13. Дома на Олимпе
13. Дома на Олимпе
Как же живут те горные орлы Номенклатурии, которых хоронят на Красной площади и кто машет ручкой с Мавзолея?
«Как миллиардеры в Америке», — ответил мне как-то на этот вопрос приближенный к ним номенклатурщик.
Не подумайте, что они получают зарплату, исчисляемую десятками тысяч рублей в месяц, подобно генеральным директорам крупных западных фирм или президентам корпораций. Секретари ЦК КПСС, и даже сам Генеральный секретарь, получают оклады в пределах 1000–1200 рублей. Конечно, это не 257 рублей среднестатистического советского рабочего и служащего, но, в общем, и не так уж сказочно много. При чем здесь миллиардеры?
Дело в том, что, во-первых, помимо зарплаты и денег за депутатство в Верховных Советах, гонораров и т. п., у всех них есть так называемый открытый счет в Госбанке СССР. Это значит, что они могут в любой момент получить любую нужную им сумму из государственных средств. А во-вторых, им не нужна вообще никакая сумма денег — ни с открытого счета, ни из других выплат: они живут в роскоши на государственные деньги, не тратя ни копейки из собственного кармана. Не сравнивайте вы Генерального секретаря с генеральным директором! Директору надо из собственных — хотя бы и больших — денег оплачивать постройку и обстановку своего бунгало, а секретарю достаточно позвонить по «вертушке» управляющему делами ЦК и распорядиться подготовить решение о постройке дома или дачи, потом подписать это решение и через некоторое время въехать в уже обставленное и тщательно охраняемое новое жилище. И жилище это будет получше директорского бунгало. От сталинских времен сохранились в Москве два интересных дома, в которые уже сейчас можно заглянуть и представить себе, как «они» жили тогда. Потому что нельзя составить себе такое представление по описанной Анри Барбюсом тесной «кремлевской сторожке», в которой принимал его Сталин, посмеиваясь в усы над этим простофилей.
Один дом — тунисское посольство на Садовом кольце около площади Восстания. Это был раньше особняк Берия. Проходить тогда мимо окружающей особняк высокой темно-серой каменной стены и замурованных нижних окон не рекомендовалось да и не хотелось — так много топталось там мрачных типов в штатском. Поэтому принято было или переходить на другую сторону широкого Садового кольца, или уж во всяком случае сходить с тротуара. Конечно, и сейчас рядовому советскому человеку зайти в особняк невозможно — из-за тех же типов, одетых теперь не в штатское, а в милицейскую форму. Но если даже вы приглашены туда на прием, ходить по паркету этой анфилады залов неприятно. Здесь происходили омерзительные оргии с доставленными охраной запуганными девушками. В подвале дома Берия лично пытал привозимых ему для этой забавы заключенных: после его падения здесь был найден набор изготовленных для него по специальному заказу и содержавшихся с любовной аккуратностью инструментов. В подвале — несколько тесных камер с тяжелыми железными дверями, снабженными тюремным глазком: тут содержались граждане страны социализма, которых, развлекаясь, собственноручно мучил член Политбюро. Рядом находится ведущий куда-то люк. Он наглухо опечатан: или за ним хранится какая-то еще более омерзительная тайна, или, как утверждают, там подземный ход в Кремль. Рассказывают, что в 70-х годах при земляных работах под этим домом обнаружили целый ряд скелетов; приехали представители КГБ, распорядились их захоронить — и все.
Как бы тошнотворен ни был этот памятник реального социализма, вы не преминете отметить про себя, что здесь приходилось не 12 кв. метров на человека: в доме без труда разместилось довольно многолюдное посольство вместе с резиденцией посла.
Второй дом — это Дом-музей Максима Горького. Барский особняк пролетарского писателя решились после 30-летних колебаний показать публике только потому, что хозяин был, по собственному выражению, мастером культуры или — еще демократичнее — «мастеровым литературного цеха», а не членом правящей номенклатурной верхушки. Но отраженным светом излучает горьковский особняк правду о том, как жила уже в 30-е годы эта верхушка. Гостем в горьковском доме бывал Сталин со своим Политбюро — и ведь не приезжали же они на пару часов расправить плечи после «сторожек» и тесных квартирок в дом безропотно подчиненного им буревестника революции. А дом этот из серого камня — с высоким холлом, с рядом больших комнат — дом, который не снился обычному советскому человеку. Он и до революции принадлежал одному из богатейших предпринимателей в России — Рябушинскому.
Есть в Москве и дом-памятник первых послесталинских лет — кубинское посольство в Померанцевом переулке. Маленкову надоел установленный при старом диктаторе для ряда членов Политбюро порядок: две московские квартиры: одна — в Кремле, а другая — в доме на улице Грановского, напротив кремлевской столовой. Он решил воздвигнуть для себя резиденцию и построил этот огромный особняк, опять-таки оказавшийся вполне достаточным для посольства с его канцеляриями, приемными залами и резиденцией посла. Попользоваться особняком Маленкову не довелось только потому, что его прогнал Хрущев.
Но и в хрущевские времена верхушка номенклатуры не погрязла в нищете. В свое время, уже при Сталине, до уничтожения ленинской гвардии, был выстроен под Москвой кооперативный дачный поселок старых большевиков — скромные деревянные домики. Поселок назвали «Заветы Ильича». То же название, но уже не постно-правоверное, а ироническое получили в народе воздвигнутые вслед за зданием Московского университета на Ленинских горах особняки для членов хрущевского «коллективного руководства».
