Спираль молчания: о чем не пишут в газетах

Прошло четверть века, пока правда вышла наружу и была официально подтверждена. По прошествии более чем 25 лет моя отраслевая страховая ассоциация признала наконец в июне 2014 года, что я, как бывший военный репортер ФАЦ, являюсь лицом, пострадавшим от отравляющего газа, в связи с моей профессиональной деятельностью. Я – вероятно, последний живой западный свидетель массового отравления газом, в ходе которого в июле 1988 года всего за несколько секунд много сотен людей было убито немецким отравляющим газом. Вероятно, число погибших людей было много большим. И наверняка от этого отравляющего газа, иприта, не спасал никакой противогаз. Кстати говоря, за прошедшее с тех пор время, через 25 лет, ЦРУ наконец сняло гриф секретности с предназначенного для внутреннего пользования документа, касающегося упомянутого выше боевого применения отравляющих газов^[141]. Почему я привожу эти сведения в начале очередной главы моей книги о немецких СМИ и о правдивости репортажей? Потому что это типичный пример того, как в Германии работают политики и СМИ. Если заглянуть в самую глубь архивов газеты «Франкфуртер альгемайне цайтунг», в которой я тогда публиковал мои репортажи, там можно найти одну из моих статей, озаглавленную: «Под Зубайдатом устраняются следы сражения»^[142]. Еще одно указание на то, что произошло на поле битвы в Ираке с немецким участием, можно найти в уже обнародованных секретных документах ЦРУ^[143]. И маленькая фотография с подписью. Вот и все. Если где-либо в мире люди умирают в мучениях, отравленные немецким ядовитым газом, то, казалось бы, хорошо информируемый гражданин вправе ожидать, что ему об этом что-либо сообщат. Но в действительности все обстоит совсем иначе. Я до сих пор храню множество цветных фотографий того массового отравления газом, ни разу до сих пор не опубликованных. Точнее говоря, их не публикуют, не считая одного совсем маленького исключения. Во всяком случае, мой тогдашний начальник, отвечавший за внешнюю политику ответственный редактор ФАЦ Фриц Ульрих Фак, не желал их публикации. После моего возвращения с поля битвы он послал меня с фотографиями в Федеральное объединение химической промышленности. Маленькая, скорее поверхностная, заметка о применении газа, одна-единственная маленькая фотография в ФАЦ, вот и все. По указанию издателя ФАЦ мне было также запрещено передавать фотографии, авторское право на которые принадлежало мне, для публикации в другие медийные издательские дома. Помнится, журнал «Штерн» хотел получить от меня эту фотосерию. Но это бы могло стоить мне рабочего места в ФАЦ. По моему тогдашнему субъективному впечатлению, общественность должна была узнать об этом как можно меньше.

Я догадывался об этом еще в Ираке, когда боролся там с физическими последствиями отравляющего газа для моего собственного организма. С невероятными усилиями я во всех подробностях описал то недоступное человеческому разуму, что там произошло. Там на поле боя лежали люди, у которых после применения отравляющего газа в ужасную жару через рот, глаза и нос вытекали мозги. При помощи бульдозеров (тоже, кстати, германского производства) иракцы сгребали трупы в груды, засыпая их песком пустыни. Ни мобильных телефонов, ни Интернета тогда еще не было, спутниковой связи у меня тоже не имелось, да и мое физическое состояние было крайне тяжелым. Возвращаясь с поля боя в Багдад, я испытывал адские муки. Тем не менее я по телефону во всех подробностях передал мой репортаж. Даже сегодня, перечитывая то, что было опубликовано ФАЦ во Франкфурте под моей фамилией, я хватаюсь за голову. Мой тогдашний коллега Клаус-Дитер Франкенбергер сказал мне после моего возвращения в редакцию, что он отредактировал мой репортаж в разделе новостей, вычеркнув из него все ужасные подробности. По его словам, описание вытекающих мозгов людей, отравленных газом, не соответствовало формату ФАЦ. Очевидно, читатели ФАЦ не должны были узнать никаких неаппетитных подробностей. И лишь осенью 1990 года, через два года после публикации моего репортажа в ФАЦ, были арестованы немецкие посредники, оказавшие иракцам помощь при производстве отравляющего газа^[144].

