Переплывший земной шар / Спорт / Exclusive

Переплывший земной шар / Спорт / Exclusive

Переплывший земной шар

/  Спорт /  Exclusive

Владимир Сальников: «После выступления захожу в столовую, и вдруг все, несколько сотен человек, встали и начали скандировать мое имя. Тот момент стоил всех моих усилий и мук... Я искренне желаю сегодняшним нашим олимпийцам пережить что-то подобное»

На рабочем столе Владимира Сальникова стоит табличка с надписью по-английски: «Только сумасшедшие, думающие, что они могут изменить мир, единственные, кто делает это». «Это ваш девиз?» — интересуюсь у хозяина кабинета. «Да нет, я редко бываю способен на сумасшедшие поступки», — усмехается он. Сальников явно скромничает. Три золотые медали на московской Олимпиаде-80 принесли сегодняшнему собеседнику «Итогов» сумасшедшую популярность. Выступление в Сеуле восемь лет спустя, от которого его отговаривали все высокопоставленные начальники, иначе как безумством и вовсе не назовешь. Сейчас в качестве президента Всероссийской федерации плавания Владимир Сальников привез на Игры в Лондон команду пловцов. Вслух он в этом не признается, но надеется на «золото» — хотя последними нашими олимпийскими чемпионами были еще Александр Попов и Денис Панкратов шестнадцать лет назад. Чем вам не сумасшедшинка?

— Владимир Валерьевич, скажите честно: нам стоит ждать от пловцов золотых медалей?

— Считать виртуальные медали в корне неверно. Планировать на соревнованиях можно собственный результат, но никак не итоговое место. К сожалению, финансирование отечественного спорта строится именно на прогнозе. Сколько наград главный тренер заложил в план, столько денег на подготовку и получил. Если вы хотите иметь представление о сегодняшнем положении дел в российском плавании, посмотрите на мировые рейтинги. Они дают настоящую картину, которая куда правдивее любых предстартовых обещаний и прогнозов. Так, на дистанциях 100 и 200 метров на спине Анастасия Зуева сейчас стоит второй, Юлия Ефимова — шестая на сотне брассом. Спринтеры Никита Лобинцев, Данила Изотов и Андрей Гречин входят в десятку сильнейших на дистанции 100 метров вольным стилем, в баттерфляе Евгений Коротышкин и Николай Скворцов тоже находятся довольно высоко. Есть вероятность хороших результатов в мужских эстафетах 4х100 и 4х200 вольным стилем и 4х100 комбинированной. В общем, в пяти-шести видах мы вполне можем претендовать на медали, причем самого высокого достоинства.

— Атлетов олимпийская горячка уже охватила. Президенты спортивных федераций тоже нервничают?

— У меня когда-то был период, когда я не выдерживал нервного напряжения, наступающего перед важными соревнованиями. За несколько часов до старта возникало состояние нервного перевозбуждения, в котором я сгорал как свечка. Вставал на тумбочку выжатый словно лимон, руки и ноги — ватные. В результате на коронной дистанции 1500 метров ухудшал свой результат сразу секунд на тридцать. Потом понял, что с волнением, как и с соперниками, можно бороться. В сборной СССР работал психолог Геннадий Горбунов, который включал в подготовку элементы психологического тренинга. Мы использовали самовнушение, проводились даже сеансы гипноза. В результате к 18—20 годам у меня был уже довольно богатый набор психологических инструментов, которыми я умел пользоваться. Вводил себя в особое состояние, близкое к трансу, и разогревал все системы организма так, чтобы они работали с максимальной эффективностью... Я очень рад, что нам удалось договориться с Геннадием Дмитриевичем и он будет работать с российскими спортсменами в Лондоне. Уверен, помощь Горбунова придется кстати всем, не только пловцам.

— Обычно дети начинают заниматься спортом под влиянием родителей. Вы не были исключением?

