Глава 7. Политика и макароны
Глава 7. Политика и макароны
В хирургии ты никто, пока число твоих врагов не сравняется по крайней мере с числом твоих друзей.
Аноним
Профессор Лоренс Вайнстоун нажал на газ и с удовольствием отметил мгновенную реакцию своего шестисотого красного «мерседеса», мчавшегося по Бруклинскому мосту. Вайнстоун любил менять автомобили, сейчас он стоял перед выбором, какой автомобиль купить после Рождества. Может быть, «порш»? Рим предложила «феррари» или «роллс». У нее хороший вкус! Вайнстоун удовлетворенно улыбнулся, Рим знала цену дорогим и роскошным вещам, у нее был свой неповторимый стиль, чего не скажешь о его первой жене, матери его детей, ее он привез с собой из Англии. Ужасный был брак! Как он страдал! Потом развод и несколько холостяцких лет на Пятой авеню. Радость свободы вдалеке от ненавистной жены. Рим была другой, с ней он счастлив, слава Богу, что он встретил Рим!
Ему надо забрать несколько платьев для жены из их квартиры в Сити-Тауэр. Потом он заедет к своей престарелой матери, жившей в просторных апартаментах в элитном районе вместе с румынской прислугой. Вайнстоун навещал мать по меньшей мере раз в неделю, к его приходу служанка готовила кебаб из баранины. Он любил румынские блюда, однако больше всего ему нравилась французская кухня, Рим водила его по лучшим ресторанам в Париже и на Ривьере.
Сегодня он недолго гостил у матери, поскольку ужинал с Манцуром и Сорки. Он с грустью заметил, как мать сдала за последний год. Рецидивирующие инфекции мочевых путей сделали свое дело, она с трудом его узнавала. Когда она умрет — не приведи господь! — он продаст ее квартиру, на эти деньги вместе с выручкой от собственной квартиры можно купить пентхауз на Парк-авеню. К этому моменту он уйдет на пенсию. Ему нравился Манхэттен: магазины, опера, рестораны! Можно продать особняк на берегу океана в Айленде, а летом путешествовать.
Небольшая пробка на Атлантик-авеню отвлекла его от размышлений: в транспортный фургон врезалось такси, и водители ругались. Он повернул на Корт-стрит и, остановившись рядом с рестораном «Марко Поло», передал ключи от машины парковщику. «Не бог весть какая компания, — подумал он, входя в ресторан, — но еда будет отменная».
Вайнстоун вспомнил комментарий из обзора нью-йоркских ресторанов «Загат». У него была фотографическая память, и он гордился тем, что помнил страницы обзора почти наизусть. Другие могли декламировать Шекспира, он же цитировал «Загат». Как у них сказано? «Марко Поло» — старая школа, старое место и старая страна.
— Добрый вечер, дотторе! — старый метрдотель Джованни подлетел к Вайнстоуну и поклонился. — Разрешите, я приму ваш плащ. Сегодня вечером на улице довольно влажно.
Вайнстоуну нравился итальянский акцент, а здесь официантами были только итальянцы. Он терпеть не мог, когда в итальянском ресторане его обслуживали латиноамериканцы; латинос, подающий французские блюда, кому угодно отобьет аппетит. Возможно, ему несимпатичны сами латиноамериканцы.
— Другие доттори уже здесь. Дотторе, прего, следуйте за мной.
Вайнстоун прошел между столиками за официантом. Публика здесь бывала разная, сюда приходили семьями, собирались коллеги и друзья, даже мэр Джулиани не раз бывал здесь. «Марко Поло» посещали и богатые афро-американцы, Вайнстоун однажды видел за одним из столиков преподобного Шарптона. Он бросил взгляд на итальянские картины. «Загад» дал ресторану всего шестнадцать баллов за интерьер, но за стол девятнадцать, это был очень хороший показатель. Сегодня вечером ему не придется платить — факт, улучшающий вкус любой еды. Манцур, Сорки и Сусман расположились за круглым столом. «Сусмана надо было посадить за отдельный столик, такой здоровый хряк, — подумал Вайнстоун, — они наверняка говорили обо мне, ненавижу приходить в львиное логово последним. Нет, они больше похожи на шакалов и питаются падалью». Он кивнул троице.
