По ту сторону льда

По ту сторону льда

Портфель "ЛГ"

По ту сторону льда

Крайне интересно знать, как живут рыбы зимой. О людях в декабре, январе и феврале почти всё известно. Они сидят у телевизора и ходят на работу.

Вокруг зимних людей много всякой живности. Кошки, собаки, даже водоплавающие карлики в аквариуме. Это рыбы-рабы.

Но по большому счёту все рыбы – рабы. Они немы подо льдом. Они тычутся в ледяное одеяло своими холодными резиновыми губами, хотят что-то нам сказать. Но у них не получается. Не выходит.

Они хотят нам прокричать о своём сиротстве. Рыбы страшно одиноки. Им просто не с кем поговорить, вот они и разучились это делать. Ну кто, скажите на милость, был бы рыбьим собеседником?

Тритоны, моллюски?

Тритоны. Их и летом-то днём с огнём не отыщешь. И в самом деле, не объявили ли люди войну саламандрам? И тритоны скрылись, ушли в партизаны. Лягушки уже в ноябре временно откидывают свои зелёные копыта. До первой трели жаворонка. До первой трепетной девушки у пруда.

У лягушек анабиоз.

Карасики и окуньки, плотва поблёскивают где-то в метре ото льда и в полуметре друг от друга. Карасики равны между собой. И им нечем похвалиться. Разве что тем, сколько личинок они проглотили на завтрак. Ну похвалишься. И что? Дальше – скука «загородных дач».

Сазаны? Их на Кубани называют шараны. Истинные жулики. Но они и по характеру своему не могут быть общительными. Проболтаешься, соседний сазан живёхонько схватит твою добычу.

Щуки? Да, у них красивое тело, длинное, с голым соблазнительным пупком. Но щуки со дня сотворения мира чувствуют свою ущербность. Они обречены быть хищницами, прятать зубы за тонкими своими и длинными крейсерскими губами.

Щуки попадаются на сущую чепуху. На блестящий предмет. Вот тогда-то они и рыдают тёмными слезами: «Её, саму-то круглую обманщицу, отличницу жратвы, и провели». И вскоре, после слёз, щуку пропускают через мясорубку. Была щукой, красавицей с лысым затылком, бизнес-леди, а стала элементарной котлетой. Более того, и это ещё обиднее, люди швыряют недоеденную котлету на пол. Кошке.

И всё же рыбы по ту сторону льда пристально наблюдают за людьми.

Они на работу, может быть, и не ходят, но у них – вечный телевизор. Даже если лёд запорошен или покрыт снегом, всё равно рыбы видят людей. Через перископы снежинок. Это точно. Но и люди сами дают шанс наблюдения за ними.

Приходят со своими коловоротами, пыхтят. Сваливается шапка. Пыхтят, трут нос и уши. И крутят, крутят. Что у них там за пазухой? Душа? Лицо, как красное решето, трясётся на морозе. И вот отверстие просверлено. И мужчина в валенках плюхается на раскладной стульчик. Мужчины, как правило, лет 40–50–60. Молодым это дело не по нутру. А эти уже отжили своё. Они поняли всю бессмыслицу жизни. И этих брошенных жизнью людей рыбам жаль. Рыбы понимают: мужички разочаровались в любви, в сексе, в деньгах, в детях – во всём. Они бы тоже не прочь поговорить с рыбами, да никак не получается. Лёд, всюду толстенный лёд. А за пазухой у каждого пузырёк со спиртным. Отхлебнут немного, и лицо смягчается. В этом лице, оказывается, остались остатки жизни.

– Эта кум да куме судака тащит! Вдоль по Питерской, да по Тверско-о-ой!

Дорогие мои рыбоньки! Не очаровывайтесь. Они живёхонько схватят вас за воротник, то бишь за жабры. И кинут на лёд. На ваши скользкие лопатки.

И потом отнесут жене. На кухню. У той хоть и у самой рыбья кровь, но, удивительно, остались крохи тепла. Жена чуть-чуть поведёт плечами, этим напрочь забытым жестом.

Может, мужчины из-за этого пустяка-колобка и таскаются на рыбалку?

Из-за забытых женских плеч.

Иногда природа или Бог, кто в первую очередь – неизвестно, мстят людям. И людишки сами улюлюкают под лёд. Как египетские фараоны. С полной амуницией. При машине УАЗ. При удочках и рыболовных голенищах. Буль-буль-буль пузырики. Бензобак УАЗа закручен наглухо. И это более чем прекрасно. Рыбам горючка ни к чему, даже если она и дорожает день ото дня. И тогда у рыб бешеная радость. Они расправляются с человеком. Они не крутят его на мясорубке. Рыбы более гуманные существа. Едят так. Без кетчупа. И в это время они, рыбы, не так одиноки. Они жутко человеколюбивы.

Такой вот круговорот рыб и людей в природе.

