Гримасы прогресса
Гримасы прогресса
Я побывал в районе трущоб. Был в Чистилище. Был в Подземном Западе, где обитают бездомные. Но только теперь я узнал, что в БЗ есть место еще страшнее. Это район стариков. Его так и называют Старый Запад. Поехать туда мне предложил Сем. У него там живет старуха мать.
С е м: Впрочем, какая она старуха?! Ей еще нет шестидесяти. Величайший парадокс века, а то и тысячелетия! Средняя продолжительность жизни считается девяносто лет. Благодаря успехам геронтологии и пересадке частей тела грозятся продлить жизнь людей в среднем до двухсот лет, сохранив работоспособность до ста пятидесяти лет. А у нас после пятидесяти лет невозможно найти работу. Стремятся вытурить на пенсию мужчин в шестьдесят и женщин в пятьдесят пять лет. Представляешь, тебя отправят на пенсию и ты после этого будешь еще больше ста лет заживо погребен в доме для престарелых! Можешь ли ты привести пример большей жестокости в отношении к людям в прошлой истории?!
А л: А почему ты не живешь вместе с матерью?
С е м: Где?! В МЦ запрещено. Снимать жилье мне не по карману. Да и не по чину.
А л: А на какие средства она живет в городе стариков?
С е м: У нее маленькая пенсия. Живет в доме низшей категории. Какое-то благотворительное общество доплачивает недостающую сумму.
Сем поинтересовался тем, как я попал в МЦ. Я рассказал о моей неудачной попытке начать профессорскую карьеру. Он сказал, что я совершил ошибку, типичную для прирожденного ученого, который думает, будто стоит ему сделать открытие, как весь мир сразу ахнет от восторга и увенчает новоявленного гения положенными в таком случае почестями. Он, Сем, тоже совершил эту ошибку. Но, к счастью, его открытие оказалось чепухой, он быстро протрезвел, сделал диссертацию о вкладе своего профессора в науку и благодаря его протекции попал в МЦ.
Старый Запад выглядел как концентрационный лагерь гитлеровской Германии, только более грандиозный. Бесконечные ряды высотных домов-коробок, различающихся только номерами. И улицы тут не имеют названий – только номера. Живет тут до миллиона человек. И все старые. Никакой молодежи. Никаких детей. Нет даже собак и кошек: содержать их слишком дорого и негигиенично.
Считается, будто обитатели Старого Запада обеспечены всем необходимым для тела и души. Но как?! В какой мере?! Фактически это – лишь завуалированная форма ужасающей нищеты, спрятанная от прочего мира и по-солдатски или, вернее, по-тюремному организованная. Люди тут живут в каком-то полусонном состоянии. Есть предположение, что им специально дают для этого какие-то медицинские средства. Но все попытки проверить это путем создания специальной комиссии были отвергнуты самим Верховным Конгрессом ЗС. Люди тут живут в ожидании смерти. Причем это ожидание растянуто для них на десятки лет, – на 30, 40 и даже для многих на 50 лет! Десятки лет тупого, окаменелого ожидания смерти – можно ли придумать что-то более жестокое?! Только наша самая совершенная, гуманная, демократичная и т.д. цивилизация оказалась способной на такое.
Мать Сема жила на улице 173 в доме 349 в комнате 275. Приняла она нас в общей гостиной, так как в ее комнатушке мы не поместились бы. Хотя ей не было еще шестидесяти, хотя у нее не было морщин и держалась она бодро, она произвела на меня впечатление столетней, как и все прочие жители Старого Запада, каких мы видели на улице и в здании.
Сем поговорил с матерью минут двадцать о каких-то пустяках. Мы выпили по чашечке кофе – угощал Сем. И поспешили покинуть Старый Запад.
С е м: Что скажешь?
А л: Мне еще никогда не было так страшно, как на сей раз.
С е м: А ведь это – то, что нас ждет в будущем, причем в лучшем случае. Представляешь, проходит десятилетие за десятилетием, а этот миллион людей, зачисляемых в старики, не дает миру ни крупицы не то что открытий, а хотя бы чего-то мало-мальски любопытного! Ничего, кроме мертвой статистики. Эти люди просто ждут конца. Ждут, и все! Теперь мне все ужасы прошлого кажутся невинными пустяками в сравнении с таким благополучием. Самое страшное зло – не преднамеренное, а то, которое делается во имя гуманизма и в полной уверенности, что это – величайшее добро.