— Добрый вечер, Ларри, — поприветствовал его Манцур. — Мы уже беспокоились о тебе, кто же опаздывает на бесплатный ужин. Мне не нужно никого представлять, здесь круг друзей.
— Конечно, конечно, — засмеялся Сорки. Смех его был неестественно громким.
«Этот, похоже, уже пьян».
— Мы с Ларри давно знакомы, он решил опоздать в надежде, что мы уже взяли счет. — Сорки захохотал и поднял бокал с коктейлем. — Ваше здоровье, Ларри! Как это говорят на идише? Лехайм?
— Вообще-то это древнееврейское слово, — уточнил Вайнстоун, пытаясь устроиться за столом между Сусманом и Манцуром. — «Лехайм» означает «За жизнь!».
— Да ну! Садитесь, Ларри. Херб, ну-ка, подвинь свою толстую задницу, освободи немного места для нашего уважаемого председателя. Джованни! Принеси нашему профессору выпить. Ларри, что вы пьете? Заметьте, когда я говорю Джованни, откликаются все итальянцы! Ха-ха!!!
«Он всегда такой? — Вайнстоун не мог понять причину бессмысленной болтовни Сорки. — Ну что ж, придется терпеть его ради мирной сделки».
Вайнстоун улыбнулся и пожал руки Манцуру и Сорки:
— Джозеф… Махмуд…
Рукопожатие Манцура было похоже на его собственное— слабое, вялое и мягкое, оно ему понравилось больше рукопожатия Сорки — сильного и сдавливающего руку.
Вайнстоун догадывался, что означает его крепкая хватка, и ответил тем же, сильно сжав руку Сорки, не надо расслабляться.
— Ларри, сегодня с нами Херб Сусман, мы с ним старые друзья. Правда, Херб? — Манцур улыбнулся Сусману, на лице которого не отразилось никаких эмоций.
«Эта свинья не умеет улыбаться», — отметил Вайнстоун. Он подал Сусману руку для формального рукопожатия, тот ответил так же небрежно.
— Дотторе, закажете напиток или мне принести вам карту вин? — спросил очередной Джованни.
— Что вы пьете? — обратился Вайнстоун к сидевшим за столом.
— «Абсолют» со льдом. Джованни, мне еще один. Херб, ты будешь?
Сусман кивнул.
— Хорошо, Джованни, принеси нам целую бутылку и ведерко со льдом.
Со смехом Сорки повернулся к своим коллегам и добавил:
— Доктор Манцур пьет только содовую, вот почему он так хорошо сохранился — содовая и никаких женщин!
— Принесите мне «Кровавую Мэри», пожалуйста, вина не нужно.
Вайнстоун устроился поудобнее. Рим не могла понять, как американцы во время обеда могут получать удовольствие от коктейля, но он привык.
— Простите за опоздание, господа, мне пришлось проехать на Манхэттен и зайти в свою квартиру в Сити-Тауэр, а потом я навестил мать. Пришлось постоять в пробке, кстати, я решил сменить машину и по пути все время думал какую выбрать вместо моего «мерса». Рим хочет «роллс», но я не уверен. Что скажете?
Вайнстоун всегда начинал с непринужденной беседы, он умел это делать просто и ненавязчиво. Обаяние и добродушие в сочетании с простыми манерами позволили ему подружиться со многими влиятельными людьми и открыли двери в самые престижные хирургические круги.
— Мо, у вас тоже «мерс», как насчет того, чтобы сменить его на «роллс»? — предложил Вайнстоун, еще раз подчеркнув свой достаток.
— Я очень доволен своим «мерседесом». И потом, можно получать удовольствие не только от машин, Херб знает, о чем я говорю. Так ведь, приятель?
«Эта грубая скотина не втянет меня в свою обычную пошлую болтовню», — подумал Вайнстоун.
— По правде говоря, Мо, я склонен купить «порш». Я брал его в аренду прошлым летом в Ницце, мне понравилось.
Зазвучала ария «О, соле мио» Паваротти, льющаяся из скрытых стереодинамиков. Голос, казалось, заполнил все кругом. Вайнстоун тут же нашел тему для приличной беседы:
— Мы ходили на Паваротти в Метрополитен две недели назад. Жаль, что его голос слабеет. Херб, вы любите оперу?
