Становление революционной концепции декабризма в советской историографии (вторая половина 1930-х – середина 1950-х гг.)

Г.?Д. Казьмирчук, Ю.?В. Латыш

В середине 1930-х гг. советская власть окончательно взяла под контроль историческую науку, проведя «зачистку» от «буржуазных схем». В постановлении ЦК ВКП (б) и СНК СССР от 16 мая 1934 г. отмечалось, что в большинстве работ советских историков изложение сводится к абстрактным социологическим схемам без анализа событий и фактов в их хронологической последовательности[1433]. Ставилась задача подчинить науку органам советской власти.

Во второй половине 1930-х гг. декабризм очутился среди мало актуальных исторических тем. Ликвидация в 1935 г. Всесоюзного общества политических каторжан и ссыльнопоселенцев, издательство которого публиковало многие труды советских декабристоведов, усложнило издание исследований о декабристах. В СССР утвердился культ личности И.?В. Сталина, очевидно, не имевшего симпатий к декабристам. Прагматичного политика мало привлекали идеалистические мечтания «первых русских революционеров». На наш взгляд, наиболее удачно объяснил отношение И.?В. Сталина к декабристам писатель В.?Л. Кондратьев, который по поводу волны послевоенных «посадок» военнопленных сказал следующее: «И тогда мы задумались: не боится ли наш Верховный нового декабризма? Ведь он же показал Европу Ивану и Ивана Европе, как и Александр І в 1813–1814 гг.»[1434].

В условиях становления режима единоличной власти господствовавшая в 1920-е гг. школа М.?Н. Покровского, привыкшая признавать только постулаты своего лидера, казалась излишне самостоятельной. В ряде постановлений ЦК ВКП (б) и СНК СССР второй половины 1930-х гг. ей был нанесен сокрушительный удар. Умершего в 1932 г. М.?Н. Покровского обвинили в том, что он разорвал единое декабристское движение на классово антагонистические течения. Часть его учеников была репрессирована, остальные, среди которых была и М.?В. Нечкина, поспешили откреститься от взглядов своего учителя. В тот период в качестве доминирующего окончательно утвердилось понимание декабризма как революционного движения. На первый план выдвинулся антифеодальный характер декабристской идеологии борьбы против крепостничества и самодержавия. В результате репрессий против ученых советское декабристоведение было загнано в узкие рамки ленинского постулата о трех этапах освободительного движения в России, а декабристам отводилось почетное первое место среди предшественников большевистской революции.

Предвоенные исследования о декабристах имели скорее пропагандистский, чем научный характер, что свидетельствовало о глубоком кризисе декабристоведения. Для трудов этого периода характерны упрощенные подходы, построение оторванных от реальности концепций, желание «подогнать» выводы под наперед запрограммированную схему. Особенно остро кризис ощущался на Украине, где были уничтожены историческая школа М.?С. Грушевского и лучшие силы историков-марксистов. В конце 1930-х гг. украинские историки приняли схему декабристского движения, разработанную российскими учеными. Об этом свидетельствуют работы Ф. Ястребова, признававшего, что декабристское движение на Украине было результатом общероссийской социально-экономической и политической обстановки и возникло под непосредственным влиянием западноевропейских революций конца ХVІІІ – начала ХІХ вв.[1435] Однако еще ощущалось влияние идей М.?Н. Покровского: Ф. Ястребов преувеличивал «ограниченность» и «нерешительность» восставших, традиционно критиковал С.?И. Муравьева-Апостола, который постоянно колебался, за что его якобы хотели убить солдаты[1436]. Российские ученые избирательно исследовали аспекты декабризма, имевшие революционный окрас. В частности, Л.?Т. Гусаков и В.?Н. Соколов рассматривали взгляды декабристов на крестьянский вопрос[1437].

