Пролог

Пролог

Чудовищно огромна Российская Федерация — мёрзлая корка земли, бесполезная территория вдоль Северного Ледовитого океана, пластом во многие тысячи километров шириною тянущаяся от Норвегии до Аляски. Ужас и тоску наводит на человека даже простое изучение географической карты: всех этих Югорок, Ямалов, Таймыров, Индигирок или Колымы. Это если даже просто касаешься этих жутких мест взглядом. Редко встречаются люди, побывавшие на этих неживых территориях. Ибо человеку там нечего делать вовсе.

Бедно-мало на этом изуверском лунном пространстве городов. Мелькнут сиротливые какие-нибудь Хатанга, Салехард, Тура или Якутск, и опять мёрзлая тундра, камни, тёмные молчаливые леса кромешной тайги. Очень познавательно пролетать над этим безобразием ночью на самолёте. Многими часами внизу не мелькнёт ни огонька.

Лишь далеко за 60-й параллелью к югу начинают появляться первые крупные скопления человеческих поселений. Одно из них — Красноярск. Прослеживая взглядом ледяной Енисей от его впадения в Ледовитый океан, следуя мимо криво втекающих в него рек с дикими названиями Нижняя Тунгуска, Подкаменная Тунгуска и Ангара, упираемся в точку на карте — Красноярск, — расположенную на Транссибирской магистрали на полпути от мёрзлой Москвы до умеренного влажного Владивостока. Транссибу, построенному ещё при царях, обязаны жизнью все областные города Российской Сибири: Тюмень, Омск, Новосибирск, Иркутск — все эти «столицы» нанизаны на стальные прутья Транссиба. Без них оставаться бы им гнилыми сибирскими деревянными городками — реликтами. Как остался таковым городок Енисейск — менее тридцати тысяч жителей, скромно гниющий к северу от Красноярска. Енисейск — некогда столица необъятной Енисейской губернии.

Трудно жить в России человеческому существу. А в Сибири особенно. Легче быть здесь мышью или сусликом. Последний снег может здесь выпасть в конце мая и даже в июне, а первый — уже в августе. За короткие три месяца лета ничего приличного не успевает вырасти и созреть. Суровая земля, где огонь, костёр, укрытие, стены жилища, мясо имеют большую цену, чем на нормальной тёплой земле. Это тебе не улицы Калькутты, где нищие граждане спят на газетах. Здесь за недвижимость убивают больше и чаще. И дичее.

Основанный в 1628 году казаками на слиянии рек Енисея и Качи в виде деревянной крепости-острога, Красноярск спал до того самого времени, когда его оживил Транссиб. Выбранное в районе Красноярска место для железнодорожного моста через Енисей на Транссибирской магистрали в конце прошлого века дало путёвку в жизнь Красноярску и путёвку в ранг города-музея Енисейску, столице губернии, основанному некогда старателями сибирского золота. Но ещё довольно долго оставался Красноярск в основном пересыльным пунктом для многочисленных заключённых Российской империи (а позднее СССР). Отсюда ссыльные этапами шли на север, восток и юг — в Якутию, Туруханский край, Иркутскую губернию, Забайкалье, на Сахалин, в Минусинский округ. Когда 4 марта 1897 года сюда прибыл по железной дороге ссыльный Владимир Ульянов, в Красноярске (перепись прошла только что, в январе) насчитывалось 26.699 жителей, четыре площади, четыре десятка немощёных улиц и переулков. Каменных зданий было менее трёх десятков. Единственным предприятием долго оставалось железнодорожное депо.

Развился Красноярск бурно и быстро только после Второй мировой войны. Была построена Красноярская ГЭС, строить её приехали весёлые и молодые специалисты из Москвы и европейской России. Когда появилась электроэнергия — начали бурно отстраиваться и предприятия, чтоб использовать эту электроэнергию. Одновременно строился и Красноярск, из скромного скопища случайных домов вдоль Енисея советский мэр Павел Степанович Федирко соорудил хороший современный город.