— Я бы сказал, что меня привела в спорт сама жизнь. Бабушка по маминой линии жила в Новгородской области, в деревне Горбино на берегу Мсты. У реки проходила большая часть жизни деревенской детворы: здесь то купались, то рыбу ловили. Когда я приезжал летом на каникулы, бегал на реку вместе с местными мальчишками. Но в воду не лез, а на тех из ребят, кто саженками доплывал до середины Мсты, смотрел с восторгом. Лет в шесть я высказал родителям идею, что мне позарез нужно научиться плавать. Мама выяснила, где можно купить абонемент, и записала меня в ленинградский бассейн СКА. Хорошо помню его первое посещение: 50-метровая чаша поразила своими размерами. Я страшно испугался, что нас сразу поведут туда, и был очень рад, когда мы свернули к лягушатнику. Однако мои занятия закончились чрезвычайно быстро. После второго посещения бассейна я заболел, и на этом плавательные опыты до поры до времени пришлось завершить.

Второй заход оказался более удачным. Когда мне исполнилось восемь лет, мама отстояла многочасовую очередь и записала меня в плавательную группу бассейна «Экран». Он принадлежал Институту телевидения. К нестандартной ванне 17х12 метров, предназначенной для испытания различной аппаратуры, энтузиасты сделали мелководную пристройку и получили обычную 25-метровую чашу. В стенах были какие-то смотровые окна — в общем, обстановка больше напоминала испытательный стенд для космонавтов, чем спортивный объект. На первом занятии нужно было выполнить какие-то элементарные упражнения, а потом проплыть несколько метров. Я очень боялся, что меня не примут, и старался изо всех сил. В конце урока наш тренер Глеб Петров продемонстрировал, как нужно плавать, и преодолел 25 метров баттерфляем. Молодой, с атлетической, накачанной фигурой, он смотрелся очень эффектно. Мы просто пищали от восторга.

— За всю жизнь вы ни разу не разочаровались в избранном виде спорта?

— В 12—13 лет у меня был такой период. Я плавал на спине и комплексом, но результаты практически не улучшались. Возникали разные мысли: например, стоит ли мне продолжать? И тогда Петров предложил нестандартный ход — перейти в другую группу, к тренеру Игорю Кошкину. Самый младший парень в ней был старше меня на год, остальные — на два-три года. При этом сам Кошкин позднее признался, что не увидел во мне особых талантов. Просто ему нужен был спарринг-партнер для лидера группы Сергея Русина. Для меня начался тяжелый период: каждый день, каждая тренировка становилась битвой за выживание. Год в этом возрасте — колоссальная разница. За одну серию ребята обгоняли меня на сто, двести метров и потом ждали, пока я финиширую. Тренер зачастую просто махал рукой: все, хорош, потом когда-нибудь доплывешь, нет времени. Все это очень сильно било по самолюбию. Сдаваться не хотелось, и на каждом занятии я бился за то, чтобы хоть немного сократить этот разрыв.

Помню, одну зиму в Ленинграде стояли страшные морозы, градусов сорок. Тренировка у нас начиналась в 8 утра, я вышел из дома в 7.15 и, как обычно, пешком дотопал до бассейна. Вахтер в недоумении: мол, чего пришел. «Все отменили, даже уроки в школе», — ужасается он. Мне же в голову не пришло, что тренировка может не состояться, настолько я был заряжен на работу. Тренер тогда ничего не сказал, но, мне кажется, ему рассказали об этой истории, и он оценил мое рвение.

— Мсту когда в итоге переплыли?

— Примерно в то время и переплыл. Но получилось все как-то обыденно: начинался новый школьный год, ребята уже разъехались. Я пришел на берег, разделся, перемахнул реку, оделся и пошел домой. Задача была выполнена, но ни радости, ни гордости в душе не ощущалось. Я был уже в другой лиге, передо мной стояли совершенно иные задачи.

