Третья часть
Третья часть
XVII
Я признаю: не представляется возможным узнать, был ли Хулагу одет в искусно сделанную броню. Далее, мы можем только предполагать, любил ли полководец Навухудоносор устраивать кутежи. Это умозрение основывается лишь на, возможно, имевшемся, возможно, выдуманном другими пристрастии полководцев к пирушкам, и даже упомянутые выше подробности, которые побудили Абу Ханифу и Анана бен Давида к беседе, являются вымышленными. Что касается древних сказок, этих наполовину неясных, по моему мнению, зачастую выдуманных событий — этих действий, трагедий и комедий, происходивших на нашей планете с несколькими героями и бесчисленным множеством статистов, которые только и появлялись, чтобы умереть, — то эти спектакли оказывают мощное влияние на фантазию людей, и на мое воображение, и на воображение арабов. Мы находимся под воздействием прошлого, а также нашего представления о нем. Не только мы, швейцарцы, гордимся сражениями при Моргартене и Грандсоне, где был захвачен лагерь Карла Смелого с гобеленами и темнокожими проститутками, но и у арабов есть воспоминания о, возможно, даже более отважных похождениях и подвигах, воспоминания о более могущественном мире и более осознанном существовании. Мы смотрим на арабов со своей колокольни и ожидаем, что они будут вести себя в соответствии с нашими представлениями. Щедро одаренные Аллахом нефтью, они могут позволить себе делать, что считают нужным, но мы приходим от этого в негодование. Однако сей дар, как и вообще всякое взаимодействие Аллаха с людьми, сомнителен: милость Аллаха часто является тайным искушением, его проклятие — скрытой милостью. С помощью нефтяной благодати ислам цинично покоряет современный мир и считает, что его легче купить, чем изучить. С помощью денег он завоевывает мир, который должен был когда-то покорить, с помощью нефти приобретает оружие, больницы, лимузины, палестинских учителей, дает каждому благосостояние — благосостояние Запада, который, в свою очередь, беднеет. Но это благоденствие распространяется не на весь исламский мир, а только на смехотворно малую его часть: внутри ислама намечается новый раскол, но не между суннитами и шиитами (хотя данный раскол по-прежнему требует жертв), а между богатыми и бедными странами, раскол, который разделяет не только этот, но также западный и коммунистический мир. На сегодняшний день существуют не только богатые капиталисты и бедные, но также богатые коммунисты и бедные. В наши дни политическая терминология перепуталась и перемешалась. Так, например, государства в Восточной Европе и в Советском Союзе являются одновременно националистическими и социалистическими. Они больше ориентированы на национальную и социальную идеи, чем западноевропейские страны. Так они утверждают. Их действительно можно было бы назвать национал-социалистическими государствами, этот термин был бы более точным, чем народная демократия, которую они проповедуют; однако, вот незадача, данное понятие уже стало собственностью Гитлера и его фашистского движения. Сегодня на слово наложено табу, и если бы кто-то начал его употреблять, то совершил бы политическое самоубийство (долго ли еще?). Зато в слово «фашистский» вкладывается смысл, согласно которому любой, кто не придерживается левых убеждений, становится фашистом. При этом значение «левый» сдвигается, по сути, в бесконечность, так как кто-то всегда занимает по отношению к другому более левую позицию, следовательно, у этого другого правые политические взгляды, и он является фашистом. Зачастую к своему удивлению. Консерваторы, либералы, социал-демократы, коммунисты, троцкисты, маоисты и т. д., в зависимости от страны. В конце концов, и евреи. К своему удивлению, они связаны одной веревочкой с каждым начальником, который в жажде власти и денег превратился в своей стране в политического преступника (если он по случайности не является начальником с левыми взглядами). Прогрессисты не выходят на демонстрации в поддержку Соариша[13], не слышно ни одного протеста. Но справедливости ради надо сказать: все, что относится к левым, может также считаться верным и для правых; для некоторых даже папа Павел VI придерживается левых взглядов. При этом бытует мнение, что именно понятие «фашистский» приобрело более чем обтекаемый смысл. Вероятно, Вторая мировая война не была абсолютно бессмысленной. Это понятие, возможно, потому так сложно сформулировать, что его применение остается слишком нечетким, оно употребляется лишь как переменчивая нелевая позиция. Можно с уверенностью сказать, что существенной чертой фашизма является его ориентация на идею реставрации. Муссолини мечтал о Римской империи, Гитлер — о Священной Римской империи германской нации, а уходя к еще более давним истокам, о реализации идеи Рихарда Вагнера о священном мире германцев, а также о полете валькирий и, наконец, гибели богов, о спасении — спасителю, и многие члены совсем другой партии оглядываются назад, на Сталина — владыку, сплачивающего разрушающийся коммунистический мир, в который можно снова верить, как когда-то в Сталина: ну, а кто же в него не верил? Тот, кто сегодня делает вид, будто в него не верил? Очевидно, что за фашизмом стоит мифология — в каждой стране своя, туманная, грандиозная мифология об исчезнувшей империи, отступившая в сумерки истории, но все еще волнующая народную фантазию. К этому следует добавить большие унижения, которые подтачивают национальную гордость. В случае с Германией это, например, Версальский договор. Поэтому предпосылкой существования действительного, несущего всеобщую угрозу фашизма является наличие великой державы или ее развалин, все еще объединяющих народ в его мечтах, — такие ситуации сегодня сложились, например, в Северной Африке и на Ближнем Востоке. Великая культурная эпоха этих регионов, их мировая империя осталась далеко позади, где-то в истории, в Средневековье, лишь мечети свидетельствуют о былом величии. Между той порой и современностью пролегли бесконечные унижения, причиной которых стали не только крестовые походы; не только те дикие племена, мчавшиеся, вспотев в обшитой броне, и обрушивавшиеся под знаменем христианства на страны Ближнего Востока; не только Хулагу, говоривший на странном языке, которого не понимал ни один мусульманин; они вызваны также вековыми унижениями со стороны турецкой империи, где в качестве подданного ты был никем. Еще большим оскорблением был английский и французский колониализм — колониализм неверующих. В этот список можно добавить поражения, нанесенные после Второй мировой войны евреями, — народом, который вызывал у мусульман презрение. Данная ситуация — наглядный пример злой иронии, которую так любит мировая история, ведь евреи бежали из фашистской Европы в часть света, во многом неимоверно сходную с Европой накануне Второй мировой войны, в уголок, который как никакой другой находился под угрозой фашизма. При этом мне не хотелось бы выставлять панарабизм в черном свете, просто его очень легко использовать в фашистских целях, что еще ужаснее, ибо им уже и так злоупотребляет марксистская идеология. То обстоятельство, что данный вид фашизма сейчас скрывается под маской социализма, не умаляет опасности, она всегда была в нем заложена; то, что левые вступают в контакты с этим вновь прорастающим фашизмом, уже является традицией: они снова считают это исторической необходимостью.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.