Канадаходцы / Спорт / Exclusive

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Канадаходцы / Спорт / Exclusive

Канадаходцы

Спорт Exclusive

«Мы открыли двери в НХЛ, и никто их теперь уже не заколотит», — вспоминает легендарный советский хоккеист Борис Михайлов

 

Нынешний год проходит под знаком сорокалетия хоккейной Суперсерии-1972 между сборными Советского Союза и Канады. Весной участники тех баталий провели в Москве товарищеский матч, в начале сентября ветераны из обеих стран сыграли еще дважды — в Петербурге и Ярославле. А кроме этого — встречи, торжественные приемы, презентация художественного фильма о тех событиях… Своими воспоминаниями о поединках против грозных профессионалов из НХЛ с «Итогами» поделился один из лидеров ЦСКА и сборной СССР Борис Михайлов.

— Переговоры о проведении Суперсерии-1972 велись в течение нескольких лет. Вы, Борис Петрович, в курсе, почему процесс так затянулся?

— Впервые разговоры о том, что советские хоккеисты могут сыграть с профессионалами, пошли в начале 1970-х. В те времена мы каждый сезон летали в Канаду, где проводили серию встреч с любительской сборной этой страны. Силы были явно неравны: из десяти матчей наша команда проигрывала один, и то — в самом худшем случае. В итоге тренеры Тарасов с Чернышевым поставили вопрос, что встречаться с любителями нам уже неинтересно, и предложили помериться силами с представителями НХЛ. Вышли с этой инициативой на тогдашнего руководителя Спорткомитета Сергея Павлова, тот передал ее в ЦК партии. Как все складывалось дальше — не знаю. Слышал только, что категорически против этих матчей был секретарь ЦК КПСС Михаил Суслов, отвечавший в партии за идеологию. Он был очень осторожным человеком: видимо, боялся, что проиграем. Решающим оказалось слово Брежнева. Генсек, который очень любил хоккей, сказал: «Пускай наши мужики сыграют!» — после чего дело сразу закрутилось.

По иронии судьбы матчи состоялись вскоре после того, как Тарасов с Чернышевым ушли из сборной. Для всех, в том числе и для меня, до сих пор загадка, почему они сразу после Олимпиады-1972 в Саппоро, которую сборная выиграла, подали заявления о добровольной отставке. На смену Тарасову пришел Всеволод Бобров — тренер другой формации, более мягкий и человечный. Он, конечно, тоже требовал от игроков, но в другой форме — не кричал, не распекал. Бобров сам был великим футболистом и хоккеистом и старался все показывать на своем примере. Однако отсутствие постоянного давления оказывало ему плохую службу. Знаете, когда с тебя мягко спрашивают, ты начинаешь мягко недоделывать. По мелочам — то тут недоработал, то там... При Тарасове каждая тренировка в сборной проходила на высочайшем градусе эмоций, с криками и подначками. У Боброва все было гораздо тише и спокойнее.

— В составе сборной на суперсерию не оказалось знаменитого Анатолия Фирсова. Говорят, он выступал в поддержку Тарасова, и ему этого не простили.

— Это еще одна загадочная история. Фирсов очень прилично отыграл в Саппоро в одной тройке с Харламовым и Викуловым. Когда в сборную пришел Бобров, он в качестве центрального нападающего в это звено поставил Александра Мальцева. Почему он это сделал? В команде ходили разговоры, что Фирсов поддерживал ушедшего Тарасова. Да Толя, собственно, этого и не скрывал. С другой стороны, никаких подрывных действий против Боброва он не вел, и убирать его было не за что. Не думаю, что для нового тренера это стало поводом для устранения ветерана. Просто он, видимо, посчитал, что Мальцев в этой тройке будет смотреться сильнее.

