Марина Палей. Продавец воздушных шаров с космосом в голове

Марина Палей. Продавец воздушных шаров с космосом в голове

С Мариной Палей мы познакомились в июле 2008 года в Санкт-Петербурге. Для меня это событие оказалось несколько сюрреалистичным. Мало того что этот город сам по себе несет таинственную, а порой и драматичную энергетику, к этому прибавились еще два дня неспешных прогулок по Петергофу и улочкам Питера, выталкивавшим, выбрасывавшим, вышвыривавшим нас то к дому старухи-процентщицы из романа Достоевского, то к Обводному каналу, про который писала сама Марина, то в другие странные и мистические места…

Марина — человек удивительный во многих отношениях. Несмотря на проблемы со здоровьем, она мужественно бродила со мной по городу. Казалось, она прикасается взглядом к каждому дому и о каждом рассказывает свою историю. Вряд ли найдется десяток-другой человек, знающих и любящих Питер так же, как она. И это удивительно. В ней удивительны многие вещи. Например, ее письма, которые она пишет с тем же изяществом, что и прозу, добавляя туда то интеллигентные формулировки, типа «испытываю закономерную неловкость», то шутливое согласие на публикацию рассказа: «бедная еврейская девушка согласна»… Ее дотошность по отношению к каждому слову злит корректоров и редакторов и восхищает меня как писателя, поскольку учиться оттачивать фразы до блеска нужно именно у нее, у Марины. Когда я начала читать ее книги, то поняла, что делать это как читатель просто не могу — текст настолько плотный, что его можно резать ножом. Тогда пришлось прочитывать фраза за фразой, вдумываясь и понимая, что ее проза — определенной степени феномен в русской литературе. Ее тексты малооптимистичны и буквально выворачивают вас наизнанку, ту самую, которую мало кому хочется видеть и замечать. Создается ощущение, что автор, ухмыляясь жесткой улыбкой гоголевских персонажей, спрашивает: «А не хотите ли гаденького? Хватит уже засахаренный сиропчик вкушать, господа!»

И, вместе с тем, удивительно, трогательно звучит ее просьба: передать привет мастеру, у которого она училась, Евгению Юрьевичу Сидорову. Для нее, живущей ныне в другой стране, оказалось так важно знать, что учитель помнит ее, гордится ею…

«Сейчас я ему отвечу подробно, но, знаете, очень хотела бы передать ему ЖИВОЙ ПРИВЕТ.

Поэтому — когда будете в Литинституте, если это Вас не затруднит, расскажите ему пожалуйста, о нашей экскурсии по местам Достоевского.

Я ОЧЕНЬ хочу его порадовать. Может быть, скажете, что я ориентировалась так же, как будто и не было у меня с этим городом никакой разлуки.

Я хочу, чтобы он понял, что я осталась той же девочкой из Питера…»

Она и есть девочка из Питера, ранимая, взбалмошная, иногда в чем-то эгоистичная и нетерпимая в своих оценках, но, в то же время, внимательная и отзывчивая, тянущаяся к тому, кто захочет быть с ней искренним и открытым.

Ее называли звездой русской интеллектуальной прозы начала 90-х, а ее иммиграцию из России в Нидерланды посчитали крахом для нее как писателя. Но после долгого молчания появились романы «Клеменс» и «Дань саламандре», повесть «Рая & Аад», рассказ «Контрольный поцелуй в голову»…

Марина по своей сути провокатор. Ее проза насквозь сексуальна, порой медицински физиологична, но настолько стилистически выверена и безупречна, что часто оказывает на читателя гипнотическое воздействие, вводит его в транс, словно он нежданно-негаданно засмотрелся на шаманскую пляску саламандры, извивающейся в огне страстей человеческих. Беззаконное, дикое, эпатирующее? Это стиль Марины Палей, кто бы сомневался. Но сделано это не ради дешевого эпатажа на потребу низшим страстям, а с целью исследовать некие глубинные процессы человеческого бытия фрейдовским, вернее, палеевским, взглядом. Похоже, она сама ведет собственный диалог с Богом, самой природой, пытаясь препарировать процессы жизнедеятельности души и собрать воедино пазл из жизни, смерти, секса, системы отношений мужчины и женщины, сознания и подсознания… Опыт ее мысли уникален, восприятие фасетчато, оно дробится на мельчайшие нюансы в поисках первоисточника любви и смысла. В своих изображениях она точна, как хирург, выверяя до миллиметра надрез, который необходимо произвести. Ольга Татаринова писала, что Марина переполнена талантом и сверходаренностью. Не могу с ней не согласиться, добавлю лишь, что эта сверходаренность очень жестко, а порой и жестоко владеет Мариной, буквально заставляя писать кровью.

Ее произведения абсолютно неженские, невероятно кинематографичные, завораживающие, метафизические — терминов можно придумать множество, и все они отражают лишь часть ее творчества, но ее саму — в еще меньшей степени, потому что вряд ли кому-то придет в голову считать ее обычной девчонкой из Питера, тогда как она вспоминает в своих письмах археологические раскопки древнего города Танаиса и своих друзей…

Марина делится ощущениями от фильмов, признаваясь, что иногда прокручивает эпизод посекундно, снова и снова, иногда в сотый раз, растягивая мгновение в вечность… Она читает на английском и нидерландском, ухитряясь охватить немыслимые проявления гениальности в совершенно разных искусствах, будь то литература, кино, музыка или живопись… Живет взахлеб, забывая пить, есть и спать, порой не сознавая, что человеку для его жизнедеятельности нужно исполнять некие ритуалы физического свойства.

Мне нравится одна фраза из ее письма: «я продавец воздушных шаров, мне надо надуть шарик так, чтобы он высоко взлетел…»

О Марине можно сказать многое. Часто ее воспринимают как холодного, сугубо реалистичного, рационального аналитика, не видя того, что скрывается внутри, а там, как писала одна ее читательница, человек «с ободраной до костей кожей, разбухшим от ПОНИМАНИЯ сердцем — и космосом в голове».