Сусман на секунду оторвался от меню и довольно нелюбезно ответил:
— Нет, не люблю.
«Первобытное стадо, народ в госпитале Джуиш-Айленд был более воспитан. Почему Манцур все время молчит? Эта встреча — его инициатива. Пора поднять всем настроение». Вайнстоуна выводила из себя компания, не считающая нужным поддерживать светскую беседу.
— Синьоры, вы готовы сделать заказ? — дочь хозяина в черной кожаной мини-юбке и на высоких каблуках стояла рядом, держа наготове ручку и блокнот.
— Давайте посмотрим. Думаю, я как обычно возьму ваши превосходные макароны с моллюсками. Херб, а ты? — поинтересовался Сорки, рассматривая девушку с головы до пят.
— Да, как обычно, двойную порцию, пожалуйста, и добавьте сметану в соус из моллюсков…
— Видите, Ларри, у старины Херба постоянная диета! — захохотал Сорки так громко, что его услышала половина ресторана.
«Он чертовски пьян, — понял Вайнстоун. — Что за грубый толстый нос и дурацкие усы. Вылитый Саддам Хусейн». На долю секунды Вайнстоун представил яркую и нелепую картину: он входит утром в свой элегантный офис и видит на противоположной стене портрет Сорки. Абсурд.
— А вы, Джозеф? — спросил Сорки.
— Мне винершницель с небольшой порцией спагетти на отдельном блюде. Без соуса, пожалуйста.
— Винершницель? — Сорки фыркнул. — Джозеф, это итальянский ресторан, а не какая-нибудь австрийская забегаловка. Ха! Ларри, теперь ваша очередь.
«Ему непременно нужно верховодить», — подумал Вайнстоун и непринужденно спросил девушку:
— Как вас зовут? Я вас раньше здесь не видел.
Он всегда заводил разговор с официантами и официантками, чем очень раздражал Рим.
— Синьор, меня зовут Симонетта, я приехала на каникулы.
— Вы работаете на каникулах? — удивился Вайнстоун. — Как мило! Превосходно! Вы учитесь в колледже?
— Да, дотторе, я учусь на юридическом в Бостоне. Что для вас приготовить, синьор?
— Что вы можете предложить? — Это был старый прием Вайнстоуна, официанты охотно на него откликались.
— У нас есть отличное рагу из ягненка, свежее ассорти из морских продуктов и сегодняшнее фирменное блюдо — макароны с омарами.
— Действительно, звучит очень заманчиво. Я, пожалуй, возьму вашу свиную котлету, ее нет в меню, но шеф-повар всегда готовит ее для меня. — Вайнстоун никогда не заказывал того, что рекомендовали официанты.
— Грацие, синьоры, могу я также принести вам набор итальянских закусок?
— Конечно, как обычно, — сказал Сорки. Он не отрываясь следил за официанткой, отправившейся на кухню.
— Хорошенькая? Очень хорошенькая, а, Ларри? Вы обратили внимание на ее грудь? Больше, чем у Рим? — смеялся Сорки, провоцируя Вайнстоуна и внимательно следя за его реакцией.
«Надо сдержаться, только бы не выйти из себя. Грубый кретин, он слишком много себе позволяет. На последнем банкете он даже пытался лапать Рим». Вайнстоун разломил итальянскую булочку и намазал толстый слой масла. Вскоре ему принесли бокал с «Кровавой Мэри» и он присоединился к компании.
Свиная отбивная была великолепна, Вайнстоун быстро разделался с ней и с наслаждением обглодал кость, затем подчистил жир и соус кусочком хлеба. Во время еды болтал только Сорки, остальные ели молча. На десерт Манцур заказал фруктовый салат, Сорки и Сусман выбрали мороженое с коньяком «Гранд Марнер», а Вайнстоун предпочел теплый яблочный пирог, свежую клубнику и сливки. Все кроме Манцура заказали кофе капуччино и «Граппу».
— Коллеги, — наконец произнес Манцур, — мы знаем, зачем сегодня пришли сюда. Я полагаю, все получили удовольствие от ужина, и предлагаю сделать его нашей традицией. Давайте ужинать вместе время от времени.
— С удовольствием, — согласился Вайнстоун, — вообще-то у нас есть богатый выбор, сколько еще ресторанов в Бруклине и Манхэттене!