С Всеволодом Бобровым, кстати, судьба свела меня задолго до встречи в сборной. В детстве я был большим поклонником «Спартака»: когда во дворе мы гоняли в футбол, всегда натягивал футболку с нашитой эмблемой этого клуба. На другой стороне с динамовским шевроном выделялся вожак нашей дворовой компании Женька Мишаков, впоследствии знаменитый нападающий хоккейного ЦСКА и сборной страны. Болел я за красно-белых отчаянно и в результате едва не оказался в этой команде. Отыграв год в столичном «Локомотиве», получил от Боброва приглашение перейти в «Спартак». Все было на мази, я даже заявление о переходе уже написал. Но не сложилось: незадолго до этого я женился, родился старший сын Андрей, требовалась собственная жилплощадь. Я разговаривал на эту тему с Бобровым, он пообещал квартиру, но нужно было ждать полгода. В «Локомотиве» же мне смогли предоставить жилье уже через два месяца. Пришлось остаться еще на год, а потом меня призвали в ЦСКА. Тарасову понравилась моя игра, и он взял меня к себе в команду.

— В те годы матчи НХЛ не показывали по телевидению, о них не писали газеты. Что вы вообще знали о заокеанском хоккее?

— Представление о нем было очень смутное. Во время турне по Канаде организаторы иногда приглашали нас на встречи НХЛ. Признаюсь честно, мы редко досиживали до конца игры. Матчи казались страшно затянутыми, постоянно прерывались рекламными паузами, которых в Советском Союзе не было и в помине. Да и сам хоккей выглядел не очень интересным, был медленным и прямолинейным. Из десятка увиденных встреч заинтриговали две-три, не больше. Тогда мы впервые увидели главных звезд НХЛ — Фила Эспозито, Бобби Халла, но и их игра совсем не завораживала.

Мы начали тренироваться в своих клубах 1 июля после отпуска, а через месяц собрались в сборной. Новые тренеры, так же как и их предшественники, большое внимание уделяли атлетизму. Единственная разница — при Тарасове мы много занимались со штангой и блинами, а Бобров отдавал предпочтение так называемым точкам. В атлетическом зале было организовано десять — пятнадцать остановок, на каждой из которых нужно было сделать свои упражнения: прыжки, приседания, отжимания. Выполнил серию, отдохнул секунд двадцать — и дальше, на следующую точку.

Потом из Канады вернулись Чернышев с Кулагиным, которые ездили туда на разведку — просматривали товарищеские матчи и тренировки сборной Канады. Видеокамер тогда не было, поэтому подготовить разбор игры соперника, как это практикуется сейчас, тренеры не могли. Все свои наблюдения они заносили в блокнот и потом делились ими с Бобровым. Нам представили только общие рекомендации. Мол, канадцы очень сильно начинают встречи и проводят концовки периодов, тут надо быть особенно внимательными. Шел разговор и об умении соперника выигрывать вбрасывания. О персоналиях не говорилось ничего, до нас доходили лишь опосредованные слухи. Дескать, самое сильное впечатление на наблюдателей произвел нападающий Пит Маховлич — его рост, размах рук и обводка с большой амплитудой.

— Суперсерия-1972 воспринималась не только как дуэль двух хоккейных стилей, но и как противостояние политических режимов. Накачек перед отъездом в Канаду было много?

— Я бы поменял последовательность: сначала это было столкновение режимов и только потом — хоккейных школ. Политическая важность момента подчеркивалась на каждом шагу. Помню, на встрече в ЦК партии один из ответственных работников провозгласил: «Вы открываете двери в НХЛ, и войти туда нужно с высоко поднятой головой!» Уже в Канаде перед стартовой игрой руководитель нашей делегации Рагульский, один из замов Сергея Павлова, устроил очередное собрание и заявил: «Ребята, вы сегодня должны достойно проиграть». Понимаете, проиграть! Ни у кого даже в мыслях не было, что возможен какой-то другой итог. А после того, как мы сенсационно разгромили в Монреале канадцев в первом матче 7:3 и переехали в Торонто на второй, тот же Рагульский выступил снова: «Вы теперь вообще не имеете права проигрывать!» Так на глазах менялись восприятие суперсерии и формулировка задачи.