Город имеет, разумеется, несколько достопримечательностей. Это прежде всего необычной формы скальные образования — так называемые «Столбы» — на выезде из города, куда возят всех приезжих; предполагается умиляться. Это часовня на горе над Енисеем, когда-то там стояла казачья сторожевая башня. Из неё можно было загодя увидеть речные суда, намеревавшиеся совершить набег на крепость, какие-нибудь татарские кожаные паруса, и приготовиться. Еще одна достопримечательность Красноярска — это его губернатор, господин генерал Лебедь. Еще совсем недавно он целился на верховную власть в Российской Федерации. И тем был опасен. Опасность главным образом представляла его физиономия. Узнаваемая по десяткам советских фильмов о трактористах, машинистах и солдатах, плоская и кондовая. Она могла привести генерала Лебедя в президентское кресло — за такую нашу, свою в доску, за его рябую физиономию проголосовали бы миллионы; но не привела.

По-цыгански коварно переиграл всех распухший Ельцин, подкинув в колоду бледного подполковника. А ещё до этого здесь, в Красноярском крае, против, напоминающего одновременно библейского Голиафа и неандертальца, военно-воздушного генерала вышел человек непростой и новый, некто Анатолий Быков.

Быков прибыл из городка Назарова. Зажатый между Хакасией, Кемеровской и Томской областью кусок мёрзлой степи, где расположено Назарово, мог бы принадлежать к любой из перечисленных территорий, если бы не прихоть советских администраторов-картографов, отнёсших его к Красноярскому краю. Вообще-то по характеру своему, по нраву его жителей, по их повадкам, по истории Назарову больше подходит быть в составе Кемеровской области, одним из мрачных шахтёрских посёлков-городков, основное население которых составили бывшие зэки, оставшиеся здесь на поселении. Никаких интеллигентов, только зэка и их потомки. Ну и соответствующий моральный климат. Мой друг адвокат Сергей Беляк, взявшийся защищать мэра города Ленинск-Кузнецкого, некоторое время пробыл в этом городке. Его охраняли ребята подсудимого мэра Коняхина, вооружённые неформально — всякими там утюгами. Привозили в гостиницу и увозили. Как-то вечером Беляк собрался всего лишь пересечь улицу — купить хлеба. Лампочка над магазином была видна от дверей гостиницы. Однако милиционер, охранявший гостиницу, отсоветовал Беляку отлучиться так далеко. Вот какой моральный климат царил в угольном городке Ленинск-Кузнецком. С его 30 тысячами жителей, оставленными на попечении трёх крупных ОПГ, что в переводе с милицейского на русский звучит как «Организованная преступная группировка». Кроме угля, в Ленинск-Кузнецком ничего нет. Шахтам (традиция ещё советских времён) самим было запрещено продавать уголь, этим занималось государство, посредником выступал какой-нибудь Росуголь. В после-советское время посредниками стремились стать все, кому не лень. Всяческие организации различного масштаба. Был даже случай, когда неким азербайджанцам (объединённым, конечно, в организацию) в обмен на доставленную городу услугу — уборка снега с его крыш — заплатили углём. А означенные азербайджанцы продали уголь за 9 миллионов долларов. Это в городе с 30 тысячами населения! Сколько же крыш нужно очистить от снега на девять миллионов долларов! Впрочем, может быть, снег падал на Ленинск-Кузнецкий и летом, или азербайджанцы очистили снег с крыш Ленинск-Кузнецкого на полстолетия вперёд? Я пытаюсь не травмировать читателя и вышутить довольно мрачную реальность кемеровской глубинки. На самом деле всё не так весело. Посредников интенсивно отстреливали соперники. Каждый хотел стать посредником. Мэр Коняхин хотел, чтобы посредником был город, а выступавший против него губернатор Кемеровской земли Аман Тулеев хотел посредничать сам. Кажется, именно за это сын Тулеева погиб в непонятной автокатастрофе где-то под Ташкентом. Ибо именно под него стягивал Тулеев посреднические функции.