В 1950-е гг. благодаря инициативе М.?В. Нечкиной и под ее руководством возобновилась публикация следственных дел декабристов. Вышли в свет три тома документальной серии «Восстание декабристов», содержавшие материалы руководителей восстания Черниговского полка С.?И. Муравьева-Апостола и М.?П. Бестужева-Рюмина, а также членов Южного общества А.?П. Барятинского, С.?Г. Волконского, В.?Л. Давыдова, Н.?А. Крюкова, А.?З. Муравьева, И.?С. Повало-Швейковского, В.?К. Тизенгаузена, А.?П. Юшневского и др.[1438] В 1958 г. завершилась огромная работа Б.?Е. Сыроечковского, А.?А. Покровского и С.?Н. Чернова, начатая еще в 1924 г., по подготовке научного издания «Русской Правды»[1439]. На то время двух последних исследователей уже не было в живых. Публикации предшествовала обширная статья М.?В. Нечкиной, содержащая анализ работы П.?И. Пестеля над конституционным проектом на фоне его революционной деятельности[1440]. Заметным явлением стала публикация избранных сочинений декабристов[1441]. Вследствие расширения документальной базы декабристоведы 1950-х гг. обратились к более глубокому изучению таких тем, как формирование мировоззрения декабристов, их связи с демократическими кругами империи, просветительская деятельность и др.

В начале 1950-х гг. расширилась география декабристоведческих исследований. К традиционным центрам изучения декабризма (Москва, Ленинград, Киев, Одесса, Саратов) присоединились Ростов-на-Дону, Воронеж, Курск, Казань, Симферополь, Горький, Львов. Широким был и возрастной диапазон исследователей: от поколения, публиковавшего свои первые труды еще до революции, до студентов-дипломников, которые массово ворвались в декабристоведение в середине 1950-х гг.

Характерной особенностью тех лет было появление свыше 10 кандидатских диссертаций, посвященных отдельным вопросам движения декабристов, половина из которых были защищены на Украине. Некоторые из них освещали деятельность декабристских организаций на Украине, в частности С.?М. Файерштейн изучал функционирование Южного общества, Л.?А. Медведская исследовала его Васильковскую управу, а Н.?С. Захаров – Каменскую[1442].

Однако до 1955 г. фактически не было обобщающих трудов с целостной концепцией декабристского движения. Очевидно, историки боялись повторить судьбу своих предшественников – создателей концепций М.?Н. Покровского и «украинского декабризма». Этот «сизифов труд» проделала М.?В. Нечкина, завершив таким образом утверждение революционной концепции, отступление от постулатов которой на долгое время стало опасным для успешного историка.

Итоговой работой советского декабристоведения стал двухтомник М.?В. Нечкиной «Движение декабристов», удостоенный Золотой медали АН СССР[1443]. Это – крупнейшее исследование о декабристском движении, итог не только работы автора, но и всего советского декабристоведения. Оно ценно как успешная попытка обобщения большинства доступных источников и построения на их основе целостной научной истории декабризма. Основная задача монографии вытекала из названия и заключалась в том, чтобы «изучить движение декабристов, а не какой-нибудь другой вопрос декабристоведения». Сущность своего исследовательского замысла М.?В. Нечкина определила так: «Из каких корней выросло движение, и какая историческая почва его питала? Какие стадии прошло движение, как развивалась его идеология, какие особенности имели декабристские организации, которые сменяли одна другую или сосуществовали, тесно переплетаясь в едином движении? Как было подготовлено восстание декабристов, как вырос замысел восстания в истории движения, в чем заключался этот замысел и каков ход и итог восстания?»[1444]

М.?В. Нечкина выдвинула тезис о приоритетной роли российской крепостнической действительности в формировании мировоззрения декабристов. «Не увлечение западноевропейской передовой философией, – писала она, – не заграничные военные походы, не примеры западноевропейских революций породили движение декабристов, его породило историческое развитие их страны, объективные исторические задачи в русском историческом процессе»[1445]. По мнению М.?В. Нечкиной, политическое мировоззрение будущих декабристов начало формироваться еще до войны 1812 г., но огромной силой этого процесса стала «гроза двенадцатого года»[1446]. Этот тезис на долгие годы стал господствующим в советском декабристоведении. Отстаивая приоритет внутрироссийских факторов в формировании мировоззрения декабристов, М.?В. Нечкина отмечала влияние на последних буржуазных идей французских просветителей и революционных событий в Европе. Она рассматривала декабристское движение на широком историческом фоне, связывала его с общественными преобразованиями в Европе, с переходом от феодальных отношений к буржуазным.

