На высоте / Спорт / Exclusive

На высоте / Спорт / Exclusive

На высоте

/  Спорт /  Exclusive

Сергей Бубка: «Я часто думал над тем, куда подевались многие знаменитости после ухода из спорта. Потом понял: они просто не готовили себя к завтрашнему дню. Ждали, что все им принесут на блюдечке с голубой каемочкой. И начать все с нуля просто не смогли»

Его титулы говорят сами за себя — олимпийский чемпион, обладатель 35 мировых рекордов, единственный в истории легкой атлетики шестикратный чемпион планеты. Наконец, первый человек, прыгнувший с шестом выше шести метров. Это именно его — Сергея Бубку — бывший президент Международного олимпийского комитета (МОК) Хуан Антонио Самаранч назвал самым выдающимся спортсменом современности. Сегодня великий прыгун по-прежнему при деле: он занимает сразу несколько высоких должностей — член МОК, вице-президент Международной ассоциации легкоатлетических федераций (ИААФ), глава Олимпийского комитета Украины. Как оставаться на высоте после окончания спортивной карьеры? Об этом и был наш разговор.

— Сергей Назарович, болельщики хорошо помнят ваши выступления. А вот ушли из спорта для многих вы как-то незаметно.

— Знаете, в свое время я часто думал над тем, куда подевались многие знаменитости после ухода из спорта. Потом понял: они просто не готовили себя к завтрашнему дню. Думали, что чемпионские звания автоматически сделают их успешными и в обычной жизни. Подсознательно ждали, что все свалится с неба или им все принесут на блюдечке с голубой каемочкой. И начать снова, с нуля, просто не смогли. Я всегда старался делать выводы из чужих ошибок. Видел, какие проблемы испытывали с трудоустройством другие, и понял: свой уход нужно готовить. Расцвет моей карьеры пришелся на период перестройки. Тогда мы начали много выезжать за рубеж, и я смотрел по сторонам и учился. За границей увидел, что многие атлеты параллельно со спортом начинают заниматься бизнесом, и решил пойти по их стопам. В 1990-м создал «Клуб Сергея Бубки»: написал заявление, что отказываюсь от стипендии Госкомспорта, и ушел работать в Центр научно-технического творчества молодежи. А потом, в середине 90-х, в Международном олимпийском комитете начались реформы: по инициативе тогдашнего президента МОК Хуана Антонио Самаранча была создана комиссия спортсменов. В 1996 году меня избрали в ее состав, и это стало первым шагом на моем пути спортивного функционера. В 2000-м я участвовал в Олимпиаде в Сиднее, после чего решил закончить выступления. Благо мне было чем заняться. Начал, например, организовывать соревнования «Звезды шеста».

— Как тогдашнее спортивное руководство воспринимало эти ваши самостоятельные шаги?

— Болезненно, ведь я подавал пример другим. К тому же как раз в то время сначала Гарри Каспаров поднял вопрос, почему государство забирает наши призовые, потом начался скандал из-за отъезда Фетисова с Ларионовым в НХЛ, свой голос подали теннисисты. Я не хотел ни с кем воевать, просто пошел своей дорогой. В ответ пошел накат. Скажем, в 1990 году в Сиэтле проходили Игры доброй воли. Меня в состав сборной не включили из-за якобы полученной травмы, так и сказали: «Ты не едешь». А потом, буквально за несколько дней до старта, заявили: «Собирайся». Я начал отказываться, мол, не хочу рисковать своим именем. Нет, настаивают: собирайся. Потом-то я узнал, что американцы включили в контракт отдельный пункт: если Бубки не будет, Госкомспорт недополучит значительную сумму...

Времена были сложные. До сих пор хорошо помню путч 1991 года: я вылетал из Москвы в Японию. Когда ехал в Шереметьево, навстречу по Ленинградскому шоссе шла большая колонна танков. Машин 50—60, которые мололи асфальт в пыль. В аэропорту мы все гадали: выпустят — не выпустят. Но еще больше переживали, что будет дальше. Приземляемся в Токио, меня просят выйти из самолета первым. Оказывается, в аэропорту собралось огромное количество репортеров, которые ждали моих комментариев. Но что я им мог сказать? Сам ведь толком ничего не знал…

— С западными журналистами общались на английском? Тогда из советских спортсменов иностранными языками владели единицы.

— Английский я освоил самостоятельно. В школе мы учили язык, но после выпуска я на нем так и не заговорил. В начале карьеры думал, что это не важно, обойдусь. Но потом понял: без английского — никак. Ко мне обращались с вопросами журналисты, затевали разговор коллеги-спортсмены. А я слова сказать не мог, сидел сычом в углу. Купил самоучитель, начал заниматься с товарищем после тренировок. Поначалу стеснялся говорить, потом привык. Так и выучил.

