Установили наблюдение

Установили наблюдение

Еще в первый день приезда в Красноярск в кабинете Федора Сидоренко, в присутствии «самого близкого к Быкову» — Георгия Рогаченко, мы составили список людей, с которыми мне предстояло встретиться. Там было изначально 17 фамилий, позднее список увеличился вдвое и втрое. Так вот, из тех 17 за какое-то количество отвечал Георгий, то есть должен был договориться о встрече. Среди тех, с кем он должен был договориться, значились брат и сестра Быкова, Марина — жена Быкова, депутат Госдумы Демин, председатель Сибирской Ассоциации Инвалидов Лопатин, ещё кто-то… Из всех этих обещаний Георгий выполнил два-три: устроил поездку в Назарове к Литвяку и связал с Лопатиным и, если не ошибаюсь, с Садыриным. Когда я напомнил ему, что буква «Г» стоит напротив фамилий брата и сестры Быкова и возле жены Быкова, он невозмутимо заявил, что ничего не обещал. Что насчёт Марины — это к Блинову. Блинов отослал меня к Телятникову, а потом его отравили, и он болен до сих пор. Телятников попросил перезвонить через две недели, потом ещё через две…

Было непонятно: то ли Марина не хочет встречаться с писателем Лимоновым, у которого ужасная репутация (это было бы парадоксально, ибо репутация Анатолия Петровича Быкова вполне соперничает с моей скандальной, ещё более скандальная, но по-иному), то ли влияет её окружение… Короче, к моменту, когда пишутся эти строки (конец декабря), я так и не встретился ни с Мариной, ни с сестрой, а тем паче с братом (вообще-то братьев должно быть два). Зато я успел вдоволь навстречаться с Георгием Рогаченко. Длинноногий, худой, небритый, длинноволосый (не по-хиппарски, а по-благородному, по-консервативно-старомодному, спереди — длинные, сзади — на нет) выпускник ВПШ и работник ЦК ВЛКСМ вёл со мной не то что специальные беседы, а так, между прочим, лирические отступления. Из этих отступлений (в то же время Георгий звонил по своему раскладному сотовому, отвечал на звонки, входили люди, выходили люди, приносились бумаги) у меня сложился определённый образ самого Рогаченко и Быкова, каким его видел Рогаченко.

Быков как-то сказал о себе коммунисту Севастьянову: «Я — человек простой». Однако ясно, что Быков человек совсем не простой, ему просто не хватало знаний о политическом мире, об этой до сих пор чужой ему области. Если б знания были, он бы не спрашивал партию бессильных стариков — КПРФ, — что они будут делать с ним, с такими, как он. Он бы знал, что никто в КПРФ делать что-либо с кем-либо не будет. Сил нет. Энергии нет. Есть приязнь народа — старая отдача семидесятилетней власти, и всё. Приязнью лениво пользуются смурные, тучные люди. Их выбирают. Они сидят в Госдуме, изображая оппозицию. Если бы Быков был не «простым», то есть информированным в политике, он бы не пошёл помогать Лебедю выбираться в губернаторы, вопреки всем увещеваниям Анисимова и Льва Черного. Он бы знал, что у Лебедя репутация политического кидалы. Что он уже кинул Приднестровье, перессорился там с Президентом Смирновым и со всеми, с кем было возможно, что он кинул «Конгресс Русских Общин» и своих союзников Рогозина и Строева. Что это его принципиальная позиция, метод: временный союз, потом кидание. Что так Лебедь идёт по жизни.

Быков хотел расти, хотел учиться — потому он взял Рогаченко в 1998 году.

Георгий познакомился с Быковым в сентябре 1998 года. Когда тот уже помог выбрать Лебедя на свою голову, но был ещё на вершине могущества и был президентом Федерации бокса. Рогаченко вызвал всех сильных боксёров в Москву. Он работал на Федерацию бокса. Рогаченко заказал фотостудию, нужно было сфотографировать боксёров. На съёмки явились не все. Рогаченко нервничал. А тут ещё ему позвонил вице-президент Мельников: «Приезжай». Боксерское начальство собралось в Ногинском районе в загородном пансионате. Рогаченко опоздал на час. Когда Георгий приехал, он обошёл всех, поздоровавшись за руку, а Быкова не узнал. Когда узнал, изложил свою идею проведения боксёрских фестивалей — турниров «Чемпионы вызывают чемпионов». Быков согласился на проведение турниров. Решили, что первый турнир состоится в Красноярске.

Пьем кофе в «доме Быкова», в кирпичном новорусском новоделе, там находятся общественная приёмная депутата ЗС Быкова, фонд «Вера и Надежда», избирательный штаб «Блока Быкова». В настоящее время обитаем, кажется, только второй этаж. В одной среднего размера комнате толкутся Пахомыч и ещё десяток сотрудников. Трое или четверо одновременно работают на компьютерах, входят и выходят водители. Охранник всего один — долговязый парень, похожий на хохла, иногда он сопровождает Георгия.

