Л. Троцкий. О СТЕНОГРАФИИ

Л. Троцкий. О СТЕНОГРАФИИ

Я столь многим обязан стенографии и ее работникам, что затрудняюсь даже, с чего и как начать. Близкая моя связь по работе со стенографами начинается вместе с Октябрьской революцией. До этого мне никогда не приходилось пользоваться исключительными преимуществами этого искусства, – если, впрочем, не считать судебного процесса первого Петербургского Совета Рабочих Депутатов (1906 г.),[66] когда стенографы записывали показания и речи обвиняемых, в том числе и мои.

Оглядываясь назад на эти семь лет революции, я совершенно не представляю себе, как можно было бы их провести без постоянного сотрудничества стенографов. Я всегда с благодарным изумлением следил за тем, как мой молодой друг Глазман, ныне уже покойный, на полном ходу поезда в течение недель, месяцев и лет писал под торопливую диктовку приказы, статьи, протоколировал решения совещаний, выполняя таким образом гигантскую часть той работы, которая без его участия никогда не была бы выполнена. Стенографировать на полном ходу поезда – работа поистине героическая. И когда я получал из рук Глазмана или других его коллег статьи для нашей газеты «В пути», приказы или записи речей, произнесенных со ступенек вагона, я всегда про себя «благословлял» великолепное искусство стенографии. Все брошюры и книги, написанные мною с 1917 г., были первоначально продиктованы мною и затем выправлены по стенографической записи. Такой способ работы имеет, правда, и некоторые отрицательные черты. Когда пишешь сам, то лучше, точнее строишь фразу. Но зато внимание слишком поглощается деталями выражений и процессом самого письма и легко теряет из виду очертания целого. Когда диктуешь, то частные упущения неизбежны, но зато общее построение чрезвычайно выигрывает в последовательности и логичности. А частные упущения, неточности формулировок и пр. можно затем выправить по стенограмме. Именно этот метод я и усвоил себе. Сейчас могу сказать с полной уверенностью, что за эти годы я не написал бы и трети написанного мною, если бы не постоянное сотрудничество с товарищами-стенографами.

Сперва я испытывал известное затруднение: работаешь как бы под надзором, – нельзя отставать, ибо сотрудник ждет. Но затем привык, втянулся и нашел в этой системе дисциплинирующую силу. Когда двое пилят дрова ручной пилой, то они вынуждены работать ритмически; когда научишься, то это чрезвычайно облегчает работу; так и со стенограммой: мысль дисциплинируется, работает более ритмично в содружестве с карандашом стенографа.

В вашем журнале некоторые сотрудники выражают надежду на то, что в более или менее близком будущем обыкновенная скоропись будет вытеснена стенографией. Я не берусь судить, насколько это осуществимо. Мои сотрудники, с которыми я советовался по этому поводу, выражали свое сомнение: чем лучше, говорят они, человек стенографирует для себя, тем труднее бывает читать его записи другим. Повторяю, я не берусь об этом судить. Но и в нынешнем своем виде, когда стенография составляет сложную, тонкую специальность, профессию небольшого сравнительно числа лиц, ее общественная роль неоценима и будет неизменно возрастать. В первые советские годы стенография служила, главным образом, политике. Ей придется и впредь еще немало послужить на этом поприще. Но одновременно она будет все больше и больше служить хозяйственным задачам, науке, искусству, всем отраслям социалистической культуры. В известном смысле можно сказать, что культурный рост нашей общественности будет измеряться тем, какое место занимает в нем стенография. Воспитание и совершенствование молодых стенографических сил составляет задачу первостепенной важности. Надеюсь, что эта задача будет с успехом разрешена. А пока заканчиваю эти беглые строки большим сердечным спасибо по адресу стенографии и стенографов.

27 октября 1924 г.

«Вопросы стенографии». 1924 г.