Вскоре после перехода к Кошкину у меня с тренером состоялся важный разговор. Наставник сказал, что в плавании на спине роста результатов у меня нет, в брассе мне тоже ничего не светит. Остается только вольный стиль, да и то лишь средние и дальние дистанции. Это было сильным ударом, ведь спорт к тому времени занял серьезную часть моей жизни. Иногда я встречал на улице ребят, которые пришли в бассейн вместе со мной, но потом бросили тренировки, и никак не мог понять их: какие могут быть увлечения помимо плавания? В общем, я перешел на стайерские дистанции, не очень понимая, какой это каторжный труд: сумасшедшие объемы, огромное количество времени, проведенное в воде. Потом, когда я уже стал членом сборной страны, самое большое раздражение вызывало то, что спринтеры уходили из бассейна гораздо раньше нас. «Какие же они все-таки лентяи!» — думалось тогда. После окончания карьеры я подсчитал, сколько километров проплыл на тренировках. Получилось 40 тысяч с лишним, то есть один оборот вокруг экватора я точно сделал и пошел на второй.

— В 70-х годах сборная СССР часто проводила совместные тренировки с американцами. Странно, что одни из законодателей мод в мировом плавании согласились раскрыть перед нами свои секреты.

— Нашу команду соперники воспринимали тогда не слишком серьезно. Из громких успехов советского плавания того времени можно вспомнить лишь олимпийские победы Галины Прозуменщиковой и Марины Кошевой. Куда сложнее было получить санкцию на проведение таких тренировок со стороны высших спортивных и партийных органов. Тут надо отдать должное тогдашнему главному тренеру сборной Сергею Вайцеховскому — очень образованному человеку, свободно говорившему по-немецки, неплохо владевшему английским. Он принимал участие в международных научных конференциях, обладал необходимыми контактами и понимал необходимость обмена опытом с иностранцами. В общем, Вайцеховский сумел пробить такой сбор, и в 1976 году первая группа отправилась в США. Мы получили максимально льготные условия: хозяева бесплатно предоставили нам проживание и питание, советская сторона оплачивала только авиабилеты.

Совместные тренировки с американцами произвели сильное впечатление. Дома я вставал в 7 утра и считал себя очень дисциплинированным человеком. В Калифорнии же мы поднимались в 4.30. На завтрак тарелка овсяных хлопьев, залитых чашкой холодного молока, и — вперед. Солнце в такую рань еще не всходило, до моря — два часа езды на машине, мы его и в глаза не видели. В 5.30 все спортсмены выстраиваются на бортике, человек сто. Никому даже в голову не приходит пожаловаться на ранний подъем или другие неудобства, конкуренция-то огромная. Тренировками в спортивном центре ведал Марк Шуберт — известная в мире плавания личность, — воспитавший многих знаменитых чемпионов. Очень жесткий человек с колючим взглядом и тонкими, злыми губами. Даже когда он улыбался, от него веяло холодом. На нас он произвел впечатление настоящего человеконенавистника.

Крайняя левая дорожка в бассейне была отведена самым слабым пловцам. Рядом — чуть посильнее, по соседству — еще более сильные. Наконец, на крайней правой тренировались настоящие звери, которые бились на каждом тренерском задании. Попасть сюда — само по себе уже огромная честь. Тон там задавал пуэрториканец Джесс Вассалло, выступавший за США. Спустя два года, на чемпионате мира 1978 года он выиграл несколько золотых медалей, позже был президентом федерации плавания Пуэрто-Рико. Таких зверюг, скажу вам, я в своей жизни не встречал: он буквально летал по воде. Я тогда тоже был уже не новичком — все-таки рекордсмен Европы, финалист монреальской Олимпиады-76, — но перед ним чувствовал себя просто мальчишкой. Он меня буквально размазывал по бортику, в каждой тренировочной серии привозил по сто метров отрыва.