Георгий Рогаченко:

«Садится за руле бронированного „мерседеса“. Разговариваем, Анатолий Петрович сам ведёт машину. За ним следуют два джипа с охраной. Разговаривает со мной, вдруг по рации: „Почему отстал один из джипов? Чего там за лодки? — по берегу Енисея едем. — Проверили?“ Любит всех строить. В „Сибчеллендже“ в октябре говорит мне невинно: „Давай проведём турнир 30 января!“ Международный! К нему же готовиться надо по-нормальному год, ну полгода! Связаться с участниками, договориться… Но отвечаю: „Проведем!“ Где-то в декабре, играет в карты, с Блиновым: „Смотри, Георгий, я с тебя спрошу! …А ты не улыбайся!“»

Сцена великолепная, но не этим «спрошу» и «не улыбайся» — их сакцентировал Георгий. Быков всё-таки играет в карты с Блиновым! Играл, по крайней мере. Душа, очевидно, отдыхала. Просто, как пацаны с улицы, сели — и в карты, потасовав колоду. Это в фильм просится. Сидит такой человек, председатель всего, чего можно, по слухам, один миллион в день долларов зарабатывает, или, если верить аналитику Новикову, около 100 миллионов тех же долларов в год, а вот в карты с другом юности. И я ничуть не иронизирую: из цепочки таких вот эпизодов и складывается сногсшибательная жизнь.

А когда Быков рот в Законодательном собрании открывает, смеётся, вдруг спохватился, по сторонам огляделся, не видел ли кто, — Пащенко видел и мне рассказал. И последнее — это с Блиновым: олигарх в карты играет. В этот момент, когда Рогаченко мне это сообщал, я понял, что книга моя состоится и будет иметь успех. Уже состоялась.

Рогаченко был нужен Быкову, может, и не столько как организатор турниров, а скорее как образованный человек. Рогаченко любит Милоша Формана («Мой любимый режиссёр!»), читает серию «Проклятые короли», слушает нечто общее с Тихомировым, а тот подкованный музыкально товарищ; Рогаченко рассуждает об Александре Македонском и Чингиз-хане, он на голову выше обычного окружения Быкова, будь это даже гендиректор КрАЗа Баранцев. Быков инстинктивно тянется вверх, учится и потому задерживает возле себя Георгия. Турнир проводят успешно, 30 января 2000 года. Открывается турнир пением Надежды Бабкиной. Боксеры выбраны отличные. И те, что запечатлены навеки рядом с Анатолием Петровичем на плакате, выпущенном к турниру, тоже: по бокам от него стоят Сайтов и Лебзяк, вскоре ставшие олимпийскими чемпионами. Это к тому, что не пыль в глаза был турнир, а собрали действительно талантливых парней. Лучших. Присутствуют важные гости. И Усс, уже председатель ЗС края, и брат Черной. Третий брат Черной должен был вручить награду боксёру из Узбекистана. Но пары поменяли, без ведома Рогаченко или Быкова. Потому вручил награду кто-то другой. И третий брат оказался без почётной миссии. Быков наорал на Рогаченко.

Георгий Рогаченко:

«Все поехали на банкет, а я поехал собирать вещи. Там они между собой разобрались, кто виноват в замене… Звонит человек, который сменил пару: „Георгий, ты пойми, если ты не приедешь, то в Красноярске мне не жить! Я приеду, свяжу и привезу тебя!..“ Пришлось ехать».

Нас прерывают. Входит человек и сообщает, что в помещении фирмы «Сибчеллендж» (где я в сентябре познакомился с Быковым) идёт обыск.

«Обыск, как народное гулянье, регулярное развлечение, — острит Рогаченко. — Как нету, так вроде что-то и не то».

Я в свою очередь рассказываю, как при обыске у одного нашего пацана в Москве невозмутимый мент сказал возмущавшейся матери партийца: «Он ведь у вас революционер? Какая же революция без обыска…» Все смеёмся. А за этим смехом тюремные камеры. У них сидит лидер. У меня… Через несколько дней, 17 ноября, в латвийской тюрьме оказываются 8 национал-большевиков: трое за то, что захватили (с муляжом гранаты «лимонка» в руке) собор Святого Петра в Риге, четверо — за незаконный переход границы и один за то, что якобы организовал захват собора. Наши миры близки, быковский и мой.

Меня предупредили, что Георгию нельзя доверять «всего». Предупреждение излишнее, поскольку я давно не доверяю никому. Всего. Но частично посвящать людей в половину, в четверть, в десять процентов моих военных тайн всё же приходится, иначе задачи выполнены не будут. Я думаю, его предупредили, чтобы он не доверял мне. Но Анатолий Петрович 26 сентября в его присутствии дал добро на книгу.

Мы пьём кофе, говорим, а как будто ходим друг подле друга концентрическими кругами. Мне от Георгия ничего не нужно, аванс я получил от издательства «Лимбус Пресс», машину мне даёт, если нужно, «Авто-Радио». Хотя неверно: мне нужны от Георгия атмосфера, разговоры о Быкове, потому что мне нужно понять, как Быков устроен. Все другие более закрыты. Георгий тоже закрыт, но мыслит словами, потому разговаривает.