— Ларри, — улыбнулся Манцур, — мы очень хорошо друг друга понимаем. Мо и Херб видят вашу роль в благополучии отделения и резидентской программы. Резиденты нам очень нужны. Вы, в свою очередь, должны понимать, что Парк-госпиталь отличается от госпиталя Джуиш-Айленд. Вы понимаете важное значение Медицинского правления. Ларри, вы нужны нам, а мы нужны вам. Мы должны работать вместе, чтобы сохранять авторитет, который традиционно был за нами — за хирургами. Ховард хочет быть первым и управлять всеми нами, но вместе мы будем сильнее его. Херб тоже на нашей стороне. Ларри, вы должны помнить, как мы на Медицинском правлении всецело поддержали Ховарда и Фарбштейна, когда речь зашла о вашем найме. Вы не забыли, как в один прекрасный момент Мо уступил вам должность исполняющего обязанности председателя отделения?
— Да, я помню это, — сказал Вайнстоун, допив последнюю каплю «Граппы».
«Мне потребуется намного больше „Граппы“, чтобы пережить это мероприятие. Небольшая сигара тоже была бы очень кстати, но я никогда не ношу их с собой. Сорки уступил мне должность? Какая чушь! Когда прежний председатель умер от лимфомы, на его место поставили Сорки. Это была катастрофа. Даже его приятели поняли, что с этим идиотом у руля они в конце концов потеряют резидентуру. Чаудри рассказывал, как Сорки руководил. Сущий аятолла в провинциальном городке — сейчас он так же руководит Медицинским правлением».
— Согласитесь, — обратился Вайнстоун к сидевшим за столом, — с небольшим недоразумением, возникшим между нами, давно надо покончить. Госпиталь процветает, работы хватит для всех. Когда я был председателем в госпитале Джуиш-Айленд, отношения между кафедральными работниками и частными хирургами были образцовыми. Мы можем добиться такого же положения и здесь. Вы даете мне возможность управлять отделением и резидентурой по моему усмотрению, а на себя берете Медицинское правление и все остальное в госпитале. Мне кажется, это разумно.
— Ларри, — заговорил Сорки, как будто очнувшись от транса.
«Он принимает наркотики, — внезапно решил Вайнстоун. — Только этим можно объяснить его маниакальные выходки». Лицо Сорки оставалось трезвым и внимательным, но его мозг, казалось, все время отставал на полшага.
Сорки в упор посмотрел на Вайнстоуна.
— Есть несколько вопросов, по которым мы сегодня должны договориться. На следующей неделе выборы в Медицинское правление. Я снова баллотируюсь на место председателя, наш дорогой Джозеф будет вице-председателем, а Херб — секретарем. Эй, Херб, проснись! — Сорки толкнул Сусмана, который ни на что не реагировал. — Перестань пить «Абсолют», будто воду. Даже я не смогу дотащить твою тушу до машины. Так на чем мы остановились?
— Мы говорим о выборах в Медицинское правление, — напомнил Вайнстоун.
— Да. Нам необходимо получить от вас полную поддержку и голоса всего персонала. Мы не хотим никакой оппозиции. Вспомните, последние семь лет мы с Джозефом руководили Медицинским правлением безо всякой оппозиции. Нам не нужны альтернативные кандидаты. Ведь так, Джозеф?
— Безусловно, никаких альтернативных кандидатов, это было бы чрезвычайно неудобно для всех нас. Мы, хирурги, должны выступать единым фронтом.
В отличие от своего приятеля Сорки, Манцур говорил вполголоса.
«Наверное, он устал, уже поздно». Вайнстоуну стало жаль старика и он решил, что в примирении нет ничего плохого. Это пойдет только на пользу всем. Он развел руки и спокойно сказал:
— Я не вижу в этом проблем.
Сорки откинулся на спинку стула, выдерживая паузу.
— Второй вопрос совсем пустяковый, он касается моего родственника Яссера. Вы знаете его? Он на самом деле мой двоюродный брат, у меня очень много родственников. — Снова взрыв хохота. — Даже не спрашивайте сколько. Так или иначе, они моя семья. Я обещал Яссеру место в резидентуре, он квалифицированный хирург, замечательный и трудолюбивый малый, лучший кандидат в резиденты! Я прощу вас принять его в свою программу в этом году.