Сдаваться не хотелось: сжав зубы, мы пытались хоть как-то соответствовать. То же самое было и в тренажерном зале. Помню, какая-то местная девчонка лихо запрыгнула на турник и легко выдала двадцать подтягиваний. Я смог выжать лишь десять, да и то два последних были такие судорожные, что их за подтягивания можно было и не считать. В общем, поездка получилась тяжелая, но очень поучительная: мы поняли, что никаких чудес в подготовке нет. Грозные американцы — такие же люди, как и мы, только очень много работают. Они намного лучше нас готовы как в воде, так и в зале — вот и весь секрет.

— Какие неспортивные воспоминания оставило пребывание в лагере главного идеологического противника?

— Хоть мне и было всего 16, к тому времени я уже не раз бывал за рубежом: годом раньше, например, принимал участие в соревнованиях в Швейцарии. Тогда, в отличие от многих моих товарищей, заграница меня не поразила. Скорее я воспринимал окружающее в качестве некоего аттракциона — с любопытством, но без особенного удивления в глазах. Как все, покупал яркие шариковые ручки, еще какую-то мелочовку для подарков, однако все это изобилие не особенно цепляло. Может, подсознательно я уже был знаком с ним по рассказам отца или же сказывалась идеологическая пропаганда... В этом смысле Америка произвела куда более сильное впечатление. Небоскребы, стремящиеся круто вверх, «Кадиллаки», словно крокодилы, ползающие по улицам. Много позже я неплохо освоил английский язык и стал чувствовать себя в США практически своим.

— Бытовой рай в 1980-м, во время московской Олимпиады, воцарился и в столице Страны Советов. У спортсменов была возможность прогуляться по улицам, поглазеть на витрины?

— Это удалось сделать после окончания соревнований. Вместе с завершением плавательной программы Игр закончились и наши тренировки, начался отдых. Нельзя сказать, что я сразу же побежал в магазин за колбасой, но все-таки полюбопытствовал. Видел и свежевымытые улицы, и милиционеров в парадной форме на каждом углу. В Олимпийской деревне, где жили атлеты, в бытовом плане все тоже было в полном порядке. Почему-то запомнилось изобилие финских продуктов в тамошних магазинах — какие-то немыслимые мармелады, конфитюры. Каждый вечер для спортсменов устраивали потрясающую дискотеку с отличной импортной аппаратурой. Ко мне в гости приезжал отец, которому пароходство выделило путевку в Москву. Мы с ним пообедали в столовой Олимпийской деревни, я показал ему, где мы живем...

Сейчас много говорят: мол, все это была показуха, призванная доказать преимущества социалистического строя. Не знаю, может, горожане и чувствовали какие-то неудобства, связанные с ограничениями, введением паспортного режима... Мы же, спортсмены, какой-то искусственности происходящего не ощущали. Наоборот, искренне гордились тем, что московская Олимпиада ничуть не уступает Играм-76 в Монреале. А во многих смыслах и превосходит их. Восхищались бассейном «Олимпийского» — огромным, воздушным, светлым. Правда, еще за три дня до начала соревнований там торчали кабели, а часть стен не была выкрашена. Однако, как часто водится в нашей стране, в последнюю минуту все было приведено в порядок, вычищено и убрано.

— С тремя золотыми медалями вы стали одним из героев Олимпиады-80. После того триумфа вас, наверное, завалили подарками и премиями?

— По итогам Игр я был награжден орденом Трудового Красного Знамени. Это была моя первая награда, поэтому на орден Ленина я не мог рассчитывать в принципе. Орден, кстати, потом вызвал конфуз в военной части, к которой я был приписан, — моя спортивная карьера ведь закончилась в ЦСКА. Когда оформляли документы о демобилизации, прапорщик в отделе кадров вдруг поднял голову: «Здесь, наверное, опечатка, у вас же орден боевого Красного Знамени?» — и никак не мог взять в толк, что никакой ошибки нет (смеется).