В ВПШ учили литературе. В ЦК ВЛКСМ поощрялись литературные способности и воображение. Все другие люди Быкова мыслят товарами, деньгами, мячами, спортивными состязаниями, статьями и репортажами. А Георгий…

«…представляете, Эдуард, я сейчас читаю об Александре Великом, Мориса Дрюона книга, так вот, когда его воины отказались идти дальше, измученные болезнями и непомерными расстояниями, изувеченные в битвах, он трое суток плакал в шатре. „Я — сын Бога, и мне суждено дойти до края Земли!“ Представляете, как ему было…

Анатолий Петрович — историческая личность! Ведь он как свою избирательную кампанию в ЗС проводил — всё против правил! Поехал в Тюхту, ему советовали: надо на уазике, скромно, они там зарплату месяцами не получают… Он говорит: „Прикидываться не буду! Я тоже такой, как они, был“. И ввалился в Тюхту на „джипе-мерседесе“ плюс охрана на зверских машинах. Народ навалил, люди бежали, как на спасителя поглядеть. 75 % проголосовали „за“. В первом туре сразу победил. Поехали в район, один глава — наш, другой — не наш. „Едем к ненашему!“ Приехали: „Что ж ты не наливаешь?“ — покорил человека, стал наш».

Первые недели две-три мы с Георгием перезванивались чуть ли не ежедневно. Потом я заметил, что он загораживает мне Марину Быкову. Ведь он должен был познакомить, он чётко обещал в первый день, а потом нахально заявил, что не обещал. Быков не поменял своего слова: о нём все говорят как о человеке, который если дал слово, то держит. Значит, меня тормозят здесь. Я попытался обойти преграду через Блинова, через Телятникова… Но первый заболел, а потом я уехал на десяток дней, а потом Блинова отравили крысиным ядом. Что до Телятникова, то он был непробиваем: через две недели, через неделю. Георгий же перестал звонить вообще. Постепенно усиливалось ощущение того, что Рогаченко (да и другие тоже) всё больше мне не доверяет. Что, возможно, ему сообщают обо мне какие-то слухи враждебного содержания. Последняя капля плюхнулась числа 16 или 17 ноября. Я позвонил Рогаченко: «Георгий, хотелось бы…» Он прервал меня: «Эдуард, можно я вам перезвоню через 5 минут?» И не перезвонил и через пять дней… И через десять.

Я работал. Опрашивал людей и писал первые главы книги. Стал встречаться уже совсем не с быковцами, с политической элитой Красноярска, с газетчиками. И с ментами. Мне нужна была информация. И раз Георгий мне её не давал, я должен был взять её в другом месте. Правда, с женой, сестрой и братом Быкова могли меня познакомить только его люди. Менты не могли. Менты, кстати, отзывались о Быкове не так уж и плохо. Хорошо даже. Особенно те, кого не уволили или уволили не в связи с Быковым.

17 ноября наши ребята захватили башню собора Святого Петра в Риге. Продержали её два часа, пока не прибыл на место посол РФ Удальцов. Национал-большевики требовали освобождения Фарбтуха, Савенко, прекращения дела против Кононова и всех стариков-партизан, томящихся в тюрьмах Латвии, освобождения 20 национал-большевиков, задержанных в Даугавпилсе, четверых, арестованных в поезде «Санкт-Петербург — Калининград» при переходе границы, и двоих, арестованных в Риге. Несмотря на цензуру, существующую по отношению к Национал-большевистской партии, несколько российских телеканалов транслировали эту историю, об этом писали все центральные газеты. Я подумал, что, возможно, Георгий отдалился от меня, боясь, что близость к лидеру нациочал-большевиков, ко мне, повредит делу Быкова.

В конце ноября крошечная Настя отвела меня на вокзал, где я сел в поезд «Красноярск — Новосибирск», и, так как быстро темнело, я приказал ей отправляться домой. Из окна вагона я видел, как она взобралась на мост и трусцой послушно устремилась прочь. Однако другой провожающий, я его не приглашал, задумчивый молодой человек в шапке цвета кедрового ореха и со светлым тупым ликом милицейского ангела дождался у моего вагона, когда тронется мой поезд, и только после этого стал удовлетворённо подыматься по заснеженным ступеням железнодорожного моста. За мной наблюдали. Через пару дней при выезде из города Барнаула уазик, в котором я ехал с попутчиками, остановили и тщательно, с понятыми, обыскали. Представитель УГРО (так он отрекомендовался), весёлый блатной парень в кожаном пальто и большой шапке, и бледный злой молодой человек в светлой куртке — явный служитель ссучившегося ведомства, прикрывающегося светлым именем революционера Ф. Э. Дзержинского, — эти двое командовали нормальными хмурыми ментами с автоматами. «Операция „Вихрь-антитеррор“!» — облегчённо оправдался угрозовец, когда они не нашли у меня оружия. «Это с понятыми-то?» — заметил я. Было ясно, что за мной установили постоянное наблюдение. Было неясно только — в связи с Быковым («Криминалитет смыкается с национал-экстремистами!» — так и вижу я заголовки наших самых честных в мире газет) или в связи с активизацией Национал-большевистской партии в странах СНГ?