От игрушек к звездам

От игрушек к звездам

Что не сломалось — сломается. Что не утонуло — утонет. Бегу в игру. Хочу детей — хочу детство. Утром какать, вечером заниматься сексом. Перехожу на натуральное хозяйство. Шишки и сыроежки — метафора совести. Искусство обыгрывает действительность в поддавки. Главный арт-объект: мир игрушек. Было искусство игрой — стало игрушкой. Игрушка — музейный экспонат, но только через детский сад. От минимализма до детского сада — один шаг, и кто-то должен его сделать как первопроходец. От игрушек к звездам?

На вернисаже собралось такое количество художников, арт-критиков, меценатов, журналистов, что казалось: сейчас подпишут манифест отчуждения искусства от самого себя. Но искусство мудрее художника хотя бы потому, что художнику ум мешает быть собой. Искусство отходит в сторону, чтобы на него ничего сверху не упало. Речь идет не о власти, а о благодати. Искусство предпочитает моросящий дождь любой идеологии, а самогон — любому другому напитку. Возможно, это дурной знак для государства, но оно не будет в это вдаваться: слишком много забот. Искусство не ставит перед собой никакой радикальной задачи, кроме программы отсутствия всякой программы.

Банальная борьба за рынок, зрителя, ответственность перед кем-чем ушла в песок. Арт-объекты изначально готовы к экологической самоликвидации. Еще не возникнув, находясь на стадии проекта, они гораздо более явственны, нежели то, чем они эфемерно предстанут в реальности. Они ни на что не претендуют, потому что они лишены пафоса претензии. Им нечего возразить ни бывшему серьезному искусству, ни нынешнему, массовому и развлекательному. Им нет ни до кого дела. Им вообще не до авторства. Иностранцы покорены отсутствием даже намека на институированность общего проекта. Организаторы и устроители растворяются в прохладном воздухе. Никто не жаждет ни экзистенциальности, ни духовности. Ирония — на заднем плане. Эксцентрика сидит тихо. Патриотизм не бьет копытом. Клязьма — не клизма. Два биотуалета обещают: говна не будет. Нет, русское искусство все-таки накрылось благодатью.

Бродя в сумерках среди не очень пьяной публики, совершенно трезвых экспонатов и охранников территории, я думал, что действительность, которая им параллельна, отнюдь не разумна и вряд ли осмыслена. Цельный художественный проект говорит не об опустошенности, а о смирении души перед началом метафизических действий. К ночи небо очистилось. Над московским морем висит Марс величиной в советский пятак. В прозрачной бане сидят приговоренные к смерти. Ветер останавливается, как трамвай на конечной остановке.