…Высокая, кремового цвета, каменная стена, тяжелые железные ворота. За ними — охрана в военной форме. Дом, расположенный в глубине большого сада, с улицы почти не виден. Останавливаться не стоит — сразу подойдет «топтун». Но если вы — избранный, ваша машина просигнализирует светом около железных ворот, и они для вас откроются. Вы проедете по саду, сопровождаемый пристальными взглядами охранников, и войдете в тяжелую дверь особняка. Он просторен и массивен. Внизу — залы для приемов; резное дерево, мрамор, зеркала, люстры из горного хрусталя, — все, как во дворце. На следующем этаже — большие комнаты, в которых тоже свободно можно принимать людей; наверху — спальни. И здесь не 42 кв. метров жилплощади на человека. Тут жили руководители партии и правительства при Хрущеве.
А где они живут сейчас?
«Заветы Ильича» на Ленинских горах опустели: там поставлена теперь тяжеловесная казенная мебель и размещаются высокопоставленные гости из-за границы. Для руководителей партии и правительства построены дома высшей категории на Малой и Большой Бронной. На них вывешены мемориальные доски в честь умерших.
Привыкшая к роскоши Светлана Аллилуева во время своего кратковременного возвращения из Англии в Москву была поселена в квартире одного из покойных членов Политбюро — и была поражена, специально отметив потом в интервью, роскошью этой квартиры.
У большого, уже не нового дома ЦК КПСС по Кутузовскому проспекту, № 26, демонстративно стоял милиционер в форме, и около одного из подъездов висел знак, запрещающий стоянку автомашин. Здесь якобы в пятикомнатной квартире жил вместе с женой Викторией Петровной и прочими домочадцами сам Л. И. Брежнев. В многочисленных корпусах дома поселились средней руки работники ЦК, некоторые из них давно уже переведены из партаппарата, и простые советские люди могли бесконтрольно ходить по просторному двору, ликуя по поводу вернувшейся с новым Ильичом эры ленинской простоты.
Только, правда, Л. И. Брежнев там фактически не жил. Квартира была записана за ним, был положенный персонал, бывали и домочадцы Виктории Петровны.
Конечно, была у Брежнева квартира и в Москве — на той же стороне того же Кутузовского проспекта, в новом доме № 42–44. Охрана была побольше, чем один милиционер, и квартира была не в пять комнат, а в два этажа, соединенных внутренней лестницей и лифтом. Но сам Брежнев, как и другие члены правящей верхушки номенклатуры, жил на подмосковной даче, в районе деревни Усово, а квартира эта для него была как «кремлевская сторожка» для Сталина. Кстати, и сама дача в Усове принадлежала Сталину, она известна под названием «Дальняя дача» — в противоположность «Ближней» в районе Кунцева, где Сталин умер. На «Дальней даче» Жил затем Хрущев, и снимки этого двухэтажного белого Дворца с колоннами и балконами, с десятками комнат были опубликованы во времена Хрущева в западной прессе. Ее официальное наименование — «дача № 1».
Госдачи под Москвой находятся в запретных зонах, окружающие их парки огорожены высоченными заборами и строго охраняются. Руководители номенклатуры, твердящие о своей близости к народу, отгородились от него тщательнее, чем любой феодальный шейх. Я уж не говорю о том, как странно советскому человеку видеть в Вашингтоне Белый дом, куда даже допускаются любопытствующие посетители и где тем не менее действительно живет президент США. Да что там президент! Сколько раз я слышал перед Зимним дворцом в Ленинграде изумленные разговоры и сам удивлялся: неужели царь жил прямо в этом дворце на открытой всем площади? А где же запретная зона, стена, где были дислоцированы части охраны? Таких аномалий в госдачах — этих современных загородных дворцах — нет, и советские люди это хорошо знают.
Вот как передана в песне Галича «За семью заборами» картинка восприятия подмосковных правительственных дач москвичом:
Мы поехали за город,
а за городом дожди,
а за городом заборы,
за заборами — Вожди.
Там трава не смятая,
дышится легко,
там конфеты мятные
«Птичье молоко».
Там и фауна и флора,
там и галки и грачи,
там глядят из-за забора
на прохожих стукачи.
Ходят вдоль да около,
кверху воротник…
А сталинские соколы
кушают шашлык!
А ночами, а ночами
для ответственных людей,
для высокого начальства
крутят фильмы про б…
И, сопя, уставится
на экран мурло…
Очень ему нравится
Мэрилин Монро![308]
Все в этой картинке верно, включая и западные фильмы, которые на дачах действительно крутят по ночам по сталинской традиции, вызывая осчастливленных доверием и хорошей едой переводчиков из Госкомитета СССР по кинематографии. Крутят фильмы и сейчас — каждую пятницу и воскресенье. Впрочем, ночи на госдачах вообще протекают веселее, чем полагает рядовой советский гражданин, укладываясь вечером спать на своей жилплощади и заводя будильник, чтобы не опоздать на работу. Но промолчим: все это — детские забавы в сравнении с развлечениями Берия.
Когда появились госдачи у советского руководства?