Но вернёмся к Назарову. Характерный город Кемеровской области, поместившийся на земле Красноярья, Назарово, как и Прокопьевск, Анжеро-Судженск, Белово, Ленинск-Кузнецкий и иже, образовался вокруг, или, точнее, рядом с углём. Вначале существовала деревенька Назарово, а когда обнаружили неглубоко залегающий пласт угля — появился назаровский угольный разрез. Рядом уже (может быть, всегда) была зона, да не одна. В 1951 (по другим сведениям в 1954 году) две зоны вместе, мужская и женская, сообща построили Дом культуры угольщиков в дворянском стиле. Прекрасное видение в мёрзлой степи, с двумя рядами колонн, этакий Сибирский Парфенон. В котором предстояло провести часть жизни и совершить первые победы герою этой книги Анатолию Быкову, тогда ещё просто Толе. Внутри здания — зал с колоннами, подпирающими балкон. На колоннах — лепка, этакие лепестки махровых цветов. Дворянское собрание построили зэки для трудового народа. Чтоб сидел на балконе оркестр в субботу и воскресенье. И наяривал бы приличные танцы. И двигались бы пары. (Можно предположить, что пока они строили, мужики и женщины двух зон хотя бы имели возможность как-то уединиться и пообщаться поближе. Надеюсь, так и было.)

Вокруг Дома культуры угольщиков — сейчас он выкрашен белой густой извёсткой, и от неё ещё холоднее в снегах — постепенно собрали город. Гостиница «Заря» глядит через памятник Ленина, обращённый к ней лицом, на горсовет, ныне городскую администрацию, и всё это называется Центральной площадью. Мне рассказали, что до 1977 года на этой площади стоял совсем другой памятник Ленину. Тот, старый, был взорван однажды ночью. Это в 1977 году! Секретари Назаровского райкома среагировали чётко, молниеносно и гениально! К утру на площади возвышался новый памятник, перенесённый из посёлка, где были дачи коммунистических вельмож города. (Потому никакие головы не полетели. Эту историю поведал мне редактор новостей назаровского радио «Пирамида», на его совести её и оставляю.)

А городом Назарово стали называть с 1961 года. Толе Быкову тогда был год от роду, ибо родился он 17 января 1960 года в Иркутской области. От совсем простых родителей, от отца — печника, плотника, рабочего элеватора, или как тогда называли «разнорабочего», и матери — «технички» вначале в детском саду, куда ходил Толя, потом в его же школе. Под «техничками» стыдливая советская власть маскировала уборщиц, а «разнорабочими» назывались низкооплачиваемые слои населения, неквалифицированная рабочая сила. Так что происхождение у Анатолия Петровича Быкова — лучше для легенды не придумаешь, сын уборщицы «тёти Юли» и разнорабочего. Любой американский кандидат в президенты отдал бы за такое происхождение очень дорого. Анатолий был четвёртым ребёнком в семье, и как младший он обречён был донашивать одежду старших детей.

Зачем семья переместилась из Иркутской области в город Назарово Красноярского края? Вероятнее всего, в поисках лучшей доли. Я пишу «вероятнее всего» потому, что спросить некого: оба родителя умерли. Отец — давным-давно, когда Толе было 14 лет, мать — года два назад. Двоих братьев Быкова я найти не сумел, с сестрою ещё не встретился. Можно было бы спросить у Анатолия Петровича Быкова, их сына, почему семья переместилась из Иркутской области в Назарово, но находится он в настоящее время вне моей досягаемости — в тюрьме «Лефортово» в г. Москве. А я пишу эти строки в мёрзлом городе Красноярске и даже если бы находился в г. Москве, меня бы в «Лефортово» ни за что не допустили. Так что остановимся на мотивировке «в поисках лучшей доли», она кажется наиболее правдоподобной. Многодетные семьи перемещаются обыкновенно в поисках лучшего, ради каприза накладно тащиться с детьми и пожитками. Ведь так?