В СССР спорт всегда был частью политики. И соответственно спортивным поражениям приписывались серьезные политические последствия. Помню, на чемпионате мира-74 в Хельсинки мы проиграли сборной Чехословакии 2:7. В посольство на разговор вызвали сначала главного тренера, потом его помощников, затем секретаря партийной организации Владислава Третьяка. Дошла очередь и до меня как до капитана. Посол, до сих пор помню его фамилию — Степанов, — устроил разнос, входил в раж прямо на глазах. В конце концов начал угрожать: «Вы мне партбилет на стол положите!» Тут уж я не выдержал: «Не вы меня в партию принимали, не вам и партбилет отбирать». Собеседник осекся: ладно, мы еще посмотрим… Остальную часть чемпионата мы прошли без поражений, в повторном матче обыграли чехов 3:1 и взяли золотые медали. В посольстве по такому случаю был организован прием. В разгар празднеств ко мне подошел сияющий хозяин мероприятия с рюмкой в руках: «Давай, капитан, выпьем за победу!» «С вами пить не буду», — отрезал я. Не сомневаюсь, что после этого случая напротив моей фамилии в соответствующих органах была поставлена галочка. Возможно, в том числе и из-за нее мне пришлось завершить карьеру досрочно.

— Какая атмосфера сопровождала Суперсерию-1972?

— С первых же минут пребывания в Канаде чувствовалось: происходит что-то грандиозное. Матчи с любительской сборной этой страны по уровню организации отставали на порядок. После прилета прямо к трапу самолета нам подали два больших автобуса и с десяток «Кадиллаков». Мы по привычке все полезли в один автобус, да еще баулы с формой начали туда запихивать. Хозяева удивлялись: «Зачем, вон ведь сколько транспорта стоит?!» Но мы были неизбалованные, к тому же боялись провокаций. Набились в один автобус, как сельди в бочке.

С другой стороны, антисоветские настроения были тоже очень сильны. Эмигранты, все это дерьмо тут же всплыло — и на нас. Когда игроки сборной выходили из гостиницы и направлялись к автобусу, чтобы ехать на матч, полицейские выстраивались шпалерами. Нам говорили: идите по этому коридору, здесь вы в безопасности. Если кто-то из посторонних выскочит сюда, тут же будет арестован. Мы шли, разговаривали между собой, а со стороны летели оскорбления, угрозы. Отвечать нельзя: стоило ввязаться в разговор, как тут же возникала перепалка, галдеж поднимался страшный. Впрочем, были и нормальные эмигранты, которые поздравляли с хорошей игрой, желали удачи. Правда, общение с болельщиками сводилось к минимуму. В лучшем случае мы могли раздать пару автографов, близко подходить к нам полицейские не разрешали.

— Волновались перед стартовой встречей сильно?

— Когда команды выстроились на синей линии и заиграли гимны, у меня по спине от напряжения поползла струйка пота. Потом, когда они в течение шести с лишним минут забили два гола, мелькнула мысль: «Да, это действительно профессионалы!» Чем закончился матч, всем хорошо известно. После первого периода, когда мы сквитали счет, Бобров сказал в раздевалке: «Ребята, играйте в свой хоккей. Они не выдержат и перестанут за вами успевать». Так и получилось, во втором периоде мы попросту разорвали канадцев. Спустя много лет защитник Парк, принимавший участие в той игре, рассказал, что творилось у них в раздевалке. В перерыве кто-то из тренеров предупредил: «Русские оправились от удара, ждите продолжения». Что ж, предчувствия его не обманули.

— В Советском Союзе, где состоялась вторая часть суперсерии, матчи с канадцами вызвали настоящий ажиотаж. У вас наверняка отбоя не было от друзей и знакомых, просивших помочь с билетиками?

— Игрокам сборной давали по десять билетов на каждый матч. Два хороших, четыре на места похуже и еще четыре — совсем плохие. Билеты надо было выкупать за свои деньги. Мои близкие — жена, мать — ходили на все игры. Отца у меня не было, он умер, когда мне исполнилось 9 лет… Папа был очень жестким человеком, порол меня нещадно. Я подходил к нему: «Можно погулять?» — «На сколько?» — «На часик, до одиннадцати». Прихожу десять минут двенадцатого, наручных часов ребятня тогда ведь не имела. Отец зажимал мне голову себе между ног и лупил ремнем по заду за опоздание.

Ненавидел ли я отца? Нет, любил. После его смерти я понял, как нужна ребенку мужская рука. Семью — меня и еще трех братьев — тащила на себе мать. Жилось нам тяжело, поэтому я пошел работать очень рано. В 15 лет после окончания седьмого класса устроился в домоуправление. А спустя еще год, после достижения совершеннолетия, пошел на автобазу.

