничего не сможете изменить.

Так что этот опыт приносил мне сплошные страдания. Это на самом деле так, потому что мне вечно достается парикмахер, которого я надеялся никогда не встретить — обычно новичок, которого коллеги зовут Пальцы. Особенно меня пугает момент, когда он сажает тебя в кресло и вы оба пялитесь с трагической беспомощностью на твою макушку, а потом он подозрительно радостно произносит:

— И что вы хотите, чтобы я с этим сделал?

— Просто немного подкоротить, — говорю я, глядя на него с трогательной надеждой, зная, однако, заранее, что он думает об экстравагантных начесах, закрепленных пенкой кудрях и, возможно, о легких завитках челки. — Знаете, что-нибудь не бросающееся в глаза и солидное — как у банкира или бухгалтера.

— Вам нравится какой-нибудь стиль из тех, наверху? — спрашивает он и показывает на стену, увешенную черно-белыми фотографиями улыбающихся мужчин, чьи стрижки были придуманы для владельцев «Тандербердов».

— На самом деле я надеялся на что-то не столь броское.

— Чтобы выглядело более естественно, другими словами?

— Именно.

— Как у меня, к примеру?

Я смотрю на парикмахера. Его прическа наводит на мысли об авианосце, прорывающемся через разбушевавшееся море, или, может, об экстравагантной фигурной стрижке деревьев.

— Даже что-то более спокойное, чем у вас, — предлагаю я, начиная нервничать.

Он задумчиво кивает головой с таким видом, что я осознаю: мы с ним — жители разных планет; затем произносит резким решительным тоном:

— Я знаю, что вы хотите. Мы называем эту стрижку «Уэйн Ньютон».

— На самом деле это не совсем то, что я имел в виду, — начинаю я спорить, но он уже опускает мой подбородок на грудь и набрасывается на меня с машинкой для стрижки волос.

— Это очень популярная стрижка — каждый в команде по боулингу ходит с такой, — добавляет он и машинкой начинает снимать волосы с моей головы, словно обои со стенки.

— Я правда не хочу выглядеть как Уэйн Ньютон, — бормочу я, ощущая, как мой подбородок прижимается к груди, но мой голос тонет в жужжании танцующей машинки.

И так я сижу в течение маленькой мучительной бесконечности, разглядывая свои колени, под строгим указанием не двигаться, и прислушиваюсь к ужасающему звуку машинки, разъезжающей по моему скальпу. Краем глаза я могу видеть огромные копны остриженных волос, падающие на пол.

— Не снимайте слишком много, — мычу я время от времени, но он так занят оживленным разговором с парикмахером и клиентом на соседнем кресле о перспективах баскетбольной команды «Чикаго Буллз», что лишь изредка переключает свое внимание на меня и мою голову, обычно чтобы пробормотать: «О, черт» или «Ой, жуть».

Наконец он резко поднимает мою голову и говорит:

— Как вам такая длина?

Я кошусь в зеркало, но без очков вижу только что-то, смутно похожее на розовый воздушный шарик.

— Не знаю, — отвечаю я. — Выглядит ужасно коротко.

И тут замечаю, что он нерадостно смотрит на все, что выше моих бровей.

— Мы решили под Пола Анку или Уэйна Ньютона? — спрашивает он.

— Ну, на самом деле ни то ни другое, — говорю я, довольный, что наконец-то появилась возможность расставить все по своим местам. — Я просто хотел слегка подкоротить.

— Позвольте задать вопрос, — говорит он. — Как быстро растут ваши волосы?

— Не слишком быстро, — отвечаю я и внимательнее вглядываюсь в зеркало, но все еще не могу ничего разглядеть. — А что? Какие-то проблемы?

— О нет, — говорит он, но с таким видом, что звучит как «О да». — Нет, все замечательно, — продолжает он. — Просто, похоже, я левую часть вашей головы подстриг под Пола Анку, а правую — под Уэйна Ньютона. Позвольте еще вопрос: у вас есть большая шляпа?

— Что вы сделали? — спрашиваю я, голос предательски лезет вверх, однако он уже удаляется, чтобы проконсультироваться с коллегами. Все смотрят на меня как на жертву автомобильной аварии и разговаривают шепотом.

— Думаю, это все антигистамин, который я принимаю, — грустно произносит Пальцы.

Один из его коллег подходит, чтобы взглянуть поближе, и решает, что моя внешность — еще не катастрофа.

— Если взять часть волос за левым ухом, — говорит он, — убрать их назад и закрепить над другим ухом, и, может быть, снова прикрепить часть этих отсюда, тогда можно превратить его в загримировавшегося Барни Раббла.

Он поворачивается ко мне.

— Вам часто надо выходить на улицу в ближайшие несколько месяцев, сэр?

— Вы сказали «Барни Раббл»? — стону я в смятении.

— Если только не сделать под Эркюля Пуаро, — предлагает другой парикмахер.

— Эркюля Пуаро? — стону я.

Они оставляют Пальцы делать то, что в его силах. Еще через десять минут он вручает мне мои очки и позволяет поднять голову. В зеркале я наблюдаю нечто, напоминающее лимонный пирог с ушами. Над плечом гордо улыбается Пальцы.

— Получилось довольно неплохо, а? — говорит он.

Говорить я не способен. Протягиваю ему крупную сумму денег и, спотыкаясь, выхожу из парикмахерской. Я иду домой с поднятым воротником и втянутой в плечи головой.

Дома жена бросает на меня единственный взгляд.

— Ты чем-то их расстроил? — спрашивает она с искренним удивлением.

Я беспомощно пожимаю плечами.

— Я только сказал, что хочу быть похожим на банкира.

Она вздыхает так, как делают, в конце концов, все жены.

— Ну, по крайней мере, ты еще можешь шутить, — тихо произносит она странным, загадочным тоном и выходит, чтобы найти большую шляпу.