— Вы производите впечатление открытого и очень доброжелательного человека. Почему же раньше вас считали замкнутым и даже высокомерным?

— Я всегда старался относиться к коллегам корректно. Если кто-то из спортсменов независимо от национальной принадлежности терял шесты — давал ему свои. И отношения в секторе у меня всегда были нормальными. Единственный инцидент на моей памяти произошел с россиянином Максимом Тарасовым на чемпионате мира в 1997 году. Я разминался на тренировочном поле. Подошел Максим, мы поздоровались. Но он захотел пожать мне руку, а я вежливо отказался. Сказал, давай руки пожмем на пьедестале. Знал, что он протягивал ладонь не с добрыми намерениями. Относительно таких вещей я был уже ученый. Через рукопожатие могла произойти утечка энергии, да и сглаз. Максим обиделся, потом в газетах начал рассказывать о моем высокомерии.

— Про сглаз — это вы серьезно?

— Более чем. Об этом мне рассказывали психологи, с которыми я занимался. Они же учили, как упорядочивать мысли накануне выступления, о чем думать в паузах перед прыжком. Знаете, невозможно расплескивать энергию, а потом каждый раз настраиваться заново. Спортсмен должен быть как сосуд: выдал немного эмоций и снова закрылся. С этой точки зрения работа с психологами была полезной. Хотя я тяжело поддавался их влиянию. У меня очень сильная психика, на нее воздействовать трудно.

— Еще одно расхожее мнение касательно Бубки-спортсмена: дескать, свои мировые рекорды вы наращивали по сантиметру исключительно ради призовых.

— Не буду скрывать, материальная заинтересованность присутствовала. За каждый мировой рекорд ИААФ платила и продолжает платить серьезные премиальные. Только вот до 1991 года мы этих денег практически не видели — почти все уходило в казну государства. Главная мотивация заключалась в другом: мне не хотелось быть человеком одного прыжка. Таким, как американец Боб Бимон. На Олимпиаде-68 в Мехико он прыгнул в длину на 8,90 метра и больше ничего выдающегося за всю свою карьеру не показал.

— Правда ли, что на обложке вашего юношеского тренировочного дневника была выведена фраза: «Пока у тебя есть попытка, ты не проиграл»?

— Это правда, и этот девиз помогает мне в жизни. А что касается сектора, там последняя попытка тоже частенько выручала. Самый яркий случай произошел, конечно, на Олимпиаде-88 в Сеуле. Пожалуй, единственный раз в моей жизни было так: мозг понимает, что нужно делать, а тело не слушается. Видимо, перегорел. Да еще погодные условия тяжелейшие, сильный встречный ветер. Начальную высоту я преодолел каким-то чудом, потом прыжки шли с трудом. И вот — развязка. У двух соперников в активе по 5,80, а у меня — последняя, третья попытка на 5,90. До сих пор помню, как было тяжело. Прилег я где-то в секторе и попытался расслабиться: вспомнил все, что советовали психологи. А еще — ту самую надпись на тетрадке. Она у меня буквально молотком билась в висках. Когда начал готовиться к решающей попытке, вдруг почувствовал: ветер подул в спину. Сделал первые несколько шагов и понял: это мой прыжок, ничто меня не остановит. Такое странное, удивительное чувство! Преодолел планку с огромным запасом, а когда упал на маты, произошел нервный выброс. Я орал, визжал, по-моему, даже благодарности Аллаху выкрикивал. Не знаю почему, ведь я всегда был православным.

— В последние годы прыжки с шестом оказались в некотором кризисе. Почему сейчас в этой дисциплине нет ни ярких личностей, ни высоких результатов?

— Насчет отсутствия ярких личностей — не согласен. У мужчин лидером последних лет был австралиец Стив Хукер, сейчас появился Рено Лавиллинье. Это новое имя — молодой парень, представитель серьезной французской школы прыжков с шестом. К тому же нынешний год — олимпийский, он наверняка принесет какие-то открытия. Есть у меня ощущение, что в ближайшее время должен произойти скачок результатов. У женщин — да, немного другая ситуация. Однозначного лидера там сейчас действительно нет.

— В судьбе самой яркой звезды мировых прыжков с шестом Елены Исинбаевой вы принимали активное участие. Почему у нее не вышло сотрудничество с вашим бывшим наставником Виталием Петровым?