За каждую золотую медаль мне заплатили по три тысячи рублей. На них я без очереди купил машину — седьмую модель «Жигулей», которой безумно гордился. С жильем дела обстояли сложнее. В Ленинграде мне вручили ключи от однокомнатной квартиры. Там, правда, не было телефона, его обещали поставить через полгода, но это казалось незначительной мелочью. Я там толком и не пожил, а когда женился на Марине и переехал в Москву, вернул ключи назад. Не продал, не принес в семью, просто выписался — надеясь, что в столице получу другую квартиру. Но в Москве спортобщество «Зенит», за которое я тогда выступал, в предоставлении жилья мне отказало. Семь месяцев жил у родителей жены, пока обстановка не начала накаляться. В итоге я перешел в ЦСКА, где жилищный вопрос решили очень быстро.

С приобретенной на призовые «семеркой», кстати, также случилась курьезная история. После Олимпиады-80 в Москву приехал журналист из американского журнала Sports Illustrated делать про меня материал. Перед этим он был в гостях у 9-кратного олимпийского чемпиона Марка Спитца и теперь горел желанием написать сравнительный репортаж о том, как живет знаменитый Сальников. Репортер этот, Гарри, несколько раз бывал у нас с Мариной в гостях, следовал за мной буквально по пятам. Даже на чемпионат Европы в Рим вслед за советской сборной поехал... Стоит ли говорить, что мы старались не ударить перед ним в грязь лицом — естественно, в меру наших финансовых возможностей. Раз, скажем, пригласили американца на дачу. У нас был обычный деревянный домик с огородом, куда мы иногда заезжали летом. Наготовили шашлыков, скормили гостю две банки тещиного вишневого варенья. Правда, не обошлось без конфуза: когда машина заезжала на участок, ворота от ветхости упали.

В другой раз я взял с собой Гарри на тренировку. Когда подъехал к бассейну «Олимпийского» и запарковался, по привычке снял с машины дворники и зеркала заднего вида. Тогда эти аксессуары часто воровали, у меня, например, их снимали несколько раз. Кому интересно все время за ними в магазин бегать? Американец оказался парнем наблюдательным и описал все это в своей статье. Получалась интересная картина: Спитц ездит на шикарном лимузине, Сальников — на дребезжащем ведре под названием «Жигули», с которого он вдобавок снимает зеркала и дворники. Спитц открывает парад роскошных яхт в Майами, Сальников в это время закрепляет еле стоящие ворота у фанерной времянки. И так далее... (Смеется.)

В общем, вызвали меня в Спорткомитет, начали пропесочивать. Мол, что же ты нас в глазах иностранцев позоришь?! «А вы разве зеркала не снимаете?» — недоумеваю я. Хотели мне вроде даже выговор влепить, да не за что. Машина ведь моя, могу делать с ней, что хочу. И смех и грех...

— Знаю, после московской Олимпиады у вас в США была и другая слава. Мне рассказывали, что американцы начали перенимать фирменный победный жест Сальникова — две поднятые вверх руки.

— Да, они вырезали по моей журнальной фотографии трафарет из бумаги и разучивали жест по нему. Мне это потом подтвердили Марк Шуберт и Рафаэль Эскалос — испанский пловец, принявший гражданство США. Признались американцы и в другом: оказывается, они вешали мои фотографии на шкафчики в раздевалке и метали в них дротики для дартса. Это им, дескать, помогало лучше настроиться на борьбу.

— Давно хотел задать кому-то из бывших пловцов интимный вопрос. Известно, что перед важными заплывами спортсмены сбривают с тела волоски, чтобы лучше чувствовать воду. Сейчас с различными депиляционными средствами проблем нет, а как было раньше?