Ответ покажется советскому читателю неожиданным: в 1919 году. Именно в незабываемом 1919 году, когда с четвертушкой хлеба на день оборванные красноармейцы шли на смерть за власть Советов, между руководителями партии и правительства были распределены дачи. Произошло это, как невозмутимо сообщает Светлана Аллилуева, «когда после революции, в 1919 году, появилась у них возможность воспользоваться брошенными под Москвой в изобилии дачами и усадьбами». Заметим: воспользовались, не чтобы создать приюты для детей рабочих и крестьян, погибших на войне за власть Советов, или санатории для инвалидов этой войны. Воспользовались для себя.
Вот как выглядела начиная с 1919 года, по описанию С. Аллилуевой, подмосковная дача А. И. Микояна: «…в доме — мраморные статуи, вывезенные в свое время из Италии; на стенах — старинные французские гобелены; в окнах нижних комнат — разноцветные витражи. Парк, сад, теннисная площадка, оранжерея, парники, конюшня…».[309]
На этой даче «даже зимой всегда была свежая зелень из собственной оранжереи».[310]
В призывавших пролетариат к самопожертвованию советских газетах того времени тщетно искать сообщение о том, что его вожди обзавелись столь уютными дачками. Советские люди и до сих пор не подозревают, что с благоговением показываемая экскурсантам дача Ленина в Горках была отнюдь не исключением, сделанным для тяжело больного Ильича (да он в 1918 году и не был болен), а лишь одной из правительственных дач эпохи гражданской войны.
В 20-е годы, когда вожди социалистической революции еще ходили в косоворотках и — правда, все более неуклюже — изображали из себя пролетариев, они уже жили вместе со своими семьями, как аристократы-помещики.
Словно из тургеневского «Дворянского гнезда» доносятся до нас сладостные воспоминания Светланы Аллилуевой:
«Наша же усадьба без конца преобразовывалась. Отец немедленно расчистил лес вокруг дома, половину его вырубил, — образовались просеки; стало светлее, теплее и суше. Лес убирали, за ним следили, сгребали весной сухой лист. Перед домом была чудесная, прозрачная, вся сияющая белизной, молоденькая березовая роща, где мы, дети, собирали всегда грибы. Неподалеку устроили пасеку, и рядом с ней две полянки засевали каждое лето гречихой, для меда. Участки, оставленные вокруг соснового леса — стройного, сухого, — тоже тщательно чистились; там росла земляника, черника, и воздух был какой-то особенно свежий, душистый…
Большие участки были засажены фруктовыми деревьями, посадили в изобилии клубнику, малину, смородину. В отдалении от дома отгородили сетками небольшую полянку с кустарником и развели там фазанов, цесарок, индюшек; в небольшом бассейне плавали утки. Все это возникло не сразу, а постепенно расцветало и разрасталось, и мы, дети, росли, по существу, в условиях маленькой помещичьей усадьбы с ее деревенским бытом — косьбой сена, собиранием грибов и ягод, со свежим ежегодным «своим» медом, «своими» соленьями и маринадами, «своей» птицей».[311]
Это было в то время, когда поселившиеся на дачах вожди гневно клеймили как «мелкособственнические инстинкты» стремление простого человека держать пару кур.
Уже явственно заметный у Ленина подход с одной — суровой и требовательной — меркой к народу и совсем с другой — к себе и своим близким — был с готовностью перенят ленинскими диадохами. Да, тогда они еще не надели мундиров генералиссимуса или изысканных брежневско-горбачевских костюмов; Сталин еще ходил в солдатской шинели, Бухарин, по описанию С. Аллилуевой, шлепал по их даче «в сандалиях, в толстовке, в холщовых летних брюках».[312] Но это был уже маскарад. Вожди рекламировали суровый метод чекиста Макаренко для воспитания детей из народа. А в их дворянских гнездах росли уже холеные аристократические дети с гувернантками-иностранками и преданными пушкинскими нянями. Это хорошо описано у С. Аллилуевой. Так было не только в центре: дочь заместителя Берия, генерал-полковника Сумбатова-Топуридзе — утонченная Нелли, выросшая на правительственной даче под Баку, рассказывала мне, как гувернантки обучали ее иностранным языкам, музыке, бальным и театрально поставленным кавказским танцам.