На лице Вайнстоуна застыла улыбка, неподвижный взгляд как будто говорил: «Забудь об этом, сейчас ты искушаешь судьбу». На словах он был более сдержан:
— Мо, нет никаких сомнений, что ваш родственник — подающий большие надежды молодой человек. Но мы выбираем и принимаем резидентов через национальную систему отбора. Вашему родственнику придется подать заявку и пройти собеседование и отбор так же, как и любому другому претенденту. Сейчас не так легко принимать иностранных выпускников. На самом деле это почти невозможно. Неофициальная политика Американского совета по хирургии состоит в ограничении числа иностранных выпускников в хирургических учебных программах США.
— Иностранных! Иностранных! — закричал Сорки, с силой ударив по столу рукой.
Люди за соседним столиком обернулись.
— Мы все здесь проклятые иностранцы, весь Бруклин состоит из иностранцев. Иностранцы создавали Парк-госпиталь. Взгляните на Херба, вот он американец, но тоже иностранный выпускник. И вы говорите мне, что не можете принять моего родственника, потому что он иностранец? — Сорки говорил с грубым акцентом, подражая ньюйоркцу, передразнивающему араба.
— Мо, что с вами? — Вайнстоун взял Сорки за рукав. — Вспомните, я тоже иностранный выпускник. Я знаю, ваш родственник — хороший человек, и постараюсь помочь. Вы понимаете, что ситуация довольно сложная, мы должны играть по правилам — как писаным, так и неписаным. Мы можем предложить ему в следующем году место кандидата, а через год принять в резидентуру.
— Не пойдет, Яссеру тридцать пять лет, я обещал ему пять лет резидентуры, а не шесть!
— Мо, я займусь этим, обещаю сделать все от меня зависящее. Посоветуюсь со своими коллегами, мне придется поговорить с Чаудри, Раском, Бахусом и Зохаром.
— Малкольм Раск? Малкольм согласится с чем угодно. Он зарабатывает много, а делает очень мало, Раск боится возражать, он в ваших руках. Чаудри нужно делать деньги, он выберет сотрудничество. А Бахус, так или иначе, послушает Джозефа. Херб, что скажешь?
— Раск — поганое пугало, — простонал Сусман.
Его лицо сильно отяжелело от выпивки, он с трудом выдавливал из себя слова. «Ему удается казаться воспитанным, — подумал Вайнстоун, — пока он не напьется и не вспомнит бруклинский уличный жаргон».
Сорки вплотную приблизился к лицу Вайнстоуна. Вдоль его виска стекала струйка пота, глаза сузились, зрачки темные и бездонные. Сорки старался собраться с мыслями, теряя контроль под действием алкоголя. Сейчас Вайнстоун уловил в выражении его лица безжалостную ненависть и эгоизм, скрытые раньше под шумной веселостью и ковбойской болтливостью. Сорки тяжело дышал, он перестал кричать, только шипел, выплевывая слова:
— Зохар—это последнее, о чем я хотел с вами поговорить. Сорки посмотрел Вайнстоуну прямо в глаза, стараясь заставить его отвести взгляд. Вайнстоун ответил дружеской улыбкой, но даже не моргнул. Он убедился, что Сорки ему не ровня…
— Пожалуйста, продолжайте, я слушаю. Он поднял руку, подзывая официанта.
— Будьте добры, эспрессо, двойной, если можно. Еще один «Граппы»? Почему бы и нет?
Он заметил, как Манцур, заказывающий чай с мятой, предостерегающе посмотрел на Сорки. Тот, пожав плечами, схватил свой бокал и опустошил его одним глотком. Он не стал заказывать «Граппу», его больше устраивал «Абсолют». «Ведет себя, как непослушный ребенок. Я даже не представлял, что Зохар так его разозлил».
Сорки пытался казаться непринужденным, но после прежних феерических эскапад он уже заметно вымотался.
