ПРИ ЧЁМ ТУТ РЕЛИГИЯ?

ПРИ ЧЁМ ТУТ РЕЛИГИЯ?

Японцев иногда называют «нацией самоубийц», имея в виду их спокойное отношение к добровольному уходу человека из жизни. Благодаря синтоизму жители страны Ямато уже много веков тому назад точно знали, что в загробной жизни нет ни адского пламени, ни райских садов. А буддизм приучил философски относиться к тому, что всё сущее бренно, а жизнь неотделима от смерти, как день от ночи. Самурайский кодекс чести возвысил смерть, придал ей ореол мужества и благородства. «Путь самурая обретается в смерти. Рассуждения о том, что умереть, не достигнув своей цели, значит умереть собачьей смертью — это досужая болтовня себялюбивых людей. Не добиться своей цели и продолжать жить — это трусость» (Хагакурэ, 2004: 21). При этом кодекс чести не противопоставлял насильственную смерть добровольной: ритуальное самоубийство по приказу вышестоящего было распространённым явлением и включало оба эти элемента. Стечением времени самурайское отношение к смерти вообще и к самоубийству в частности распространилось на все слои японского общества. Убеждение в том, что достойная смерть лучше недостойной жизни, стало всеобщим. Наверное, поэтому ритуальное самоубийство занимает в японской культуре особое место.

В классическом варианте оно совершалось в рамках кодекса чести и системы взаимных обязательств гири. Во времена средневековой междоусобицы после смерти господина его вассал в знак вечной верности лишал себя жизни. Такое самоубийство называли словом дзюнси(смерть вослед). С наступлением мирного времени отношение к этому ритуалу изменилось. Иэясу Токугава (1542–1616) писал, что «это есть обычай старинный, но неразумный, и ничто не оправдывает его нужды». Однако ритуальное самоубийство отменили не сразу. В 1661 году в клане Набэсима 36 самураев объявили о намерении совершить дзюнси после смерти Наохиро Ямаги, одного из патриархов рода. Их струдом уговорили пожить ещё, а ритуал в княжестве Набэсима после этого запретили.

Этот случай подтолкнул к действиям правительство, которое сочло нерациональным терять лучших воинов ради ритуала. Через два года оно запретило дзюнси как пережиток военного времени. Интересно, что при этом было объявлено: ответственность за нарушение приказа будет возложена не на ослушников, а на старшего сына умершего сюзерена, который в этом случае будет лишён права наследования. Правительство знало, что делало: угроза чести сюзерена сработала, и обычай быстро пошёл на убыль. Однако в других ситуациях самоубийство ещё долго считалось делом чести и достоинства.

Во второй половине XIX века губернатор префектуры Канагава по имени Орибэ в ходе переписки с секретарем-переводчиком посольства США Хьюскеном получил от него письмо, которое счёл для себя оскорбительным. Губернатор обратился к министру иностранных дел Андо с просьбой выслать американца из Японии, но получил отказ. На семейном совете Орибэ было решено, что двойное оскорбление, от иностранца и министра, не оставляет губернатору выбора, и он в присутствии родных совершает харакири. По законам кровной мести родственники Орибэ начинают охоту за Хьюскеном. Японские охранники американского дипломата знают правила, и при первом же нападении разбегаются, подставляя американца под ножи мстителей. Затем наступает очередь министра иностранных дел Андо. Во время нападения он проявляет храбрость и вместе с охраной лично вступает в схватку с родственниками Орибэ. С обеих сторон есть убитые и раненые, но министр остаётся в живых. На этом акт кровной мести завершён: обе стороны выполнили свой долг, общественное мнение удовлетворено. Убив иностранного дипломата и напав на министра, родственники Орибэ совершили двойное преступление, и потому надолго исчезают со сцены.

Значение, которое придавалось кодексу чести и взаимным обязательствам, сделало акт кровной мести чрезвычайно распространённым в Средние века. Настолько распространённым, что японцы сочли нужным отделить его от обычного или заказного убийства и ввести определённые правила. В уже упоминавшемся завещании Иэясу Токугава, имевшем силу закона, говорилось: «В Японии исстари ведется, что человек не может жить под одним небом с врагом своего отца, матери или старшего брата. Ныне, если кто хочет прибегнуть к кровной мести, должен известить об этом судебно-следственный приказ и сказать, сколько дней или месяцев он думает не оставлять своего намерения. Это заявление записывается в особую книгу. Без такой предосторожности мститель будет считаем за простого убийцу» (Извлечения, 28).