Однако и эта жизнь 1920–1930-х годов шла, по оценке С. Аллилуевой, «нормально и скромно».[313] Подлинная роскошь в жизни верхушки класса номенклатуры началась потом. После 1932 года, сообщает С. Аллилуева, «начали строить еще несколько дач специально для отца. Мама моя не успела вкусить позднейшей роскоши из неограниченных казенных средств».[314]
Вот именно — из казенных средств. Уже тогда, как и сейчас, роскошная жизнь номенклатурной верхушки не связана с ее и без того непомерно высокими окладами. Как-то в 1930-х годах на Красной площади с умилением поведали, что после демонстрации на Красной площади отстал от своих родителей маленький мальчик, и Сталин спустился к нему с Мавзолея и хотел дать рубль на проезд домой, долго рылся в карманах шинели, но так рубля и не нашел. Цель публикации была, конечно, показать советским людям, что не только у них, но и у самого Сталина нет ни гроша в кармане. В этом смысле рассказик был ложью: Светлана Аллилуева вспоминает о пачках денег, доставлявшихся ежемесячно Сталину, о том, что ящики его письменного стола на «Ближней даче» «были заполнены запечатанными пакетами с деньгами».[315] Но сама история правдоподобна. Сталину действительно не было нужды носить в кармане деньги. «Денег он сам не тратил, — пишет С. Аллилуева, — их некуда и не на что было ему тратить. Весь его быт, дачи, дома, прислуга, питание, одежда — все это оплачивалось государством».[316] «К его столу везли рыбу из специальных прудов, фазанов и барашков — из специальных питомников, грузинское вино специального розлива, свежие фрукты доставлялись с юга самолетом» — и ни за что он не платил ни копейки.[317] Всеми денежными делами ведало в этом случае специальное управление МГБ СССР. Суммы были огромные: даже начальник охраны Сталина генерал госбезопасности Н. С. Власик «распоряжался миллионами от его имени».[318]
С. Аллилуева рассказывает о заведенном порядке:
«… все в доме было поставлено на казенный государственный счет. Сразу же колоссально вырос сам штат обслуживающего персонала или «обслуги» (как его называли, в отличие от прежней, «буржуазной», прислуги). Появились на каждой даче коменданты, штат охраны (со своим особым начальником), два повара, чтобы сменяли один другого и работали ежедневно, двойной штат подавальщиц, уборщиц — тоже для смены. Все эти люди набирались специальным отделом кадров — естественно, по условиям, какие ставил этот отдел, — и, попав в «обслугу», становились «сотрудниками» МГБ (тогда еще ГПУ)…» «Казенный «штат обслуги» разрастался вширь с невероятной интенсивностью. Это происходило совсем не только в одном нашем доме, но во всех домах членов правительства, во всяком случае членов Политбюро».[319]
В домах и на дачах всех руководителей партии и правительства «система была везде одинаковая: полная зависимость от казенных средств и государственных служащих».[320]
Не были забыты и начальственные дети. Вот как жил сын Сталина — Василий, по описанию его сестры Светланы:
«Жил он в своей огромной казенной даче, где развел колоссальное хозяйство, псарню, конюшню… Ему все давали, все разрешали… ему давали ордена, погоны, автомобили, лошадей».[321]
Материальные блага сыплются на верхушку класса номенклатуры столь щедро и бессчетно, что до неприличия богатеет и обслуживающий персонал. При этом речь идет даже не о таких приближенных лицах, как описываемая С. Аллилуевой «молоденькая курносая Валечка»[322] — Валентина Васильевна Истомина, последняя любовница Сталина, жившая с ним до самой его смерти на «Ближней даче» в амплуа экономки; наживались (и наживаются сейчас) вся многочисленная челядь и охрана госдач. А о высших офицерах этой охраны С. Аллилуева пишет:
«У этих было одно лишь стремление — побольше хапануть себе, прижившись у теплого местечка. Все они понастроили себе дач, завели машины за казенный счет».
Жили они, по словам С. Аллилуевой, «не хуже министров», и как исключение она называет коменданта одной из сталинских дач, который по своей удивительной скромности до уровня министра не дотянул, так что лишь «член-корреспондент Академии наук мог бы позавидовать его квартире и даче».[323]
Поясним, что члены-корреспонденты Академии наук СССР относятся — вместе с академиками — к самой привилегированной группе советской интеллигенции.
Вот здесь и выясняется, что не совсем прав был приближенный номенклатурщик, сравнивший по жизненному уровню верхушку класса номенклатуры с американскими миллиардерами. Не сыплется на миллиардера столько материальных благ, чтобы верхние чины их охраны жили, как министры США.
Да и какой миллиардер, не говоря уж о президенте США или другой страны Запада, может позволить себе роскошь иметь в разных пунктах страны столько резиденций, сколько завел Сталин и «которых с годами становилось все больше и больше…»?[324]
Продолжали строить их и после войны. В первом же послевоенном году, когда на огромных пространствах от западной границы страны до Волги были лишь руины, строительство дач развернулось с новой силой. С. Аллилуева сообщает об автомобильной поездке Сталина на юг летом 1946 года, предпринятой им якобы с целью «посмотреть своими глазами, как живут люди». Жили же те в развалинах и землянках. И вот, повествует далее Светлана, «…после этой поездки на юг там начали строить еще несколько дач — теперь они назывались «госдачи»… Построили дачу под Сухуми, около Нового Афона, целый дачный комплекс на Рице, а также дачу на Валдае».[325]
Все эти строения и сегодня — госдачи или правительственные санатории. Сталин «строил все новые и новые дачи на Черном море… еще выше, в горах. Старых царских дворцов в Крыму, бывших теперь в его распоряжении, не хватало; строили новые дачи возле Ялты».[326] Строились сталинские дачи и на Севере.
«Только под Москвой, не считая Зубалова… и самого Кунцева, были еще: Липки — старинная усадьба по Дмитровскому шоссе, с прудом, чудесным домом и огромным парком с вековыми липами; Семеновское — новый дом, построенный перед самой войной возле старой усадьбы с большими прудами, выкопанными еще крепостными, с обширным лесом. Теперь там «государственная дача», где происходили известные летние встречи правительства с деятелями искусств».