Зная или не зная того, они переехали в зону. К зоне, рядом с зоной. Впрочем, может, и там, откуда они переехали, на Иркутской земле, была зона? Может. Но в Назарово они переехали к углю. А уголь задаёт свой стиль жизни. Даже если рядом нет зоны, на уголь, в шахты и разрезы стекаются самые отпетые, те, кому терять нечего. Так как сам работал в литейке два года, то знаю, как много на тяжёлых производствах бывших зэка, остепенившихся, с мал-мала-меньше сопливыми детишками. Если б семья переехала в Красноярск, то Быков не стал бы Быковым. Почему? Он был бы слабее, Красноярск населён несколько иным сортом людей — более раскованными, более свободными, более светскими, что ли, «городскими» (исконными) красноярцами (впрочем, их не много) или потомками улыбчивых тех москвичей и европейских русских, приехавших строить ГЭС и предприятия. Среди них было множество технической интеллигенции. Так вот: приехали бы Быковы в почти миллионный, гордящийся собой город, в жемчужину Сибири — в Красноярск, не бывать бы Быкову никем: ни так называемым «крёстным отцом», ни блистательным гендиректором КрАЗа, ни отрицательной, ни положительной репутации у него бы не было. Я в этом уверен. Кемеровский, шахтёрский, зэковский город Назарово лучше подготовил Быкова к крутой жизни, чем были подготовлены красноярцы-сибиряки. Мигрант Быков одержал победу над расслабленными красноярцами благодаря закалке в Назарове.

А Красноярск гордится собой, да ещё как! Он называет себя как минимум «последним большим городом на далёком пути к Владивостоку». «Иркутск — уже только большая деревня», — говорят красноярцы. Впрочем, о западном своём соседе, совсем молодом Новосибирске, красноярцы тоже отзываются с пренебрежением, обвиняя город в бесхарактерности, ибо клеймо большой деревни ему не прилепить — население Новосибирска свыше полутора миллионов.

На железнодорожном вокзале Красноярска поезда распределены на две большие стаи: одни бегут на запад, — это Москва, Свердловск и даже Новосибирск, «Новосиб», как здесь его называют; другая стая бежит на восток, на Иркутск, Читу, на Улан-Удэ и к великому Тихому океану, аж во «Владик», т. е. во Владивосток.

В скромной меблированной квартире, где я поселился, я нашёл на стенах три настенных календаря с китайскими красавицами — и ни одного русского. На улицах Красноярска немало японских и корейских автомобилей с правым рулём. До Улан-Батора — столицы Монголии — отсюда рукой подать. А Москва далеко на Западе. До неё четыре с половиной тыщи километров. Москву здесь не любят. Не любят вообще, а Москву чиновников в особенности. В какой-то мере Быков воспринимается здесь, помимо всего прочего, и как борец с Москвой. Со злобной Москвой, которая ни черта не понимает в красноярских делах, хочет перетащить под себя всё хозяйство богатого края, дабы налоги шли не в краевую, а в федеральную казну. Москва же навязала красноярцам Лебедя. Быков обвинял «московских мальчиков, детей» из команды Лебедя, что по выходным они летают к мамочкам в Москву.

Не то что красноярцы сепаратисты какие-нибудь и хотят к Китаю спешно присоединиться. Но есть у них эта, как у грузин до объявления независимости, идея — наш край богатый, без Москвы бы мы хорошо жили. Однако пробовать не пытаются. Край богатый, но мёрзлый. И вывозить богатства на экспорт через Россию придётся. Вон Казахстан тоже богатый, а в говне плавает.

Читателю, короче, нужно постоянно помнить о нелюбви красноярцев к Москве.