Кодекс воинской чести и ритуальное самоубийство как его важнейший атрибут не сразу заняли в японской культуре своё почетное место. С XIII по XVI век страна была охвачена междоусобными войнами, во время которых акты преданности и мужества чередовались со столь же впечатляющими предательствами и изменами. На то были свои причины.

Самурайское сословие появилось на исторической сцене в конце XII века. В то время оно было немногочисленным, применяемое в бою холодное оружие — малоэффективным, а инженерно-технические возможности — ограниченными. В любом сражении перевес в живой силе ещё долго оставался главным фактором победы. Как правило, силы воюющих сторон были сопоставимы: большого перевеса добиться непросто, а если и добьёшься, противник может от боя уклониться, чтобы сил поднакопить. Надёжнее всего было заранее договориться с кем-то из противоположного лагеря, чтобы в нужный момент резко изменить соотношение сил уже на поле боя. По эффективности ничто не могло сравниться с этим приёмом. Так и поступали. Что же до морального фактора, то поначалу он не очень работал. Переход на сторону противника считался элементом боевой тактики, а судить победителя уже было некому.

В Европе войны велись по национальным, этническим, религиозным признакам. Русские и татары, англичане и французы, христиане и мусульмане, католики и православные. Противостояние сторон, разделённых национальными, религиозными, этнокультурными барьерами, имело острый характер и не поощряло перебежчиков. В таких условиях переходить на сторону противника трудно по моральным соображениям и рискованно по тактическим — стать «своим среди чужих» всё равно не удастся.

Совсем другое дело в Японии. Нация уже тогда была достаточно однородна, воюющие стороны говорили на одном языке, поклонялись общим богам и имели сходное воспитание. Воевали же за политическое влияние и материальные ценности, не более того. Ну и немного для самореализации. Сегодня альянс с одним, завтра с другим, лишь бы союз был выгоден и укреплял позиции семьи, клана, провинции. Высокого морально-идеологического барьера против измены не существовало. В этом и состоял смысл выражения гэкокудзё («низы побеждают верхи»), которое в последующую эпоху Токугава заклеймили как анархию и вопиющий социальный беспорядок. Склонность к заговорам, интригам и предательству усугублялась давней тягой японцев к тихим закулисным договорённостям. Японские военачальники не умели выходить на высокую трибуну и зажигать массы пламенными речами, но договаривались между собой умело и эффективно.

В истории Японии многие военные победы сопровождались масштабными актами предательства. В известном морском сражении при Данноура (1185) противостоявшие друг другу кланы Тайра и Минамото имели примерно равные силы, по 400 боевых ладей. Переход Тандзо, одного из союзников Тайра, с двумя сотнями ладей на сторону Минамото изменил соотношение на 3:1 и решил исход сражения. Победивший род Минамото на долгие годы стал самым влиятельным военным кланом. В решающей битве при Сэкигахара (1600) сошлись армии Исида и Токугава. Союзник Исида по имени Кобаякава со своим 15-тысячным отрядом в решающий момент боя ударил во фланг своим, чем во многом предопределил победу Токугава. Договорились об этом заранее, но сам Токугава до последнего момента не был уверен в своём тайном союзнике. Такие были времена.

Практика переходов настолько прочно вошла в тактические военные схемы, что в конце XVI века, во время похода Хидэёси Тоётоми в Корею, один из его командиров перешёл на сторону противника. Возглавив корейский отряд, он сражался впоследствии против соотечественников (Сиба, Кин, 73).

По правилам японского этикета, уважаемого человека всегда сажают лицом к входной двери. Это место считается самым почётным. Неважно, прибыл ли гость на переговоры в офис, на ужин в ресторан или в дом к другу. Это старинная традиция, которая сложилась в Средние века, когда воинское сословие самозабвенно занималось любимым делом. В изобилии водившиеся шпионы и наёмные убийцы ниндзя, постоянные заговоры и перевороты сформировали этикет военного времени. Чтобы показать гостю отсутствие тайных замыслов, его усаживали лицом к входу. В случае внезапного нападения он успевал вскочить и выхватить меч. Сегодня надобности в таких предосторожностях уже нет, но старинное правило по привычке соблюдают.