— На московских матчах суперсерии присутствовало почти все руководство Политбюро. Вы были в курсе?

— Ну мы же не слепые… Знаете, как говаривал Тарасов: «Хороший хоккеист должен видеть блондинку в третьем ряду». А уж генсека на ВИП-трибуне и подавно. С Брежневым на матчи приезжал тогдашний министр обороны Гречко. Он любил спорт, хоккей — особенно, и в силу своей должности курировал армейские команды. Помню, однажды перед матчем с «Крыльями Советов» маршал появился у нас на базе в Архангельском. Собрал команду, попросил обязательно выиграть — мы как раз боролись с «Крылышками» за первое место. Я, как капитан, обещал не подвести. Посидел он с нами часа полтора, в конце вдруг говорит: «Спасибо, ребята, я с вами хоть немножко отдохнул от работы!» Я тогда посмотрел на Гречко по-другому: третий по рангу в стране, а ничто человеческое ему не чуждо. В Москве, говорят, его обыскались, а он с нами сидел.

Решающий гол, пропущенный нами в московском матче от канадцев за 34 секунды до конца заключительной встречи, слава богу, обошелся без последствий. Разносов со стороны тренеров не было, санкций от высшего начальства — тоже. Сразу после сирены в раздевалке стояла мертвая тишина, мы сидели в трансе. Бобров зашел, усмехнулся: «Пижоны! Машины рядом стояли, а вы их упустили. Теперь будете без машин…» И все, больше никто плохого слова не сказал.

— Суперсерия продолжалась почти месяц. У вас была возможность пообщаться с соперниками — на частных встречах, банкетах?

— После каждой игры проходил совместный ужин с канадцами. Там мы имели возможность убедиться, что они нормальные ребята. Другое дело, из-за языкового барьера поговорить толком не удавалось. В команде на тридцать человек был один переводчик, естественно, его на всех не хватало. Соперники кучковались в одном конце стола, мы — в другом. Это уже потом, когда Суперсерия-1972 стала историей, начали встречаться с канадцами на различных памятных мероприятиях. Общаться, вспоминать прошлое… На сорокалетии тех матчей, которое отмечалось весной, я, например, хорошо посидел с Филом Эспозито. Теперь, можно сказать, мы с ним приятели.

— Вы же воевали с ним на льду!

— На площадке он был настоящим мерзавцем. Играл грязно, постоянно устраивал какие-то гадости. Делал все, чтобы меня удалили. Я по складу характера не собирался ему уступать. Он меня цепляет, я его клюшкой колю в ответ. Он мне орет: Fuck you! — я его посылаю туда же. Думаете, он не понимал? Прекрасно понимал. Но сейчас все противоречия мы за столом утрясли. Весной даже вместе возглавляли сборную Канады в товарищеском матче против нашей сборной. Накануне той игры Владимир Путин пригласил всех участников встречи к себе в резиденцию. Тренировать канадцев должен был легендарный Скотти Боумэн, но он приехать не смог. Во время разговора я предложил канадцам сделать главным Эспозито, он, смеясь, возразил: «Только если помогать мне будешь ты с Владимиром Петровым». Делать нечего, пришлось согласиться. Английского я не знаю, поэтому и советовать подопечным ничего не мог. Молчал да изредка по плечу хлопал (смеется).

— У вас осталось какое-то материальное напоминание о суперсерии?

— В память о ней нам подарили позолоченные перстни с выгравированными флагами Канады и Советского Союза и цифрами «1972». Кроме того, у меня хранится набор кассет с записями всех поединков. Но самое главное — остались воспоминания, которые невозможно вычеркнуть. Так считаю не только я, но и все участники тех встреч. Полгода назад ездил в Канаду, побывал в Монреале в гостях у Ивана Курнуайе. Он мне признался: «У меня десять перстней обладателя Кубка Стэнли, но матчи 1972 года я ставлю гораздо выше». Канадцы вообще с большим пиететом относятся к суперсерии, и в России должны воспринимать ее так же. Прав оказался тот партийный чиновник: мы открыли двери в НХЛ, и никто их теперь уже не заколотит.