19 декабря 2013 года, когда прошло около 25 лет со дня этого применения отравляющих газов, я еще раз написал письмо давно уже ушедшему на пенсию бывшему издателю ФАЦ Факу и попросил его объяснить свое тогдашнее поведение. В письме я, в частности, подчеркивал следующее:

Сделанные мной тогда многочисленные фотографии убитых газом людей мне пришлось, по вашему указанию, сразу же после моего возвращения во Франкфурт представить Объединению химической промышленности, некоторые из фирм-членов которого – насколько я помню – до этого поставляли иракцам первичные компоненты для производства иприта, которым те убивали иранцев. Тогда в ФАЦ было разрешено опубликовать только одну-единственную, самую безобидную, фотографию из снятой мною на поле битвы ужасной фотосерии, запечатлевшей отравленных газом иранцев, поскольку, с точки зрения ФАЦ, читатели не вынесли бы этого зрелища.

Бывший ответственный редактор ФАЦ до сих пор не смог или не пожелал мне все это объяснить. Через полвека после отравления газом евреев люди снова были отравлены газом. Насколько мне известно, с немецким участием. А в большинстве СМИ эта тема так и осталась почти не затронутой.

Федеральные канцлеры Германии просили в Израиле прощения за то, что нацисты, несколькими поколениями ранее, отравляли газом евреев. Федеральные канцлеры Германии, преклонив колена, просили в Париже и Варшаве прощения у наших соседей за войны, развязанные несколько поколений тому назад. Как же немецкие политики и СМИ могут замалчивать отравление иранцев немецким ядовитым газом в наше время? Или, может быть, вам приходилось слышать, что федеральные канцлеры Коль, Шрёдер или Меркель хоть раз попросили прощения у иранского народа? Не только химические компоненты для изготовления горчичного газа, табуна и зарина, но и токарно-давильные станки, на которых в Ираке изготавливались корпуса газовых снарядов, также были немецкого производства. Мы поставляли все это в район военных действий под видом «пестицидов». Мы делали вид, будто верим в намерение иракцев распылять тысячи тонн пестицидов над пустыней. Мы совсем изолгались.