— Раньше мы пользовались бритвенными лезвиями «Нева», которые считались главным оружием советских пловцов. Они были очень толстыми и при бритье снимали с кожи не только волоски, но и самый верхний слой эпителия. Для плавания это было то, что надо. Что толку в удалении волос, если ощущения кожи не обострены? С «Невой» же мы обнажали свои нервные окончания в буквальном смысле этого слова. В итоге процедура бритья граничила с садомазохизмом. Когда наши спортсмены выходили на старт, на спине и груди у них были видны полосы от станка. Это приносило неповторимое чувство воды: ты ощущал ее буквально каждой клеточкой. Еще одним побочным эффектом становились растирки, которые накладывались во время массажа перед соревнованиями на заголенное тело. Если массажист не рассчитал и хоть немного переборщил с количеством разогревающей смеси, это приводило к очень серьезным ощущениям. Могу сказать как человек, неоднократно это переживший: боль, сравнимая с ожогом, — сразу бросаешься смывать растирку, заливать ее маслом.

— Можете вспомнить, где вы находились в июле 1984-го, когда проходила бойкотируемая Советским Союзом и другими социалистическими государствами Олимпиада в Лос-Анджелесе?

— Вместе с национальной командой я был на сборах и готовился к соревнованиям «Дружба-84», которые должны были стать неким заменителем Игр. Этот этап моей жизни в голове отложился не очень хорошо, а вот как мы узнали, что в Лос-Анджелесе выступать не будем, помню отлично. Когда об этом было объявлено, сборная находилась в ГДР на тренировочной базе в городе Линдофмарк. Классический немецкий эрзац, которому позавидовали бы даже спартанцы: общага с удобствами на этаже, скромный бассейн. Впрочем, на большее рассчитывать было сложно — ударный сбор, на нем только пахать, и все. Вечером включаем в холле телевизор, а там зачитывают объявление. Мол, в связи с угрозой для жизни атлетов принято решение не участвовать... Внутри мгновенно воцарился какой-то вакуум, полная пустота. Совершенно непонятно, что теперь делать и надо ли делать вообще. Тут же возникла масса вопросов: а для чего ты корячился все последние четыре года?! Ребята предлагали напиться, благо спиртное продавалось в лавке по соседству. Но даже пить не хотелось, организм не мог сразу отказаться от годами соблюдаемого режима.

Конечно, мы следили за результатами, которые показывались на Олимпиаде. Приходила информация, потом появились видеозаписи. Но я смотреть их не мог, возникало отторжение. Мне тогда было 24 года — самый расцвет. На всех своих дистанциях — 400, 800 и 1500 я был первым в международном рейтинге, владел всеми мировыми рекордами. В течение шести лет, с 1978 года, не проигрывал вообще никому. В тот момент я первый раз подумал: наверное, это все, спортивная карьера закончилась. Выдерживать сверхнагрузки еще четыре года, до следующих Игр, казалось делом невозможным. К тому же пошли травмы, плечо ныло все больше и больше...

На «Дружбе» стояла задача показать результаты выше, чем на Играх в Лос-Анджелесе, что в конечном итоге мне удалось. Да и не только мне, на московских соревнованиях был установлен целый ряд мировых рекордов. После окончания плавательного турнира я пригласил ребят из нашей команды и коллег из сборной ГДР в гости отметить событие. Даже не знаю, сколько народу набилось в нашу с Мариной «двушку»: в мои «Жигули» вместилось человек десять, потом подъехало еще несколько машин. С тех пор в квартире такого количества людей больше не было. Организовали классическую складчину, все как полагается... Пили мы не с горя, нет. Просто хотелось общения, ведь занимались-то мы общим делом.

— История, как год спустя ваш многолетний наставник Игорь Кошкин заявил, что не видит смысла продолжать дальнейшую совместную работу, хорошо известна. Были ли еще люди, чье неверие в ваши силы задело особенно больно?

— Был один человек, довольно высокопоставленный. Он выразил свое мнение, на которое, наверное, имел право. Но тогда меня это очень сильно задело. Особенно аргументы, которые были выбраны: я не должен ехать на следующую Олимпиаду в Сеул, чтобы не уронить знамени советского спорта. Мол, первого места тебе не выиграть, а даже второе или третье в твоем исполнении никого не интересует. Договорился до того, что с моей стороны это будет преступление. Подготовку к Играм-1988 я во многом вел вопреки тому человеку. Последние сто метров дистанции, когда я просто умирал от усталости и боли, меня поддерживало только желание доказать оппоненту его неправоту. «Я тебе докажу, докажу», — билось в голове...

