Затерянные в кино

Затерянные в кино

Каждый год где-то в это же время я совершаю небольшую глупость. Я беру младших детей и веду их в кино на один из летних показов.

Летние премьеры — крупный бизнес в Америке. В этом году за период с Дня памяти погибших в войнах по День труда (аналоги британских праздников — майских и августовских банковских каникул) американцы потратят 2 миллиарда долларов на билеты в кинотеатры, плюс еще половину этой суммы на жвачки, чтобы занять чем-то рты во время просмотра с вытаращенными глазами кадров с чрезвычайно дорогостоящими кровавыми бойнями.

Летние показы почти всегда, как правило, ужасны, однако мне кажется, это лето было худшим за всю историю. Я пришел к такому убеждению, прочитав слова Яна де Бонта, режиссера «Скорости-2: Контроль за круизом» в «Нью-Йорк таймс»; режиссер похвастался, что самый потрясающий кадр в фильме — тот, где неуправляемый круизный лайнер с Сандрой Баллок врезается в деревню на карибском острове, — он увидел во сне. «Остальной сценарий вырос из этого эпизода», — гордо объявил де Бонт. Теперь, думаю, вы знаете все об интеллектуальном качестве летних премьер.

Я вечно твержу себе, что не надо ждать слишком многого, потому что летние фильмы — кинематографический эквивалент парка развлечений, а никто никогда не считал, что в парке можно обойтись одними американскими горками. Но беда в том, что летние показы стали такими тупыми — очень, очень тупыми, — и их тяжело даже досматривать до конца. Не важно, сколько денег было потрачено на производство — а это достойно упоминания, потому что по меньшей мере восемь летних премьер имеют бюджет свыше 100 миллионов долларов, — в этих фильмах всегда столько абсурдной неправдоподобности, что задаешься вопросом: может, сценарий испекли за ночь до показа?

В этом году мы ходили на «Парк юрского периода: Затерянный мир». Не буду упоминать, что он абсолютно неотличим от первой части — все те же тяжелые звуки шагов и дрожь земли, когда поблизости бродит тираннозавр, все те же смерти людей, пятящихся от дверей, на которые бросаются велоцерапторы (только чтобы обнаружить у себя на плечах других зубастых чудищ), те же сцены с автомобилями, безнадежно висящими на краю поросшего деревьями обрыва, те же герои, борющиеся за жизнь. Не важно. Потрясающие динозавры и раздавленные или съеденные за первый же час десятки человек. Вот за этим мы и пришли!

А потом все просто развалилось. Во время кульминации тираннозавр неправдоподобным образом сбегает с корабля, галопом мчится по центру Сан-Диего, раздавливая автобусы и разрушая заправочные станции, а потом — внезапно и необъяснимо — оказывается в центре сладко дремлющего пригорода, один и никем не замечаемый. И тогда приходит в голову, насколько маловероятно, чтобы доисторическое животное, 20 футов в холке, которое никто не замечал последние 65 миллионов лет, могло разрушить центр города, а затем преспокойно ускользнуть в спальный район.

Не кажется ли слегка странным и необъяснимым, что когда центр Сан-Диего переполнен людьми, занятыми обычными вечерними делами — толпящимися у кинотеатров или гуляющими, — в пригороде улицы пусты, поскольку местные жители, до единого, одновременно и крепко заснули?

Дальше все продолжается снова. Пока полицейские машины носятся вокруг, беспомощно врезаясь друг в друга, герой и героиня умудряются найти тираннозавра, безобидного и — никем в этом удивительно ненаблюдательном городе не замеченного, — заманивают его на корабль, который стоит в нескольких милях от пригорода, и возвращают на родной тропический остров, тем самым обеспечивая возможность для счастливой, неизбежной и коммерчески выгодной третьей части «Юрского периода». «Затерянный мир» — слабый и предсказуемый фильм и на все свои 100 миллионов долларов бюджета содержит мыслей, может быть, на 2,35 доллара; поэтому, естественно, он на пути к установлению рекордов кассовых сборов. За первый уикэнд показа он заработал 92,7 миллионов долларов.

Однако моя проблема заключается на самом деле не в «Затерянном мире» или любом другом летнем показе. Я не ожидаю от Голливуда черепно-мозговых испытаний в теплые месяцы года. Моя проблема в шести кинотеатрах «Сони» в Уэст-Либанон, Нью-Гэмпшир, и тысячах других пригородных кинокомплексов, как этот, которые делают с американскими кинозрителями то же, что тираннозавр Стивена Спилберга сделал с Сан-Диего.

Любой, кто вырос в Америке 1960-х годов или более ранней поры, вспомнит дни, когда поход в кино означал посещение заведения с одним экраном, обычно широким и, как правило, в центре города. В моем родном городе Де-Мойне главный кинотеатр (оригинально называвшийся «Де-Мойн») представлял собой роскошную экстравагантность с приглушенным освещением и декором, который напоминал египетскую гробницу. К моему времени он стал чем-то напоминать свалку — уверен, это из-за запаха, такого, будто где-то лежит дохлая лошадь, и, естественно, там не мыли с тех времен, как секс-символ немого кино Теда Бара была в зените славы, — однако просто находиться там, смотреть на большой экран в кубическом акре темноты было восхитительно.

Кроме нескольких крупных городов, почти все великие центральные кинотеатры к сегодняшнему дню закрыты. («Де-Мойн» закрыли еще в 1965 году.) Вместо них сегодня мы имеем пригородные мультиплексы с огромным количеством крошечных зрительных зальчиков. Несмотря на то что «Затерянный мир» — летний хит, мы смотрели его в зале почти смехотворных размеров, едва ли способном вместить девять рядов кресел, далеко не самых мягких и поставленных одно к другому так близко, что мои колени, честное слово, были натянуты на уши. Экран размером с большое пляжное полотенце был расположен так неудачно, что всем, кто сидел на первых трех рядах, приходилось смотреть практически вертикально вверх, как в планетарии. Звук был отвратительным, а изображение часто дергалось. До начала показа нам пришлось высидеть полчаса рекламы. Попкорн и сладости были возмутительно дороги, а продавцы запрограммированы на то, чтобы стараться продать то, чего вам не хочется и чего вы не просили. Короче, все в этом кинотеатре, похоже, тщательно продумано, чтобы сделать визит сюда сплошным разочарованием.

Я рассказываю все это не для того, чтобы пробудить в вас сочувствие, хотя за сочувствие всегда спасибо, а чтобы показать, насколько быстро подобное становится нормой для любителей кино в Америке. Я могу пережить некоторые аудиовизуальные недостатки, но не могу видеть, как исчезает волшебство.

Я как-то разговаривал об этом с одним из своих старших детей. Дочь внимательно, с сочувствием меня выслушала, а затем произнесла печальную фразу:

— Папа, — сказала она. — Ты должен понять, что людям не нравится чувствовать запах дохлой лошади, когда они приходят в кинотеатр.

Конечно, она права. Но если вы спросите меня, они просто не знают, что теряют.