В монографии впервые детально исследованы преддекабристские организации (кружки, артели), но не вполне обоснованным, по нашему мнению, является положение о составе Семеновской артели, относительно которой нет надежных источников. Исследовательница объявила членами артели известных ей офицеров Семеновского полка, но не аргументировала это документально, после чего считалось, что она установила состав артели[1447].

М.?В. Нечкина впервые в советском декабристоведении всесторонне раскрыла процесс возникновения и деятельности декабристских организаций, их взаимоотношения на разных этапах движения. На основании следственных дел и мемуаров она осуществила реконструкцию несохранившегося устава Союза спасения. Исследовательница подчеркивала, что отсутствие в распоряжении историка программных документов не освобождает его от задачи изучить программные положения и требования на основании детального анализа дошедших до нас материалов. Правда, такой метод не исключает возможности допустить серьезные ошибки. Во всяком случае, попытка реконструкции М.?В. Нечкиной программных положений Союза благоденствия (историк опровергала взгляд на эту организацию как чисто просветительскую и не революционную) всегда вызывала дискуссии, а сегодня большинство специалистов считают ее ошибочной.

Программные документы декабристов М.?В. Нечкина анализировала в связи с историей тайных обществ, с учетом хронологических этапов движения и конкретной ситуации, «питавшей конституционное творчество» декабристов. Проследив создание этих документов, споры во время обсуждения их вариантов, она пришла к выводу, что программные документы декабристов – это не только индивидуальное творчество того или иного декабриста – автора конституционного проекта, а важная составляющая деятельности организаций.

Исследуя историю декабристских организаций, анализируя их программные документы, развитие идеологии декабризма, а также разнообразные тенденции в среде «дворянских революционеров», М.?В. Нечкина утверждала, что движение декабристов «было внутренне едино, и его стремление к единству – заметная черта, выдающаяся в историческом значении»[1448]. Как верно подметил С.?С. Ланда, М.?В. Нечкина сглаживала отношения П.?И. Пестеля с Северным обществом, «приглушала остроту фактов, свидетельствующих о внутренних противоречиях в едином по своему характеру движении дворянских революционеров»[1449].

Монография М.?В. Нечкиной и сейчас является, по сути, энциклопедией декабризма. Но ошибочно было бы считать, что с выходом двухтомника все проблемы декабристского движения уже изучены. Концепция М.?В. Нечкиной требует критического переосмысления с точки зрения новейших достижений декабристоведения, отказа от сплошной революционизации декабристов.

После выхода двухтомника и монографического исследования об отношениях декабристов и А.?С. Грибоедова, удостоенного Сталинской премии, М.?В. Нечкина получила неофициальный титул «главы советских декабристоведов»; все исследования декабризма в СССР должны были исходить из разработанной ею революционной концепции декабризма. Под ее влиянием Н.?М. Дружинин пересмотрел свои взгляды, отказавшись от разделения декабристов на течения. Теперь он указывал на буржуазную направленность декабристской идеологии, отяжеленную феодально-дворянскими пережитками. Признание движения декабристов единым целым привело к тому, что советские историки часто игнорировали отличия между тайными обществами, считая их несущественными, такими, которые не противоречили магистральной линии борьбы за ликвидацию самодержавия и крепостного права.