— К тренеру, на мой взгляд, претензий быть не может. Петров — профессионал высокого класса, предан своему делу и любит учеников. К Лене относился как к дочери — вкладывал в нее все силы, все знания. Да и просто по-человечески помогал как мог: делал все, чтобы она чувствовала себя счастливой. Конечно, произошедшее ему неприятно. С другой стороны, Петров трагедии из этого не делает. Тренер и спортсмен сходятся и расходятся, так случается во всем мире. Сейчас железных занавесов, идеологических ограничений нет — и слава богу. В большей степени в той ситуации все зависело от Лены. Ей было тяжело находиться за границей, и она предпочла вернуться в прежнюю среду. К родителям, знакомой обстановке, в которой выросла, родному языку. Теперь одиночество ее, наверное, больше не тяготит.

— Это и заметно — на днях она снова установила мировой рекорд. Она советовалась с вами, когда решала, вернуться ли в Волгоград?

— Хочу сразу подчеркнуть: я никогда не вмешивался в дела Лены. Максимум, что мог себе позволить, — дать какой-то общий совет. В свое время, когда Исинбаева призналась мне, что подумывает об отъезде за рубеж, я рекомендовал ей фирму Podium из Монако. Эта фирма принадлежит моим французским друзьям, с которыми мы знакомы много-много лет. А что касается решения Лены вернуться… Я считаю, что коней на переправе не меняют, но это ее жизнь, тут мы не властны. Я могу иметь одну точку зрения, она — другую. Исинбаева взрослый человек, выдающаяся спортсменка. Если приняла такое решение, значит — так тому и быть. Лена возложила на себя дополнительную нагрузку, справиться с которой будет непросто. Нынешний год — олимпийский, в следующем пройдет чемпионат мира в Москве, после которого она собиралась завершить карьеру. В любом случае я желаю ей успеха.

— В списке ваших любимых видов спорта не так давно появился новый фаворит. Не зря же на декабрьской жеребьевке чемпионата Европы по футболу вы были одной из главных фигур.

— Футбол сейчас фаворит не только для меня, но и для всей Украины. Такое событие! Из спортивных соревнований выше чемпионата Европы стоят только Олимпиада да мировое футбольное первенство. Работы хватает, тем более что я в оргкомитете состою с первых дней нашей заявки. Недавно, например, принимал участие во встрече мэра Лондона с премьер-министром нашей страны и делегациями всех четырех городов, которым предстоит стать хозяевами чемпионата. Затем прошли переговоры с представителями ассоциации британских болельщиков — англичане будут одним из соперников сборной Украины по групповому этапу.

— Коль скоро вы стояли у истоков футбольной заявки, признайтесь: как все-таки удалось заполучить чемпионат?

— Естественно, усилий было приложено много. Главным, как и на всех выборах, стал грамотный лоббинг. Каждый из членов оргкомитета имел свою зону ответственности. Я в основном контактировал с членами исполнительного комитета УЕФА, благо с большинством из них хорошо знаком. Пытался объяснить им наши преимущества: почему именно Украина должна получить этот чемпионат, что и как мы собираемся сделать. Большую помощь оказали и наши союзники, в частности Россия. Особый вклад в продвижение украинской заявки внес Вячеслав Колосков, у которого по-прежнему огромное влияние и обширные связи в УЕФА.

— Сами собираетесь посещать матчи чемпионата?

— Знаете, у меня очень плотное расписание. Сейчас еще даже не могу сказать, буду ли в июне на Украине. Но если да — пойду обязательно. Тем более что считаю себя болельщиком и, смею надеяться, немного разбираюсь в тонкостях игры. Я ведь родился в Луганске, а футбол в этом городе всегда был хорошо развит. Местная «Заря» в 1972 году стала чемпионом СССР, и при этом команда практически полностью состояла из собственных воспитанников. В детстве мы постоянно гоняли в футбол — класс на класс, двор на двор. Играл на всех позициях, мог хоть в ворота встать. Но при этом предпочитал действовать поближе к чужой штрафной. Уже в те годы отличался высокой скоростью, мог убежать от соперника и забить. Думаю, если бы не увлекся легкой атлетикой, наверняка стал бы футболистом.

— Сейчас ваше имя для всех ассоциируется с Донецком. За «Шахтер» болеете?

— Это моя любимая команда. Вне зависимости от того, где нахожусь, стараюсь посмотреть ее матчи или, на худой конец, узнать результат. Очень рад, что в последние годы горняки вышли на высокий уровень — выиграли Кубок УЕФА, регулярно выступают в Лиге чемпионов. Я хорошо знаком со многими игроками: общаюсь с капитаном команды Дарио Срной, защитником Разваном Рацем. А с президентом и владельцем «Шахтера» Ринатом Ахметовым мы и вовсе друзья.