А кроме того, были многочисленные дачи в Грузии: огромная дача на море в Зугдиди; резиденция в районе водного курорта Цхалтубо; были и другие. Сталину и членам его Политбюро надо было бы буквально разорваться, чтобы отдыхать на всех этих дачах. С. Аллилуева вспоминает:
«Отец бывал там очень редко — иногда проходил год, — но весь штат ежедневно и еженощно ожидал его приезда и находился в полной боевой готовности» — разумеется, за государственный счет.
А как выглядели дачи остальных членов Политбюро? Послушаем снова Аллилуеву: «Дача Берия была огромная, роскошная. Белый дом расположился среди высоких стройных сосен. Мебель, обои, лампы — все было сделано по эскизам архитектора… В доме было кино — как, впрочем, и на дачах всех «вождей».[327] «Квартира и дача Молотова отличались хорошим вкусом и роскошью обстановки… Дом Молотова… был роскошнее всех остальных».[328] «Ворошилов любил шик. Его дача под Москвой была едва ли не одной из самых роскошных и обширных… Дома и дачи Ворошилова, Микояна, Молотова были полны ковров, золотого и серебряного кавказского оружия, дорогого фарфора… Вазы из яшмы, резьба по слоновой кости, индийские шелка, персидские ковры, кустарные изделия из Югославии, Чехословакии, Болгарии — что только не украшало собой жилища «ветеранов Революции»… Ожил средневековый обычай вассальной дани сеньору. Ворошилову как старому кавалеристу дарили лошадей: он не прекращал верховых прогулок у себя на даче, — как и Микоян. Их дачи превратились в богатые поместья с садом, теплицами, конюшнями; конечно, содержали и обрабатывали все это за государственный счет».
Дачи верховных номенклатурщиков действительно ничем не отличались от феодальных усадеб. Они были украшены не только редкостными и дорогими вещами, но и — по примеру родовых поместий — портретами членов фамилии. Так, о Ворошилове С. Аллилуева сообщает: «…аляповатые портреты всех членов его семьи, сделанные «придворным академиком живописи» Александром Герасимовым, украшали стены его дачи…Деньги «академику» заплатило, конечно, государство».[329] Как в аристократических поместьях, на дачах номенклатурных вождей были созданы ни гроша им не стоившие обширные библиотеки. С. Аллилуева пишет: «У Ворошилова, Молотова, Кагановича, Микояна были собраны точно такие же библиотеки, как и на квартире у моего отца. Книги посылались сюда издательствами по мере их выхода из печати — таково было правило. Конечно, никто за книги здесь не платил».[330]
А в это время в Москве — да и только ли там! — пожалуй, не было подвала, в котором не ютились бы люди. Сколько раз я бывал в таких подвалах — тесных, сырых, темных, ничем не напоминающих просторные подвальные помещения западных домов…
Руководство любило и оберегало свои госдачи. Рассказывали, что во время боев под Москвой в 1941 году группа солдат во главе с лейтенантом испортила что-то на даче А. А. Андреева, считавшегося одним из самых непритязательных членов сталинского Политбюро. Непритязательный Андреев приказал расстрелять лейтенанта.
Между тем собственно никакого реального ущерба Андреев не понес: дачи для именитых владельцев восстанавливались так же бесплатно, как и строились. С. Аллилуева вспоминает: «Обширная трехэтажная дача Ворошилова с громадной библиотекой сгорела дотла после войны из-за неосторожности маленького внука… Но дачу быстро отстроили снова в тех же размерах».[331]
Помню, как в конце войны моя знакомая студентка, дочь члена-корреспондента Академии наук, с восторгом ездившая в гости на одну из госдач, щебетала потом, гордо подражая слышанной там великосветской болтовне, как «все было мило», какие подавались блюда и как красиво был иллюминирован сад. Иллюминирован! — в то время, когда в Москве было еще военное затемнение. Мировая война не должна была чувствоваться на госдачах. Если завсектором ЦК живет как бы в другой стране, то верхушка номенклатуры стремится жить как бы на другой планете.
Строительство новых госдач продолжалось и в после-сталинские времена. Пожалуй, наиболее известна из них дача в Пицунде, выстроенная для Хрущева.
Пицундский мыс на Черном море, недалеко от Гагры, славится на весь мир своей уникальной рощей древних сосен. В советской печати много писали об огромном научном значении Пицундского заповедника. А потом без долгих слов немалую часть рощи огородили высоким бетонным забором и выстроили большую госдачу с собственной пристанью. Именно здесь я видел в 1959 году, как с подъехавшего белоснежного катера торопливо соскочили двое в штатском и стали почтительно раскатывать по прибрежному песку красную ковровую дорожку; и тут же с катера, выпятив живот, сошел Хрущев и важно зашагал по дорожке к даче.
Впрочем, и этим персонажам в штатском по-прежнему живется недурно. Вдоль дороги, проложенной мимо дачной стены, выстроены солидные каменные особнячки. Здесь поселены охранники с семьями; несмотря на все призывы к бдительности, в курортный сезон они сдают у себя комнаты приезжим.
А что за стеной? Вот фрагмент из воспоминаний побывавшего там посла ФРГ в Москве Кролля. «Дача в Пицунде, — сообщает посол, — в великолепном огромном парке со старыми редкостными деревьями. Дача, разумеется, окружена стеной и, очевидно, тщательно охраняется». Особенно понравился Кроллю корпус со спортивными залами, «незадолго до того построенный в самом современном стиле прославленным московским архитектором. Здесь — гигантский плавательный бассейн со стеклянной крышей и стеклянными стенами, раздвигающимися нажатием кнопки. Далее ряд спортивных и гимнастических залов с душевыми и раздевалками — и затем великолепная просторная терраса с видом на раскинувшееся перед ней Черное море».[332]
Но это все прошедшие времена. А как теперь, в период перестройки и гласности?