— Ларри, Зохар стал для нас проблемой. Большой проблемой. Когда он начал, в девяносто пятом? Этот парень, как медленный вирус, как коровье бешенство. Постепенно проникает в мозги наших резидентов, отравляет их. Он слишком много говорит, задает слишком много вопросов. Он превратил М&М конференции в зону боевых действий. Хирурги боятся оперировать в нашем госпитале, они переносят большие операции в другие места, чтобы их не критиковали. Мы всегда проводили М&М конференции и собрания комитета по качеству, атмосфера была дружеской, продуктивной, если хотите. Но сейчас, когда здесь появился Зохар, кажется, что мы на Западном берегу в Палестине. Почему он не практикует свою доказательную медицину в Израиле, откуда приехал? А вы рассказываете мне об иностранцах, портящих нашу систему.
— Mo, я вас понял. Но пока отложим в сторону личные отношения. Вам не нравится стиль Зохара, но в данный момент он нужен для резидентской программы. У него обязанности хирурга-преподавателя, без него не обойтись, следуя формальным требованиям комитета по надзору за резидентурами. Иначе мы потеряем свою аккредитацию. Да, Зохар может быть резким и противоречивым. Он израильтянин, понимаете, они все такие. Но резидентам он нравится, и он полезен. Заменить его очень трудно, почти невозможно.
Сорки подумал.
— Предположим, вы правы. Предположим, он нужен вам, чтобы удовлетворить этих крючкотворов. Хорошо. В таком случае Зохар становится вашей проблемой, вы взяли его, вы и ищите на него управу, он должен заткнуть свой паршивый рот. Пусть обучает и пишет статьи, но он должен прекратить нас критиковать. Джозеф, как он посмел спрашивать вас о показаниях к операции? Разве в это можно поверить?
Выразительные слова и голос Сорки не соответствовали напряженному и уставшему лицу.
— Новичок Зохар спрашивает Манцура о показаниях! Это просто смешно! Джозеф, скажите нашему другу Ларри, что он должен сделать с Зохаром.
— Ларри, мы с вами в медицине достаточно давно. Я согласен с Мо, Зохара надо остановить, мы знаем, что вы можете, мы вам доверяем. Процветание госпиталя зависит от наших доходов, чем больше мы оперируем, тем больше радуется Совет попечителей. Зохар создает проблемы, он опасен, из-за него наши резиденты начинают думать и вести себя неправильно. На днях Силверштейн отказался оперировать со мной, заявив, что карцинома нерезектабельна, раньше мне никто так не перечил, это опасная тенденция. Кто такой Зохар? Глава нашего внутреннего гестапо? Хирургическая полиция?
— Нет, он шеф больничного Моссада, — Сорки рассмеялся, удачно вспомнив об элитной израильской службе разведки. — Моссад — это ЦРУ, ФБР и все частные агентства США в одной упаковке… Херб. что-то ты сегодня тихий весь вечер. Изжога замучила? Рефлюкс? Сколько раз я предлагал тебе гастропластику, а? Херб, сорок пять минут, три степлера, бац-бац, и ты почувствуешь себя младенцем. Ты снова увидишь свой член. — Сорки захохотал, представив, что Сусману будет, пожалуй, трудновато это сделать.
«Он зарежет его, если возьмется оперировать, и Сусман это понимает». Вайнстоун слышал, что у Сусмана слабое сердце, ему сказал об этом кардиолог. Его фракция изгнания, наверное, меньше двадцати процентов, а сердце выглядит, как спущенный детский шарик, оно не может качать кровь. Жир только усугубляет проблему, артерии забиты, как голландский тоннель. Сусман врач и знает себя.
Риск операции у Сорки? Лишь несколько месяцев назад Сорки прооперировал отца Сусмана по поводу паховой грыжи. Через пару дней тот умер, формальная причина — «терапевтические осложнения». Правильно эту операцию следует назвать убийством пациента, не перенесшего бы даже бритья под местной анестезией. Неужели Сусман настолько глуп и не понимает, что Сорки погубил его собственного отца. Или они оба… Вайнстоун ощутил, как по его спине пробежал холодок. Это невозможно.
Сусман очнулся и опустошил бокал с водкой.