С изменами и предательствами было решено покончить после того, как клан Токугава пришёл к власти и объединил страну под своим началом в XVII веке. Началась мирная жизнь с новыми заботами и трудностями. Преданность и верность были объявлены непреходящей моральной ценностью и поставлены в центр воспитания воинского сословия. В последующие столетия благосклонное отношение общества к ритуальному самоубийству и постоянная готовность к нему привели к тому, что диапазон его применения значительно расширился. В японской истории известны случаи, когда самоубийство совершали не по необходимости, а просто оттого, что не знали, что ещё можно предпринять в сложившейся ситуации.

В 1868 году, когда последний сёгун Ёсинобу Токугава (1837–1913) решил отречься от власти в пользу молодого императора Мэйдзи, большинство его сторонников не согласились с этим шагом и предложили сражаться до конца. Во время совещания, на котором принималось решение, несколько самураев не выдержали напряжения и покончили с собой, не дождавшись результата (Сиба, 2000: 191).

Благосклонное отношение к самоубийству имело некоторые ограничения. Оно распространялась лишь на те случаи, когда добровольный уход из жизни решал конфликт между чувством и долгом в пользу последнего. Если же человек таким образом уходил от ответственности, самоубийство подвергалось моральному осуждению. Как, например, двойное самоубийство влюбленных (синдзю), которым жизненные обстоятельства не позволяют быть вместе. На такое самоубийство решались обычно семейные люди, ставшие жертвой роковой страсти. В эпоху, когда интересы семьи стояли на первом месте, любить полагалось либо жену, либо куртизанку. И не смешивать личные чувства с общественным долгом, а тем более, не ставить их выше.

Непременным атрибутом достойного самоубийства считалась продуманность, тщательная подготовка и отсутствие аффекта. Самоубийство, совершённое импульсивно, в порыве чувств, почиталось делом легкомысленным и, как всё легкомысленное, осуждалось.

Анализируя типичные литературные сюжеты эпохи Токугава, А. Р. Мазельер пишет: «Японские романисты охотно рассказывают историю об одном матросе, который… потерпев кораблекрушение в море и вернувшись впоследствии домой, нашёл свою жену замужем за другим. Без слова жалобы, и находя происшедшее совершенно естественным, он присаживается у своего очага и рассказывает свои приключения. Потом, внезапно вскочив, выхватывает саблю, убивает жену, своего соперника и поканчивает с собой. Один романист оканчивает свой рассказ восклицанием: "Разве можно было ожидать такой деликатности от простого мужика!" Такое падение нравов не может не вызывать отвращения, добавляет европеец» (Мазельер, 56).

Популярность этого сюжета и положительная оценка японским романистом главного героя определяются двумя факторами: 1) он проявил выдержку и хладнокровие в критической ситуации; 2) все действующие лица лишились жизни, но сохранили лицо. Это и есть деликатность решения вопроса по-японски. Следует добавить, что, по закону эпохи Токугава, если муж заставал жену с любовником, то имел право решать вопрос на месте: либо простить, либо убить обоих. В последнем случае он освобождался от уголовной ответственности.

Японская история знает много примеров самоубийств, совершённых в соответствии с классическими канонами. Они предполагают обдуманность последнего шага, тщательную проработку деталей и взвешенный анализ всех последствий.

Герой русско-японской войны генерал М. Ноги несколько лет ждал момента, когда сможет совершить ритуальное самоубийство. Так он выполнял волю императора Мэйдзи, запретившего генералу делать это при его жизни. Император скончался в июле 1912года, и ровно через 40 дней М. Ноги выполнил давно задуманное. Перед смертью он провёл пресс-конференцию для журналистов.

Через 85 лет после этого события, тёплым осенним вечером 1997 года три японских бизнесмена, до того не знакомых друг с другом, встретились в холле маленькой гостиницы в пригороде японской столицы. Выпив по кружке пива и легко поужинав, они разошлись по своим номерам. В этот вечер все трое покончили жизнь самоубийством, повесившись на креплении для кондиционера. Представить себе такую ситуацию в какой-либо другой стране довольно сложно. Причиной тройного самоубийства стали финансовые проблемы. Кроме этих трёх бизнесменов, в тяжёлом 1997 году по той же причине свели счёты с жизнью ещё три с половиной тысячи японцев. Деловые и финансовые неудачи вышли сегодня на второе место среди причин самоубийства в Японии (около 40 % от общего числа), а абсолютные цифры постоянно растут. В 2003 году они достигли пика — более восьми тысяч жертв финансово-экономических трудностей.