Об этом ещё в произведении Шекспира «Гамлет» рассказано в подробностях. Неизвестно, читали ли рыбы Шекспира. Люди, уверен, не читали, потому как ведут они себя далеко не по-шекспировски. Скучны и смешны. Жалки… Где эти жесты? В далёком прошлом. Там. Вот ты натягиваешь колготки на одну ногу, потом на другую. Не до конца: «Целуй сюда, целуй, целуй, миленький мой зайчик, ножка бо-бо…» Эх, была бы хоть такая глупость. Умная. Природная. А то: «Рубль свалился». Что мне с того рубля? Вот в детстве я свалился с омёта сена прямо в мамины руки. И мама меня к себе прижала, не отпускала. От неё пахло цветами со смешным названием «кашка», и в небе порхали тёмные точки, которые мама называла «жавороночек»…

…Я точно знаю это место, где мы с тобой пролетали лет пять назад. Как порхающие жаворонки. Это возле «старой бани». Теперь там рынок. Мужики торгуют женскими трусами. Но место по-прежнему называется «возле старой бани».

Мы были поджары, как охотничьи сеттеры. От неистовой, изнурительной даже любви животы не растут. Ты открывала тогда на стук в ритме «Баса-новы». И наши одежды сами подлетали к потолку. И висли там, в воздухе, освещая нашу любовь.

Так вот, мы проходили мимо старой бани. И ты спросила: «Знаешь, за что я тебя полюбила?»

– За что? И разве можно любить человека за что-то? Ненавидеть за что-то можно?! Так?

– Не совсем. Я полюбила тебя за то, что ты не смотришь телевизор.

– Это преступление?.. Хм…

– Оно строго карается. Я никогда не буду иметь дело с человеком, который смотрит телевизор. Это крайнее бесстыдство. Это всё равно что подглядывать в щёлку за… за…

Ты не находила слов.

Я читал давным-давно рассказ Исаака Бабеля «В щёлочку». Там герой за какие-то деньги подглядывал за половым актом в публичном доме. Он платил за это. Пять рублей, что ли? Или десять. Отвратительно.

Я никогда не называл тебя рыбкой. Лисичкой точно называл. Но ведь это и правильно. Во-первых, у тебя был длиннющий хвост. В опасные моменты ты раскидывала волосы по плечам, говоря, что это своего рода броня, которая тебя защищает.

Во-вторых, у тебя были лисьи глаза. С зелёными искрами. Эти зелёные искры ты рассыпала не всем, а только в редкие моменты. Мне – в полной мере. Другим чуток. Ведь почти все люди злостно смотрели телевизор, сериалы, убийства, соития звёзд, потасовки, жизнь гомосексуалистов, рекламу «тампаксов».

Ты была лисичкой. У меня даже на сотовом телефоне, на старом сотике, было набрано «Лис».

Интересно, а сама-то ты смотрела телевизор? Наверное, мельком. Походя. Ты ведь тогда была по эту сторону льда. Ты стучала согнутым пальцем по дощатой двери в ритме: три тона – полутон, два тона – полутон. Или всё наоборот. Забыл уже. А у кого спросить про ритм? У рыб?

Мне думается, что они, эти дурацкие рыбы, давно прочухали нашу ледяную жизнь, наши вечные элегантные танцы на льду.

Мы уже и сами-то не знаем, где танцуем до упаду. В телике? Со звёздами? На льду? Подо льдом? На сковороде? В тонущем уазике? С женой в постели? С внезапно выхваченным из прошлого жестом? У «старой бани»? У новой кофейной мельницы? У церкви, у мечети? Мы танцуем. И наши рты немы, хоть и вытягиваются они в улыбки, в длинные, тонкие крейсерские улыбки. Мы танцуем? Вот у этой уже познавшей всё девушки щучий пупок. А этот шаранчик сейчас после танца подведёт к столу, и вы с ним чокнетесь. А потом он вас застрелит из широкого лопатника-портмоне. А девушку эту через годик, уже толстую, как спринцовка, прокрутят на мясорубке и швырнут коту.

Мы танцуем как заведённые. Чешуя рекламы тоже подтанцовывает. Фонтан в форме кита струит разноцветные верёвочки. Нас залепляет пот. Пот клейкий, силикатный. Мы плывём в этом холодном поту. И взмахиваем руками, дрыгаем ногами. Склеиваем улыбки. И рыбы зрят на нас своими остекленевшими от ужаса глазами. Это – Питер Брейгель.

Я хотел бы рассказать обо всех своих открытиях тебе. Но вот беда. Ты тоже танцуешь и упёрлась в телевизор. Тебе некогда. Ты скажешь на всё это: «Чушь! Полный бред! Старой бани не было в помине. Какие такие караси да щуки?»

Короче говоря, лучше не заикаться. В стране глухих, немых, слепых это делать бессмысленно.

И всё же я попытаюсь записать этюд о зимних рыбах и январских людях на магнитофон. А вдруг ты оторвёшься от экрана, от «прихлопов и притопов» и включишь мною наговорённую чушь, и я увижу, как силикатный клей на лице твоём, застынув, лопается и его крошки отстают, шелушась, ссыпаются с лица. С «хвоста».

Я надеюсь: «А вдруг да и мелькнёт зеленовато золотистая, бесстыдная щёлочка улыбки, от которой веет смертельно-сладостной истомой».

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 5,0 Проголосовало: 1 чел. 12345

Комментарии: