Школьные годы

Школьные годы

Незадолго до моего зачатия жестокой критике подвергалось частное образование и прославлялось общественное. Считалось, что первое не способно идти в ногу с требованиями времени и что лишь второе может спасти общество от краха. Когда пришло время мне идти в школу, произошли радикальные перемены. Острейшим нападкам стали подвергаться общественные школы как якобы неспособные идти в ногу с требованиями времени и прославляться частные школы как единственная надежда предотвращения краха общества. Началась оргия приватизации во всей системе образования. В чем конкретно она заключалась, никто толком объяснить не мог. Или, вернее, не хотел. Мы ощутили этот перелом очень просто. Общественные («народные») школы оставили в самом примитивном виде для самой неимущей части населения и для низших слоев среднего класса, то есть для большинства детей. Их наполовину роботизировали и ликвидировали всякую упорядоченность образования, подведя под это новейшие педагогические теории. Частные школы не стали лучше, в них лишь стали брать за обучение вдвое больше денег, чем раньше. Тем не менее они предоставляли лучшие возможности дальнейшего образования, поскольку были свидетельством более высокого социального статуса родителей.

Мы, дети, чуть ли не с пеленок понимали сущность принципа равных возможностей. Он вовсе не означает, будто все люди начинают жизнь с некоего нулевого старта и движутся независимо друг от друга по параллельным дорожкам, подобно бегунам на стадионе. Он означает, что все имеют равное право использовать преимущества своего рождения и положения. Если сравнить реальную ситуацию с соревнованием бегунов, то картина должна выглядеть так. Люди начинают бег из разных мест, бегут по различным дорогам, из которых одни ровные, а другие изрыты ухабами, бегут в различных направлениях и т.д. Но в таком случае принцип равных возможностей имеет силу всегда и в любом обществе, в том числе – в одинаковой мере для детей королей и детей рабов.

Мои родители не имели средств устроить меня в привилегированную частную школу, окончание которой само по себе открыло бы мне лучшие перспективы жизненного успеха. Я должен был начинать почти с нуля.

Плюс к тому – генная инженерия. Ко времени моего рождения младенцам стали поголовно устраивать генные тесты. Результаты их потом преследовали всю жизнь, если они были недостаточно высокими. А тесты эти делались опять-таки в больницах различных уровней и типов. Мне такой тест устроили в самой дешевой больнице. Неудивительно, что согласно ему я был рожден без особых способностей к интеллектуальной деятельности и творчеству. Таким образом, мне с рождения был закрыт доступ в учебные заведения, открывающие доступ к жизненному успеху.

В начальной школе нам вообще не ставили отметки за выполнение заданий. Да и заданий-то в строгом смысле слова не было. Учились мы хаотично, кому как заблагорассудится. Кто из нас обладал лучшими и кто худшими способностями, во внимание не принималось. Никаких наград за успехи, никаких порицаний за неуспехи. Это считалось признаком демократизма и гуманизма. Никакой конкуренции у нас не было. Никакой конкурентоспособности нам не прививали. Конкуренция проходила в каком-то ином разрезе жизни. И заключалась она в том, что большего успеха добивались не те, кто способнее, умнее, прилежнее и нравственнее, а те, кто богаче, ловчее, изворотливее, нахальнее, хладнокровнее, беспощаднее. Мы нигде и никогда не видели примеров честного соревнования взаимно независимых конкурентов. Мы видели бесчисленные примеры тому, что каждый стремился помешать своим конкурентам всеми доступными средствами в достижении цели. Уже в десять лет я был предоставлен самому себе, а другие дети в моем окружении и того раньше. Родители и воспитатели очень скоро переставали быть для нас авторитетами. Нашими главными воспитателями становились комиксы, мультфильмы, обычные фильмы наравне со взрослыми. Я начал смотреть взрослые фильмы в четыре года. Родители не мешали. Наоборот, они были рады, что меня не слышно. Потом вступали в силу все прочие средства развлечения молодежи, включая видео, кино, дискотеки, порнографию, уличные компании. Большинство моих сверстников с десяти – двенадцати лет начинали курить, употреблять алкоголь и наркотики, пробовать сексуальные развлечения. Многие имели оружие. Избиения учеников и учителей, изнасилования и ограбления были заурядными событиями. Короче говоря, у нас были все пороки, о которых время от времени начинали вопить средства массовой информации, только не в таких ярких красках, как их изображали в фильмах и книгах, а в сером, унылом, грязном, омерзительном и... скучном виде.