— Я не знаю, что вы собираетесь делать, — тяжело заговорил он (теперь, когда «Абсолют» свободно тек через гематоэнцефалический барьер, его речь стала протяжной, слова выговаривались чуть ли не по слогам). — Зохар — подрывной элемент, ходят слухи, что у него и раньше были крупные конфликты на работе. Не знаю насчет Южной Африки, но он точно создавал проблемы в Израиле. Сейчас я пытаюсь узнать все подробности. Вам будет лучше, — он ткнул толстым пальцем в сторону Вайнстоуна, — разобраться с ним раньше нас, или замените его, или заткните ему глотку. На вашем месте я бы не тратил время на реверансы с этим паршивым ковбоем, у нас в Бруклине есть свои методы, это не Айленд и не Грэйт-Нэк, у нас есть связи.
Сусман сделал характерный жест. Сорки предостерегающе махнул ему рукой, щелкнув пальцами.
— Это не Грэйт-Нэк? Ты поражаешь меня, Херб. У тебя такие шутки? Нет нужды угрожать нашему другу Ларри, он понимает, чего мы от него хотим. Лехайм, салют, ваше здоровье! Давайте выпьем за дружбу!
Сорки чокнулся наполненным до краев бокалом с Вайнстоуном и Сусманом и опрокинул еще одну порцию водки. Он крякнул от удовольствия, со стуком поставил пустой бокал на стол и вытер густые усы.
— Джозеф уже засыпает, не пора ли ехать домой? Ларри, в этом году мы приглашаем вас за наш стол на рождественской вечеринке, согласны? Конечно, вместе с прелестной Рим. Херб, расслабься, Зохар нам не страшен, Ларри знает, как с ним справиться. Джованни, Джованни!
Сусман пьяно подхватил:
— Тащи паршивый счет.
Сорки казался довольным, в ожидании счета он сказал:
— Между прочим, Ларри, что касается гастропластик, я хочу предложить вам совместную работу в клинике по лечению патологического ожирения, вы занимались этим раньше. Каждый месяц ко мне направляют не меньше пятнадцати толстяков. Я готов поделиться ими, работы хватит нам обоим, спасибо «Макдоналдсу»! Спасибо Америке за ее горы жира. На этом я зарабатываю большие деньги, сорок пять минут работы приносят тысячи.
По пути из ресторана Херб Сусман схватился за Вайнстоуна, задержав его на крыльце и качаясь, как большой корабль в бурном море. Вайнстоун напрягся от отвращения, но сдержался, очевидно, тот просто старался сохранить равновесие. Корабль без киля и без балласта.
— Одну минутку, доктор Вайнстоун, — с трудом выговорил Сусман, устремив на него мутный взгляд.
Манцур и Сорки внимательно наблюдали за ними в ожидании автомобиля.
— Я че-е-та ха-а-а-тел вам сказать. Если Зохар не успокоится, может случиться всякое. Вам лучше предупредить его, хватит валять дурака.
«Пьяная свинья!» — подумал Вайнстоун. Он не придал значения реплике Сусмана, тот явно ничего не соображал и к утру не вспомнит, где ужинал.
Сусман многозначительно на него посмотрел. Потом, оторвавшись от своей опоры, спустился по ступенькам на тротуар и направился прямо по лужам к машине Манцура нарочито твердыми шагами. Было видно, что он старается выглядеть трезвым, насколько это было возможно.
* * *
Манцур взглянул в зеркало, Сусман храпел на заднем сиденье, Сорки расположился рядом с ним. Они подъезжали к стоянке у госпиталя.
— Херб не сможет вести машину.
— Полная отключка, — смеясь подтвердил Сорки. — Он уже не водитель, лучше я его подброшу.
— А ты как? Вы вдвоем выпили целую бутылку, асфальт сырой, будь осторожнее.
— Я в порядке, дядя Джо, в полном порядке. Я крепкий! — Сорки расправил плечи. — Что вы думаете о Вайнстоуне? Пойдет он на сотрудничество?
— Оставь Вайнстоуна мне. Он не так прост, его не запугаешь методами Херба. Сегодня ты доконал его, Махмуд. Вайнстоун силен, и у него много влиятельных друзей, он довольно опасен, не нужно его недооценивать. Мне понятна его психология, он ждет от нас уважения, ему недолго осталось работать. Сейчас он доволен собой, своими заслугами, и это ключ к его сердцу. Занимайся Медицинским правлением, Ховардом и Фарбштейном, а Вайнстоуна и Совет попечителей оставь мне. И передай Хербу, чтобы не делал глупостей, не стоит решать эти вопросы с помощью бейсбольных бит. Для чего нам даны мозги?