На Украине концепцию М.?В. Нечкиной поддержал Н.?Н. Лысенко. Он решительно отрицал противопоставление декабристских организаций, отмечал, что внутри всех обществ велась борьба между революционной и либеральной тенденциями и что в этой борьбе верх одерживала первая, носителем которой была группа декабристов, отстаивавшая установление республиканского строя[1450]. Украинские декабристоведы всячески пытались откреститься от концепции «украинского декабризма», постоянно подчеркивая, что движение на Украине было составной частью общероссийского, а восстание Черниговского полка – составной частью восстания декабристов вообще.

Декабристоведы советской Украины изучали социально-классовые причины возникновения декабризма. Так, Н.?Н. Лысенко отмечал, что его появление было закономерным результатом быстрого разложения и кризиса феодально-крепостнической системы, развития в ее недрах капиталистических отношений и обострения классовой борьбы, результатом разложения феодального общества в целом и его господствующего помещичьего класса в частности[1451].

Ключевое место в трудах декабристоведов начала – середины 1950-х гг. занимало изучение политической программы декабристов. Украинские и российские исследователи подчеркивали общность задач, поставленных в «Русской Правде» П.?И. Пестеля и «Конституции» Н.?М. Муравьева. С.?М. Файерштейн анализировал аграрный проект П.?И. Пестеля; В.?М. Тарасова и П.?Ф. Никандров – социально-экономические и политические взгляды декабриста; И. Алешина и И. Дементьев – крестьянский вопрос в планах декабристов[1452].

В середине 1930-х гг. М.?В. Нечкина выдвинула положение о так называемом «кризисе Южного общества», возникновение которого связывала с деятельностью С.?И. Муравьева-Апостола и М.?П. Бестужева-Рюмина. Первого она изобразила агентом «Севера на неспокойном Юге», с помощью которого либералы Северного общества одержали победу над радикальными южанами[1453]. В 1950-е гг. ее поддержал С.?М. Файерштейн, утверждавший, что кризис возник и развился в связи с новой редакцией «Русской Правды», которая обострила противоречия в Южном обществе до состояния непримиримого антагонизма. Позже И.?В. Порох аргументированно доказал, что никакого кризиса Южное общество не переживало[1454]. Интересно, что дискуссия развернулась только через 20 лет после выхода противоречивой статьи М.?В. Нечкиной, поскольку во второй половине 1930-х гг. декабризм мало интересовал советских историков.

Формировались и новые взгляды на деятельность Общества соединенных славян. Не разделяли мнения М.?В. Нечкиной о близости членов этого общества и революционных демократов известные российские и украинские историки Н.?Н. Лысенко, С.?Б. Окунь, Л.?А. Сокольский, И.?В. Порох, считавшие, что в «Записках» И.?И. Горбачевского изложены позднейшие взгляды автора, перенесенные в эпоху 1820-х гг. Н.?Н. Лысенко убедительно доказал, что основным недостатком этого произведения является то, что его автор придерживался ошибочного мнения о том, что якобы восстание Черниговского полка – не результат деятельности Васильковской управы во главе с С.?И. Муравьевым-Апостолом, а дело рук членов Общества соединенных славян[1455].

Сравнительный анализ «Правил соединенных славян» и книги деятеля Великой французской революции, сподвижника Г. Бабефа С. Марешаля «Путешествия Пифагора» осуществил Ю.?Г. Оксман. Он установил, что авторы «Правил» братья А. И. и П.?И. Борисовы находились под влиянием отдельных бабувистских идей. Ю.?Г. Оксману удалось также выяснить историю появления русского перевода книги С. Марешаля в виде извлечений отдельных сентенций, объединенных В. Сопиковым в брошюру «Пифагоровы законы и моральные правила». Текстуальное сопоставление «Пифагоровых законов и моральных правил» с «Правилами соединенных славян» дало основание утверждать, что именно эту работу имел в виду П.?И. Борисов, когда говорил о прообразе устава Общества первого согласия[1456].

Как и большинство тогдашних декабристоведов, Ю.?Г. Оксман считал политическую программу «соединенных славян» слабой и политически незрелой. «Вся история Общества соединенных славян, – писал ученый, – не оставляет никаких сомнений в том, что его деятели до самого включения их в Южное общество не имели конкретных планов расширения революционной работы и за рамки чистого просветительства в своей общественной практике не выходили», «только в положениях пестелевской программы Южного общества их неясные революционные устремления приобрели конкретные и жизненные формулировки целей и путей борьбы, а в указанных им руководителями Васильковской управы заданиях агитационно-пропагандистской и организационной работы среди солдат нашла выход их революционная энергия»[1457].

Такое несколько поверхностное и одновременно высокомерное отношение к Обществу соединенных славян как к второразрядной организации было присуще всему советскому декабристоведению до конца 1980-х гг.

Советские историки подчеркивали, что все три тайных общества – Северное, Южное и Общество соединенных славян, выступая за свержение самодержавия и отмену крепостного права, придерживались единой тактики. Если и были отличия в программных и организационных вопросах, то не они определяли основное направление декабризма, «чтобы можно было говорить о кардинальных отличиях между декабристскими организациями»[1458].

Касаясь национального вопроса в планах декабристов, авторы исследований второй половины 1930-х – середины 1950-х гг. сводили его к будущему Польши, связям декабристов с поляками, отношению Южного общества к польскому вопросу. В этом направлении трудились И. Беккер, А. Бортников, Л.?А. Медведская, И.?С. Миллер, Г. Фруменков, У.?А. Шустер. В частности, Л.?А. Медведская, которой принадлежит наиболее полное исследование этого вопроса, доказывала, что, вопреки позиции польских магнатов, передовые люди России и Польши были готовы к заключению революционного союза[1459]. Отказ польской оппозиции поддержать восстания 1825–1826 гг. показал, что советские историки, как и декабристы, выдавали желаемое за действительное.

Ученые почти не уделяли внимания околодекабристским организациям. Исключением является разве что статья Ю.?Г. Оксмана о деятельности одесского «Общества независимых». По его мнению, эта организация имела близкие к декабристским идеи, примыкая к Обществу соединенных славян. Преувеличивая революционность «Общества независимых», ученый считал его «действительно революционной организацией, с откровенной закваской воинственного материализма, с агрессивно-республиканскими и антидворянскими лозунгами»[1460].

Больше других аспектов декабризма внимание историков привлекало восстание декабристов. В целом ряде трудов детально рассматривались планы вооруженной борьбы, ход и тактика восстаний на Сенатской площади и на Юге.

Существенное переосмысление восстания Черниговского полка связано, прежде всего, с трудами И.?В. Пороха и Н.?Н. Лысенко. Они подчеркивали ведущую роль в его организации и проведении Васильковской управы Южного общества. С.?И. Муравьев-Апостол назывался одним из самых последовательных «дворянских революционеров». И.?В. Порох сделал также ряд важных уточнений отдельных фактов и событий восстания. В частности, он доказал, что причина провала бобруйского плана, разработанного С.?И. Муравьевым-Апостолом и М.?П. Бестужевым-Рюминым, заключалась не в том, что Александр І не приехал для смотра 9-й пехотной дивизии, а в неготовности войск к выступлению и отсутствии согласия Директории Южного общества[1461]. Н.?Н. Лысенко отмечал, что тайные общества готовили вооруженное выступление слишком медленно, Тульчинская и Каменская управы очень мало сделали для его подготовки[1462].

Введение в научный оборот новых материалов позволило шире раскрыть вопрос о количестве участников восстания, конкретизировать агитационную деятельность среди солдат, определить количество жертв, уточнить дислокацию рот Черниговского полка, карту его восстания, составленную В.?М. Базилевичем еще в 1920-х гг.