Всё так же. Представить себе масштабы того, что сегодня в высшем кругу номенклатуры скромно именуется госдачей, можно на одном примере. Дача члена Политбюро, министра обороны СССР маршала Язова имеет полезную площадь 1380 кв. метров, а «приусадебный участок» — 16,7 га.[333] Это не дача, а латифундия с довольно большим дворцом. По жилищной норме в нем должны были бы проживать 100 человек. Но министр не платит за излишки жилплощади в пятерном или хотя бы в тройном размере.
Борис Ельцин описал, как он нежился в номенклатурном великолепии в качестве кандидата в члены Политбюро. Предоставленную ему госдачу занимал до него Горбачев, пока не переехал в специально выстроенную великолепную дачу-дворец. Однако и доставшаяся Ельцину дача была отличной. Вот что он пишет: «Когда я подъехал к даче в первый раз, у входа меня встретил старший караула, он познакомил с обслугой — поварами, горничными, охраной, садовником и т. д. Затем начался обход. Уже снаружи дача убивала своими огромными размерами. Вошли в дом — холл метров пятьдесят с камином комната, вторая, третья, четвертая, в каждой цветной телевизор, здесь же на первом этаже огромная веранда со стеклянным потолком, кинозал с бильярдом, в количестве туалетов и ванн я запутался, обеденный зал с немыслимым столом метров десять длиной, за ним кухня, целый комбинат питания с подземным холодильником. Поднялись на второй этаж по ступенькам широкой лестницы. Опять огромный холл с камином, из него выход в солярий — стоят шезлонги, кресла-качалки. Дальше кабинет, спальня, еще две комнаты непонятно для чего, опять туалеты, ванные. И всюду хрусталь, старинные и модерновые люстры, ковры, дубовый паркет и все такое прочее».[334]
Это все — для кандидата в члены Политбюро. А для самого Горбачева? Для него построили дом на Ленинских горах и новую подмосковную дачу, перестроили дачу в Пицунде и воздвигли «сверхмодерновую» дачу под Форосом, недалеко от Ялты. «Он любит жить красиво, роскошно и комфортабельно», — замечает Ельцин.
Если даже завсектором ЦК успешно избегает соприкосновения с населением СССР, то верхушка номенклатурного класса отгорожена от него действительно семью заборами.
Ездят руководители номенклатуры по-сталински — в блиндированных машинах «ЗИЛ» с радиотелефонами, с зеленоватыми пуленепробиваемыми стеклами и, конечно, в сопровождении охраны в штатском. Из соображений безопасности номера на машинах меняются чуть ли не ежедневно. Членов семьи обслуживают автомашины «Чайка» или «Волга». Автомашин у верхушки класса номенклатуры много. На Западе нередко упоминалась брежневская коллекция автомобилей, но есть подобное собрание и у других членов правящей верхушки. У истоков же этого автомобильного великолепия мы находим снова Ленина. Весной 1922 года в его гараже уже стояли шесть машин, и гараж находился, по его собственным словам, «под сугубым надзором ГПУ».[335] Под тем же надзором состоят машины номенклатурного руководства и сегодня. Сталин ездил в сопровождении четырех автомобилей с охраной, при Хрущеве число охранников было сокращено. Теперь оно опять выросло. Машины начальства и охраны заправляются высокооктановым бензином на специальных бензоколонках КГБ.
Советские министры летают рейсовыми самолетами, занимая в одиночку все отделение 1-го класса. При этом дверь между 1-м и 2-м классами наглухо запирается. Высшие же руководители пользуются специальными самолетами. Члены и кандидаты Политбюро, а также секретари ЦК КПСС летают на отличных самолетах ИЛ-62 и ТУ-134 в сопровождении своей охраны; никто больше, кроме бортперсонала, в самолет не допускается. Для обслуживания этой горстки пассажиров есть особый аэропорт Внуково-2.
Самолеты оборудованы весьма комфортабельно: это летающая квартира — с салоном, кабинетом, спальней и кухней. Я летел однажды в подобном самолете, принадлежавшем не одному из верховных руководителей номенклатуры, а всего лишь маршалу Советского Союза, и могу сказать, что самолет очень удобен.
А тут машины еще лучше и просторнее: везут в них сплошь и рядом одного пассажира. Он торжественно подкатывает в своем черном лимузине прямо к самолету, вместе со своей охраной поднимается по трапу — и машина стартует. Это не в каких-либо особых случаях, для представительства, а просто когда он летит на пару дней отдыхать или охотиться. Летают так и члены вельможных номенклатурных семей. Затем за ними присылают пустой самолет и транспортируют вместе с их охраной обратно в Москву.
Вот пример: 13 февраля 1990 г. аэропорт Внуково-2 обслужил всего трех пассажиров; королеву Испании и двух некоронованных принцев номенклатуры, членов Политбюро секретаря ЦК КПСС Медведева и первого секретаря ЦК КП Украины Ивашко. А находящийся рядом аэропорт Внуково-1 обслужил за тот же день 106 рейсов, перевезя около 10 тысяч человек.