— Да, конечно. Вы займетесь Вайнстоуном, а я тем временем буду давить другого еврейчика, этого таракана Зохара. Хрясь! и нет его. Эй, Херби, ты все еще спишь? Не расстраивайся, ты еврей лишь наполовину, мы тебя не тронем. Джозеф, вы заметили реакцию Вайнстоуна, когда я предложил ему куш от толстяков? Точно говорю, он клюнет, этому ублюдку нужно делать баксы, чтобы Рим была счастлива, к тому же он мечтает о «порше». Надо не забыть — у меня завтра две гастропластики.
* * *
«Манцур — вот о ком я должен думать, он стоит за всем, и управляет остальными». Лица и голоса прошедшего вечера беспорядочно проносились в голове Вайнстоуна, когда он съезжал с автострады Гованас на шоссе Белт. Он проехал под мостом Верразано, полностью утонувшем в тумане. Бокал «Кровавой Мэри», один-два «Граппы» не помешали ему вести машину уверенно. Полицейские ни при каких обстоятельствах не остановят дорогой автомобиль с врачебными номерами. Из проигрывателя компакт-дисков лилась симфония Гайдна номер девяносто четыре. Блестящее звучание музыкального шедевра прекрасно сочеталось с непринужденным элегантным движением «мерседеса», плавно несущего Вайнстоуна через влажную октябрьскую ночь. Начался дождь, и он включил «дворники»…
«Сусман. Какая мразь, дурацкая карикатура, ничтожество, прихлебатель Сорки и Манцура. Вел себя, как дешевый мафиози, чтобы затмить своих приятелей, посмешище. Сорки. С ним все просто; наглый, самоуверенный ублюдок, не слишком умный и недостаточно осторожный. Он по-животному упрям, перед лицом прямого конфликта Сусман отступит, а Сорки упрется. Безрассудный фанатик. Опасен? Не думаю. Я встречался с подобными людьми раньше и знаю как от них избавиться, Сорки можно укротить.
Настоящую угрозу представляет собой Манцур. Он стоит за всем, поддерживает равновесие, знает, что делать и контролирует ситуацию. Он хитрый дипломат. В нашем госпитале можно выжить, только заполучив Манцура в друзья и используя его в качестве буфера между руководством и Медицинским правлением».
Вайнстоун был доволен, назначить Манцура вице-председателем была его идея. Искусный шаг. Даже Дик Келли, всемогущий президент и главный администратор Медицинской школы Центрального университета поздравил его. У Вайнстоуна с Манцуром сложились определенные отношения, особое понимание, которое появляется между людьми, находящимися у власти и привыкшими к подчинению. Манцур был деликатным и утонченным человеком, не таким грубым и примитивным, как те двое. Рим считает Манцура образцовым джентльменом.
Вайнстоун открыл окно и вдохнул соленый океанский воздух. «Что ни говори, предложение Сорки по поводу клиники, лечащей ожирение, очень заманчиво, несколько гастропластик могут принести тысяч двадцать в месяц. Достаточно, чтобы покрыть все их полеты первым классом и успокоить Рим. Она ненавидит летать бизнес-классом. Что делать с Яссером из Ирана? Попробовать его принять?» Это напомнило ему о другой проблеме…
«Зохар. Да, с Зохаром будет посложнее, он сильно их раздражает, ему надо успокоиться или уйти. Программа одобрена на следующие пять лет, мы сможем какое-то время без него обойтись…» Вайнстоун прислушался к музыке, мелодия достигла крещендо, он задержал дыхание, смакуя красивый финал, чистые и величественные последние аккорды.
«Нет, все будет наоборот. Зохар мне нужен, его можно использовать, чтобы они постоянно боялись, спускать с цепи в нужный момент. Пока он случайно попадает в цель, но я найду способ им управлять. Недаром меня называют обаятельным Ларри».
* * *
Вайнстоун хорошо понимал, что даже такому фанатику, как я, нужна работа, без нее не выплатить по закладной и не отправить детей в колледж. Не говоря уже о том, что мне не обойтись без покровителя в борьбе с безжалостными врагами. Вайнстоун хотел использовать меня как опытного уличного бойца, направляющего энергию противника на пользу себе и неожиданно сбивающего его с ног.