Новое объяснение получили и причины поражения восстания Черниговского полка. Среди них называлось отсутствие поддержки народа. М.?В. Нечкина выдвинула тезис о двух типах военных революций: 1) те, которые после возникновения сливаются с народным движением, что обеспечивает им победный итог (как, например, в Испании в 1820 г.); 2) те, которые совершаются в отрыве от народных движений, и это обрекает их на поражение (декабристы). Н.?Н. Лысенко утверждал, что разделение декабристов на сторонников «военной» и «народной» революций ошибочно и противоречит документальным материалам. Он считал, что в России того времени не существовало революционного народа, поэтому декабристы, вопреки желанию, не могли опираться на массы. По мнению Н.?М. Дружинина, декабристы рассчитывали на моральную и организационную помощь народа.

Внимание исследователей начали привлекать отдельные стороны декабристского мировоззрения, в частности, их исторические взгляды. Эти вопросы ставили российские историки Б.?Б. Кафенгауз, А.?В. Предтеченский, их украинский коллега В. Котов.

В послевоенные годы распространение получили исследования декабризма, выполненные представителями смежных гуманитарных наук: философами, экономистами, литературо-, языко– и правоведами. Это углубило представления о движении декабристов. К сожалению, теоретическая концепция советских философов и правоведов оказалась далеко не безупречной. Все ученые подчеркивали исключительное влияние российской философской мысли и государственно-правовых взглядов на декабристов, забывая о том, что многие положения программных документов если не прямо заимствованы из идей западноевропейских мыслителей, то, во всяком случае, модифицированы в соответствии с задачами декабристского движения.

Недоверие вызывает и тот факт, что исследования о декабристах экономистов, правоведов и философов были поставлены, так сказать, «на поток». В 1950–1952 гг. в СССР были защищены три диссертации, посвященные экономическим взглядам П.?И. Пестеля (А. Баранцев, И. Ермалович, П. Серебренникова). В 1952–1954 гг. Н.?Ф. Закревский, Н.?С. Прозорова и Р.?Х. Яхин защитили диссертации о государственно-правовых взглядах декабристов. Иногда совпадали даже названия.

Н. Закревский и Н. Прозорова проанализировали теоретическое наследие П.?И. Пестеля и его практическую деятельность в тайных обществах, проследили формирование политических взглядов, уделили внимание вопросу о роли П.?И. Пестеля в декабристских организациях. Они отрицали мнение, что лидер Южного общества использовал их для захвата верховной власти в России[1463].

Украинские исследователи П. Волощенко, В.?И. Русин, как и их российские коллеги Г.?И. Габов, П.?Ф. Никандров, И.?Я. Щипанов, изучали общественно-политические и философские взгляды декабристов в тесной связи с социально-экономическими условиями жизни Российской империи; раскрывали особенности развития взглядов «дворянских революционеров», их оригинальность и самобытность; настаивали на преемственности демократических тенденций и материалистических традиций, начиная с М.?В. Ломоносова и А.?Н. Радищева и его последователя И.?П. Пнина; делали акцент на демократических, республиканских и материалистических традициях декабристов.

Н. Дейнеко разделил декабристов на материалистов (братья Борисовы, И.?Д. Якушкин, В.?Ф. Раевский, П.?И. Пестель) и идеалистов (Е.?П. Оболенский, П.?С. Бобрищев-Пушкин), при этом исследовал только взгляды материалистов. Такая дихотомия – разделение на «хороших» и «плохих» – характерна для любого тоталитарного мировоззрения, которое накладывает отпечаток на научные труды.

Экономические взгляды декабристов изучали российские ученые И.?Г. Блюмин, В. Замятин, А. Левитов, Ф.?М. Морозов, К.?А. Пажитнов, украинские – А. Александров, П. Бакало, С.?Я. Боровой и др.

Литературоведы сконцентрировали свое внимание на роли декабристов в развитии письменной культуры народов России. На практике это сводилось к двум темам: «Пушкин и декабристы» и «Творчество декабристов-литераторов», среди которых особо выделяли К.?Ф. Рылеева. Связи А.?С. Пушкина с декабристами изучали М.?А. Цявловский, Т.?Г. Цявловская, Д.?Д. Благой, Ю.?Г. Оксман, Б.?С. Мейлах, И.?С. Зильберштейн, Д. Косарик.