Может быть, число самолетов в этих двух аэропортах совершенно несопоставимо? Вот цифры: во Внуково-1 их 58, во Внуково-2 42 самолета и 8 вертолетов. А на работе числятся во Внуково-2 десятки экипажей летного да почти полторы тысячи человек наземного персонала. Стоит ли удивляться, что для перевозки знатных пассажиров уже с начала 50-х годов существует «235-й авиаотряд специального назначения». К его услугам — собственная авиационно-техническая база. Немал наземный персонал Внуково-2: летно-штурманский отдел, отдел кадров, бухгалтерия. Расходы на все это великолепие несет государство, сановные пассажиры не платят ни копейки, даже когда летят на отдых.[336]
Пример советской номенклатуры оказался заразителен и для ее вассалов. Так, в ГДР по образцу «235-го отряда» была создана «эскадрилья имени Артура Пика» (сына коммунистического президента ГДР Вильгельма Пика). Она насчитывала 17 самолетов ТУ-134, ТУ-154 и ИЛ-62 и точно так же бесплатно перевозила руководителей номенклатуры ГДР.[337]
По сталинской традиции охраной номенклатурной верхушки ведает специально для этого созданное Девятое управление КГБ СССР. При этом слово «охрана» толкуется очень широко: хотя терроризм им нисколько не угрожает, вожди советского народа считают, что они находятся под постоянной смертельной угрозой, поэтому каждый их шаг сопровождается тщательно планируемыми в КГБ мерами безопасности.
Во время своих поездок высшие номенклатурщики не соизволят заходить даже в депутатские комнаты, о праве пользования которыми мечтают делегации советских ученых, писателей и прочих защитников мира. «ЗИЛы» и «Чайки» верховного начальства въезжают прямо на аэродром и тотчас везут прилетевших на их дачи и квартиры. А как с багажом хозяев? Ведь, находясь за границей, они не забывают покупать вещи для себя и родственников, хотя по магазинам бегают не сами, а посылают обслуживающих их подчиненных. Заботу о багаже и оформлении штампов в паспортах при отлетах и прилетах берет на себя обслуга — приезжающие для этой цели в аэропорт сотрудники Девятого управления КГБ. Они уверенно распоряжаются в аэропорту, где всюду имеют право доступа. Тягостно было смотреть, как такой распорядитель, приехавший в аэропорт Шереметьево за багажом входившей в состав пашей делегации дочери А. Н. Косыгина, отправив ее чемоданы, из милости покровительственно вывел вместе с собой без очереди вице-президента Академии наук СССР А. П. Виноградова. И вот один из крупнейших ученых страны с робкой благодарностью семенил ослабевшими старческими ногами за важно шагавшим холуем номенклатурной верхушки.
Мы упомянули Девятое управление КГБ — пресловутую «девятку». Задача этого управления — не только охранять, но и обслуживать верхушку номенклатуры. Даже кандидату в члены Политбюро полагается персонал: три повара, три официантки, горничная и садовник, а также, разумеется, охранники. Если шеф едет в кино, театр, музей и т. п., сначала туда посылается группа КГБ для проверки и обеспечения безопасности. Телохранители сопровождают своего подопечного и в отпуск. Ельцин сообщает, что старший группы его личной охраны привозил с собой к месту отдыха примерно 4000 рублей — на его личные расходы во время отпуска, так что из своей немалой зарплаты Ельцин в отпуске вообще ничего не тратил.[338]
Мы видели, что номенклатурщики средней руки покупают промтовары в валютных магазинах. За границей Для верхушки номенклатуры покупают подчиненные или специальные доверенные лица из посольства или торгпредств СССР.[339] А как в Москве?
В Москве им не надо посылать свою челядь в валютные магазины за покупками. В известном московском универмаге ГУМ (известность эта никак не оправдывается качеством продаваемых там обычному населению товаров) была создана на 3-м этаже так называемая «спецсекция» (официально — секция № 100), куда получили доступ только семьи высшего руководства. Здесь в продаже по весьма дешевой цене отличные импортные товары, о существовании которых обычный советский потребитель и не подозревает. Есть, впрочем, и отечественные товары: например, великолепные меха, которые ни в какие открытые магазины СССР не поступают.
С. Аллилуева описывает, как придирчиво спрашивал ее Сталин, советские или заграничные вещи она носит, и патриотично радовался, когда она говорила, что советские.[340] А я вспоминаю Светлану в 1943–1944 годах, когда мы с ней вместе учились на историческом факультете Московского университета, и не могу не подумать, что даже если невиданные для нас тогда ее шубка из голубой белки, темные английские костюмы, разноцветные шелковые блузки, отличные туфли на низком каблуке и были сделаны на территории СССР, то по существу все-таки за границей — в горной спецстране Номенклатурии.
Тщетно заводившаяся Сталиным мода на все русское давно отошла, и нынешние руководители класса номенклатуры вместе со своими домочадцами, не терзаясь патриотизмом, носят западные вещи. Только меха по-прежнему советские: как мне рассказывали, Галина Брежнева — любящая радости жизни дочь Генерального секретаря — охотно показывала своим гостям на подмосковной госдаче автоматически открывающийся нажатием кнопки шкаф в стене, полный шуб из самых дорогих мехов. Подобные гардеробы советские граждане видят действительно только в кинокадрах из жизни американских миллиардеров.