До 1873 года самоубийство заменяло собой смертную казнь по приговору, который мог быть вынесен судом, вышестоящим военачальником или группой самураев. Добровольная смерть считалась в Японии более почётной, чем насильственная, но такая честь предоставлялась только самурайскому сословию. Вот как описывает эту процедуру присутствовавший на ней французский дипломат:

«Процедура, суд и исполнение приговора обставлены с большой торжественностью. В таких случаях… воздвигают на четырёх столбах просторный дощатый навес, обнесённый со всех сторон бамбуковой перегородкой; последняя обита изнутри белой шёлковой материей. Вооружённая стража охраняет все доступы к ограде. Из одной двери… выходит обвиняемый в сопровождении двух друзей или свидетелей по собственному выбору, и судебных защитников. Из другой… выходят обвинители и судьи. Обвиняемый, одетый в белое, как и его свидетели, садится посередине на белый ковер с красной каймой, против своих обвинителей… С правой и с левой стороны располагаются судьи. Защитники стоят на почтительном расстоянии. Те и другие в парадных одеждах. Только одно лицо, позади обвиняемого, сохраняет военный мундир и саблю за поясом. Он обязан отсечь голову преступнику, если тот по произнесении приговора замедлит покончить с собой. <…> Уверяют, будто приговорённый самурай чрезвычайно редко выказывает страх при исполнении харакири»(Гюмбер, 178, 181).

В 1873 году все формы самоубийства были выведены за пределы юридической практики, однако отголоски традиционного отношения к ритуальному самоубийству просматриваются и в современной жизни. Влиятельные люди, занимающие высокие посты и наделённые властью, часто предпочитают самоубийство публичному позору. Как было сказано в моральном наставлении, «если кто-то обвиняет тебя, то это позор на всю жизнь» (Сато, 278). Согласно буддийской этике, смерть списывает человеку грехи, совершённые при жизни, и потомки не должны вспоминать о них. В современной общественной практике человек, искупивший вину ценою жизни, освобождается от обвинений и восстанавливает своё доброе имя. Самоубийство в таких обстоятельствах имеет даже собственное название (инсэкидзисацу).

В 1998 году известный в Японии кинорежиссер 64-летний Дзюдзо Итами покончил жизнь самоубийством после того, как его обвинили в связи с молодой женщиной. В посмертной записке он написал, что уходит из жизни, потому что не видит иного способа доказать свою невиновность. Этот случай был подан в западной прессе как образец японской нелогичности: по западным представлениям, свою невиновность нужно доказывать в суде, а не лишать себя жизни. В этнокультурном контексте самоубийство такого рода следует рассматривать как непрямое, и потому более изящное по японским понятиям признание своей вины и готовность искупить её по самому высокому счёту. В похожей ситуации 28 мая 2007 года ушёл из жизни министр лесного и рыбного хозяйства К. Мацуока, когда началось расследование финансовых нарушений в его ведомстве.

Самоубийства высокопоставленных чиновников и бизнесменов в Японии, совершаемые до начала или в ходе официального расследования, имеют и другую, более рациональную причину. В эпоху Токугава преступления против государства и общества карались строже, чем преступления против частных лиц. При суровости тогдашних законов и изощрённой пыточной практике обвинительные приговоры выносились часто. Сохранились письменные свидетельства очевидцев: «Правосудие оказывается всякому без различия званий и состояний. Но преступление против безопасности государства наказывается гораздо строже, чем преступления против частных лиц. Это происходит от того, что люди, обязанные наказывать преступления первого рода, верно будут казнены смертью, если нестрого поступят с виновными» (Зибольд и др., 343).

Смертная казнь сопровождалась конфискацией имущества и опалой для семьи преступника, независимо от его социального положения. Несмотря на послевоенные преобразования, эта традиция живёт в японском обществе и поныне. Об этом свидетельствуют громкие процессы последних лет и остракизм, которому подвергаются члены семей осуждённых. В таких условиях самоубийство подозреваемого, помимо всего прочего, является ещё и актом милосердия по отношению к своим родным и близким.

Интересно, что эту традицию заложили в эпоху Токугава сами обвинители. Жившие тогда в Японии европейцы рассказывают, что при наличии весомых улик против подозреваемого пыточному палачу подавали знак, и он быстро умертвлял несчастного ещё до того, как тот успевал дать признательные показания. Затем его объявляли умершим в ходе следствия от болезни, а его вину оставляли недоказанной, тем самым спасая членов семьи от позора и преследований (Зибольд и др., 344).