Главным лейтмотивом литературного творчества декабристов, по их мнению, был протест против тирании и крепостничества, прославление патриотического общественного долга и готовность к самопожертвованию во имя свободы. Эти исследования создавали лубочный образ декабристов-литераторов, пытались обойти «острые углы», в частности, не обращали внимание на романтизм и мистицизм их произведений, прекратилась разработка темы «декабристы и Т.?Г. Шевченко».

Литературные интересы С.?И. Муравьева-Апостола, его контакты с К.?Н. Батюшковым и В.?В. Капнистом проанализировал В.?Н. Орлов. Жизнь и творчество К.?Ф. Рылеева рассматривались в трудах российских литературоведов Б.?В. Неймана и К.?В. Пигарева, их украинских коллег С. Жука и В.?И. Маслова.

Творческую историю поэмы К.?Ф. Рылеева «Войнаровский» проследил Ю.?Г. Оксман, значительно дополнив известный тогда текст произведения на основе обнаруженных в архиве Е.?И. Якушкина фрагментов, которые шире освещали противостояние И. Мазепы и В. Кочубея[1464].

Желая создать целостную картину оппозиционного движения первой половины 1820-х гг., советские историки и литературоведы пытались привязать к декабристам их известных современников, вследствие чего появлялись надуманные темы. Так, В.?А. Парсиева написала статью «Гоголь и декабристы», хотя известно, что публичных высказываний о декабристах писатель не оставил. Но это не помешало исследовательнице на основании косвенных свидетельств, а часто и на основании домыслов, заявить, что декабристы имели связи с Н.?В. Гоголем и сыграли определенную роль в его политическом и литературном становлении. Серьезная аргументация в статье отсутствует. Например, В.?А. Парсиева писала о посещениях С. И. и М.?И. Муравьевыми-Апостолами, М.?П. Бестужевым-Рюминым, П.?И. Пестелем, М.?С. Луниным и Н.?И. Лорером усадеб В.?В. Капниста и Д.?П. Трощинского, а потом выдвинула ничем не подтвержденную гипотезу: «Не исключена возможность, что со всеми этими людьми в Обуховке и Кибинцах встречался в 1823–1825 гг. и молодой Гоголь»[1465]. Другим «доказательством» того, что Н.?В. Гоголь симпатизировал декабристам, автор считает эпитет «проклятый», которым писатель называл Л.?О. Рота – одного из руководителей подавления восстания Черниговского полка[1466]. Эта статья является типичной для послевоенного времени. По аналогичной схеме ученые изобретали творческие связи декабристов с передовыми деятелями русской культуры. Такими методами наводился глянец на первый этап освободительного движения.

Существенными недостатками работ о декабристах конца 1930-х – начала 1950-х гг. были идеологическая ангажированность, монополия ленинско-сталинского подхода к проблеме, стремление исследовать только революционные и материалистические взгляды декабристов, умаление роли западноевропейских факторов в формировании мировоззрения декабристов, которые героизировались, объявлялись самыми передовыми деятелями Европы.

Революционная концепция декабризма сводилась к его оценке как чисто российского явления, порожденного протестом передовой части нобилитета против крепостного положения большинства населения и самодержавной власти. По мнению сторонников этой концепции, декабристы хотели осуществить революционным путем военный переворот для народа, но без участия народа, ввести буржуазно-демократические свободы. Считалось, что восстание было наперед обречено на поражение, но оказало колоссальное влияние на дальнейшую революционную борьбу, которую увенчал приход к власти большевиков. Советская историография рассматривала выступление декабристов как органический элемент смены общественно-политических формаций – перехода от феодализма к капитализму. Этих постулатов должны были придерживаться все декабристоведы, что, безусловно, сужало горизонты творческого поиска.