Есть на дачах и в квартирах номенклатурной верхушки и шкафы с книгами. Книг много, но хозяева домов за них по-прежнему ни копейки не платят: издательства политической и художественной литературы по-прежнему посылают им так называемые обязательные экземпляры. Бесплатно ходят они и в театр: в центральную ложу, если идут с высокими иностранными гостями, а чаще — в правительственную, расположенную прямо около сцены слева, напротив директорской ложи. У входа здесь стоит в таких случаях охрана в штатском, выходить из ложи высшим номенклатурщикам никуда не надо — при ней есть спецбуфет и туалетная комната.
Как чувствуют себя люди, живущие в таких условиях?
Мне довелось летом 1970 года прожить так несколько дней в Софии, где я был вместе с первым вице-президентом Академии наук СССР, Председателем Верховного Совета РСФСР М. Д. Миллионщиковым и вице-президентом академии А. П. Виноградовым. Нас поселили в правительственном особняке, принадлежавшем прежде сестре царя Бориса, а затем одному из коммунистических руководителей Болгарии — Василю Коларову. Особняк — на тихой улице недалеко от центра города. Как и полагается, забор, железные ворота, около них — охранник, за домом — большой тенистый сад. Справа у входа в дом дежурят две черные «Чайки» с правительственными номерами и солидными вежливыми шоферами. При доме — обслуживающий персонал, но мы имеем дело только с одним — видимо, старшим. Ему можно заказать любое блюдо, вино, коньяк — все немедленно появляется. В небольшом кабинете рядом с гостиной стоит телефон правительственной линии — болгарская «вертушка». Вдоволь наевшись и напившись, вы выходите из особняка, делаете знак шоферу, «Чайка» тут же подкатывает к подъезду, охранник отворяет ворота — и вот мчитесь вы по Софии по осевой линии улиц, и полицейские на перекрестках отдают вам честь. Затем заседания, банкеты, приемы, опять «Чайка» — и снова особняк. Уже через пару дней вами овладевает чувство полной оторванности от реальной жизни. Для меня оно было нестерпимым, я уходил пешком бродить по городу. Но привыкнуть, конечно, можно: М. Д. Миллионщиков, по натуре очень живой и общительный человек, сам живший в Москве в отдельном коттедже, а при поездках по союзным республикам СССР и в социалистические страны останавливавшийся в правительственных особняках, часами грелся под болгарским солнышком в саду и всей этой блестящей изоляцией уже не тяготился.
Привыкнуть можно. Однако привычка лишь притупляет ощущение, но не изменяет состояния полной оторванности от обычной жизни и людей. Сталин пытался компенсировать такую оторванность тем, что смотрел советские художественные фильмы, которые, как он воображал, открывали ему жизнь страны. Хрущев посмеялся над ним в своем закрытом докладе на XX съезде — но и сам не смог найти лучшего источника информации, чем кино, правда, на этот раз кинохронику. В действительности реального представления о жизни управляемого ими народа они не имели: С. Аллилуева вспоминает, как Сталин ровно ничего не знал о ценах в стране и помнил только дореволюционные цены.[341]
Сталинская традиция управления народом даже без приблизительного представления о том, как он живет, сохранялась в неприкосновенности. И общение руководителей класса номенклатуры с народом выражалось лишь в парадных экскурсиях в какую-нибудь республику или область, где услужливые подчиненные — заметим, отнюдь не против воли верховных вождей — демонстрировали им потемкинские деревни в свободное от банкетов и митингов время.
Вырывшие пропасть между собой и народом, отгородившиеся от него в страхе и пренебрежении семью заборами и дивизиями войск КГБ, высшие номенклатурщики любят порассуждать о своей «близости к народу» и прозвали «отщепенцами» тех, кто открыто выражает недовольство их режимом. А в действительности не является ли именно класс номенклатуры — этот класс деклассированных выскочек — по самой сути своей и по своему образу жизни классом отщепенцев? Как точнее можно охарактеризовать членов этого класса, ухитряющихся жить, как иностранцы, в управляемой ими стране?
Такова сладкая жизнь класса номенклатуры — господствующего, эксплуататорского и привилегированного класса советского общества.
Мы убедились: для сопоставления с ней жизнь высшего класса буржуазного Запада — неподходящий объект. Неудивительно: при капитализме играют роль не привилегии, а деньги, при реальном социализме — не деньги, а именно привилегии.
Эти привилегии порождают в номенклатуре не только наглость, но и растущий страх: слишком хорошо ей известно, какие чувства возбуждают среди населения привилегии номенклатурных чинов.
Сладко нежащиеся в своих привилегиях номенклатурщики начинают все острее чувствовать себя временщиками и страшиться того, что произойдет, когда все это кончится. Выражением такого страха и звучит анекдот, возникший в 70-х годах в номенклатурном кругу.
К работнику ЦК КПСС в столицу приехала мать из колхоза, пожила в роскоши цековского дома и дачи, попотчевалась «кремлевкой» и поспешно собирается назад.
— Куда же вы, мамаша? — обиженно спрашивает сын. — Оставались бы подольше, ведь у нас хорошо.
— Хорошо-то хорошо, — отвечает старушка, — да боязно: вдруг красные придут!