— Еще один вид спорта, который нынче имеет к вам непосредственное отношение, — теннис. Им профессионально занимается ваш младший сын — Сергей. Часто бываете на его матчах?

— Не очень, опять же напряженный график мешает. Недавно, например, сборная Украины проводила матч Кубка Дэвиса в Днепропетровске. Казалось бы, отличная возможность встретиться с сыном, поболеть за него. К тому же за день до матча у Сережи был день рождения… Но — как назло! — именно в эти сроки я организовывал в Донецке традиционный турнир «Звезды шеста». Так дела в очередной раз развели нас в разные стороны. За выступлениями сына в основном слежу по телевизору. На его матчах обычно присутствует супруга.

— Сын обращается к вам за консультациями?

— В его теннисной жизни я практически не участвую. У Сергея есть команда — тренеры, менеджеры, которые и занимаются его делами. С ними я иногда общаюсь на профессиональные темы, высказываю свои взгляды. С сыном же мы в основном разговариваем о бытовых, частных вещах. Мне кажется, в свои 25 лет он хочет видеть во мне не тренера, а отца. Ждет простого человеческого понимания и поддержки. Когда-то много лет назад я понял: обращаясь с детьми, нужно быть очень аккуратным. Знать границы, чтобы не зайти слишком далеко, не передавить.

— Понятно, что свои первые шаги на профессиональном поприще Сергей делал при вашей финансовой поддержке. Сегодня он экономически самодостаточен?

— Сейчас Сергей зарабатывает на себя сам. Я даже удивился, когда увидел данные по призовым: его сумма премиальных подбирается уже к 300 тысячам долларов. Хотя, если надо, мы все равно стараемся поддержать его. В основном если речь идет о дополнительных расходах — например, оплате тренера. Роль наставника в теннисе очень высока, именно от него во многом зависит конечный результат. Сейчас Сергей работает с очень хорошим специалистом, и это благоприятно сказывается на его карьере. Уровень игры сына идет по восходящей, сегодня он уже демонстрирует по-настоящему мужской теннис. И это находит отражение не только в рейтинге Сергея, но и в его восприятии коллегами. Недавно, например, он провел в Дубае совместную тренировку с Роджером Федерером. На этот сезон стоит задача пробиться в сотню лучших игроков. Сейчас идет поступательное движение, мы довольны. Другое дело, Сергей потерял немало времени в предшествующие годы. Сначала не мог найти общий язык с тренерами, потом попал в автоаварию. Представляете, в шесть часов утра возвращался с соревнований в Канаде, за рулем был официальный водитель турнира. Выезжая на автостраду, он умудрился врезаться в единственный грузовик, который в этот момент находился на дороге! Сын сидел сзади и ударился головой о переднее сиденье. Получил серьезное рассечение лба, врачи наложили 14 швов, плюс произошло смещение позвонков в шейном отделе. Естественно, эта история несколько отбросила его назад.

— О финансовой помощи сыну я спросил не случайно. Помимо высокопоставленных должностей в МОК и Международной ассоциации легкоатлетических федераций вы успеваете заниматься еще и бизнесом. Можете назвать себя состоятельным человеком?

— У каждого свое представление о состоятельности. Я, конечно, не бедствую. Но спорт принес мне только начальный капитал, остальные деньги дал бизнес. В свое время я открыл хлебобулочный завод, фирму по производству канцелярских принадлежностей, сеть магазинов и бензоколонок. Есть и новые проекты, которые только разрабатываются. В то время как остальные вывозили капитал, я, наоборот, ввозил заработанные деньги. Естественно, сейчас всю конкретную работу ведут нанятые менеджеры. Я занимаюсь только стратегическими направлениями, решением глобальных вопросов и проверкой результатов.

— Политика вас не интересует?

— Я уже занимался политикой: четыре года представлял в украинском парламенте фракцию «Партии регионов», хотя и был независимым кандидатом. За всю свою жизнь, кстати, я состоял только в одной партии — коммунистической. Вступил в нее в середине 80-х годов еще совсем молодым парнем. Конечно, не по своей воле, время тогда было такое — вступали передовики производства, деятели искусств, шахтеры, космонавты. Вот и мне сказали — давай, так надо. Но когда меня выбрали главой Олимпийского комитета страны, все политические полномочия я сложил. Отказался от них с легким сердцем, не мое это.

— С билетом члена КПСС что сделали?

— Я его не выкинул, дома вместе с другими раритетами лежит. Все-таки реликвия…