— Знаю, перед сеульской Олимпиадой вам серьезно помог тесть, который сумел обеспечить условия для подготовки.

— Маринин отец был создателем и руководителем научного центра олимпийской подготовки в Тушине. Он обслуживал несколько видов спорта — легкую атлетику, велоспорт, бокс. В свое время тесть сам серьезно занимался спортом, входил в велосипедную сборную. Именно он предложил, чтобы я продолжил карьеру до сеульских Игр. «А тренером твоим станет Марина», — прозвучало тогда. В первую секунду я, признаться, подумал: «Что за чушь?!» Однако мне быстро разъяснили преимущества такого решения. Во-первых, жена была мастером спорта по легкой атлетике, чемпионкой страны в беге на 200 метров и знала спорт не понаслышке. Во-вторых, она тогда уже серьезно занималась научно-исследовательской работой: сначала в лаборатории легкой атлетики ВНИИФКа, потом в течение трех лет в группе Кошкина. «Ну и наконец, Марина знает тебя лучше, чем ты сам», — завершил объяснения тесть.

Он раскрыл мне глаза на очень многие вещи. Обладая огромными контактами и связями, тесть помогал встретиться с лучшими специалистами из разных спортивных областей. Помню свой разговор с одним из ведущих физиологов страны Феликсом Залмановичем Меерсоном. «Что вы едите?» — поинтересовался собеседник. Я добросовестно перечислил содержимое меню на базе «Озеро Круглое». Неожиданно тот же самый вопрос прозвучал во второй раз. Признаться, я решил, что профессор не расслышал, все-таки он был уже в летах. Повторяю все сказанное, только громче. «Деточка, я не глухой, — вдруг говорит собеседник. — Все то, что вы сейчас рассказали, потребляется для образования каловых масс. Меня интересует, что вы едите для получения энергии?»

Эти встречи кардинально изменили мой взгляд на спорт. Многие думают, что существует такая чудесная таблеточка, съел ее — и сразу стал чемпионом. На самом деле человеческий организм обладает уникальными способностями, которые мы используем далеко не полностью. Он сам регулирует наш гормональный баланс, в случае необходимости вырабатывая те или иные вещества. Разрушить эту систему с помощью допинга очень легко, но сделать это можно только один раз. Гораздо проще и правильнее найти резервы для работы организма. Например, приток дополнительной энергии можно обеспечить с помощью правильного питания. После этого вся моя офицерская зарплата стала уходить на свежие продукты с рынка: ягоды, парное мясо. Его доставали откуда только можно: даже знакомый в ЦК КПСС раз в неделю поставлял по два килограмма прямо из партийного буфета.

— Для многих болельщиков, особенно западных, Владимир Сальников — это не столько три золотые медали Олимпиады-80, сколько героическая победа на сеульских Играх восемь лет спустя. Вы часто вспоминаете тот успех?

— О нем не дает забыть вот этот золотой перстень, сделанный в виде пяти олимпийских колец. После победы в Южной Корее его подарил один знакомый, бывший главный тренер сборной Канады. Мне понравились стиль и лаконичность перстня, с тех пор ношу его постоянно.

А еще я часто вспоминаю эпизод, случившийся под занавес того триумфального для меня дня. После всех перипетий — выступления, награждения и допинг-контроля — поздним вечером я возвращался в Олимпийскую деревню. Захожу в столовую поужинать, и вдруг все, кто там был, несколько сотен человек, встали, начали скандировать мое имя и аплодировать. Ничего подобного в моей жизни еще не было. Это было не просто счастье, это было что-то еще выше. Тот момент стоил всех моих усилий и мук... Знаете, я искренне желаю сегодняшним нашим олимпийцам пережить что-то подобное. Это будет значить, что в спорте они состоялись.