Меня и по сей день не покидает чувство, что общественность должна была по возможности ничего не знать о некоторых вещах. Это впечатление не покидало меня и впоследствии, когда я работал в «Грюнер + Яр». В ноябре 2005 года я написал для этого издательства репортаж под названием «Подпольная аристократия Берлина». В нем король подпольного мира Берлина Штеффен Якоб рассказывал о том, что его «карьера» началась в бытность Вилли Брандта правящим бургомистром (Западного) Берлина. Брандт был одним из его первых клиентов, пользующихся услугами «великодушных дам» определенной профессии. Штеффен Якоб, умерший годы спустя, в августе 2014 года^[145], стремился во что бы то ни стало уговорить меня написать за него, в качестве «автора-призрака», его мемуары. Он был большим поклонником моих научно-популярных книг и надеялся на то, что ему удастся, наряду с моим репортажем о нем, оставить о себе память и в виде книги о его «взлете» во всех деталях, изданной в «Грюнер + Яр». У этого человека, заработавшего солидный капитал на девицах легкого поведения, хранился целый чемодан, полный благодарственных писем. Настоящая кладовая неудобных свидетельств прошлого. Одно письмо было от министра обороны ФРГ. В нем этот всем известный министр благодарил за «приятный вечер». Но Штеффен Якоб рассказал мне и о том, чего в письме написано не было. Он утверждал, что этот министр большой любитель причинять женщинам сексуальные мучения при помощи бутылки. Я не знал, верить ли мне этому, или нет. Подробности казались мне невероятными. Это были эксцессы, о которых я снова вспомнил, когда, много лет спустя, стали достоянием гласности эскапады в кварталах красных фонарей главы Международного валютного фонда Доминика Стросс-Кана, обвиненного в изнасиловании. Было совершенно ясно, что в руках у Штеффена Якоба множество людей. Ибо эскапады германского министра были оплачены не им самим и даже не через налогоплательщиков, но берлинским офисом лоббистов одного немецкого военного концерна. Штеффен Якоб показал мне соответствующие выписки со счетов. И он настаивал на том, что такие «услуги» часто совершенно официально облагались налогами. Штеффен Якоб рассказал о генеральном секретаре одной партии, руководителе берлинского отделения ЦРУ и об одном германском министре обороны, которые у него развлекались с такими дамами. И он показал соответствующие «благодарственные письма». Очевидно, некоторые люди не испытывали неловкости никогда, о чем бы ни шла речь. Когда я писал мой репортаж, Штеффен Якоб, по его собственным утверждениям, оказывал услуги также Министерству иностранных дел ФРГ, Ведомству федерального канцлера и его гостям. Другой информант показал мне детскую игровую площадку на берлинской улице Фуггерштрассе, медленно проезжая мимо которой, мужчины в то время якобы могли выбирать детей, доставлявшихся затем к ним прямо на дом для занятий с ними сексом. Берлинский фотограф Али Кепенек знал некоторые подробности об этом, поскольку должен был проиллюстрировать рассказы Штеффена Якоба и других «величин» подпольного мира Берлина^[146]. Мне неизвестно, сколько таких фотографий сохранилось на сегодняшний день у Али Кепенека. Один польский импортер строительного леса объяснил читателям, как в Берлине идет нелегальная торговля оружием и кто его покупает. Франк Варнек, по прозвищу «Ванна», член банды «Ангелы ада», немало рассказал мне в этом репортаже. Его последние слова во время нашей тогдашней встречи были: «Иметь совесть может лишь тот, кто знает. Но действительно ли ваши читатели хотят знать обо всем этом? Интересно, действительно ли это будет напечатано».

Что ж, все это до сих пор не напечатали. Журналистское расследование стоило больших денег, но если бы газеты опубликовали рассказы свидетелей о Вилли Брандте и проститутках, или же об известных политиках и девицах на панели, это, очевидно, вызвало бы политическое землетрясение. И эта история исчезла в архивах. По моему субъективному впечатлению (хотя я могу ошибаться), издательство «Грюнер + Яр» действительно не хотело заниматься этими темами. Во всяком случае, мой небольшой опыт в данной сфере показал мне, что медийные концерны стараются по возможности избегать определенных тем. Тому могут быть самые разные причины. Однако то, что мы видим, слышим или читаем, не вполне отражает действительность.

Основательница Алленсбахского института по изучению общественного мнения Элизабет Нёлле-Нойман сказала мне во время посещения редакции «Франкфуртер альгемайне цайтунг»: «То, что вы сегодня находите в головах у людей, зачастую является отражением вовсе не подлинной реальности, а искусственной, сконструированной, изготовленной средствами массовой информации». В 1990-х годах она нередко была нашей гостьей в редакции ФАЦ. Дама-профессор, специалист в области коммуникационной науки и изучения общественного мнения, пользовавшаяся всемирным признанием и умершая в 2010 году в возрасте 94 лет, тогда имела очень немного истинных друзей среди работников немецких СМИ. Многие журналисты презирали ее за то, что она осмелилась произнести вслух то, что считалось в Германии запретной темой: крайне незначительное меньшинство журналистов систематически оказывало влияние на массовое сознание, управляя массами людей. Ситуацию, в которой средства массовой информации публично представляют мнение меньшинства мнением большинства, а люди не осмеливаются возражать, из страха оказаться в социальной изоляции, и потому просто молчат, Нёлле-Нойман называла «спиралью молчания». Спираль молчания, сформулированная госпожой Нёлле-Нойман в качестве научной теории, на основании изучения ею способов коммуникации, еще в 1970-е годы, за прошедшие с тех пор десятилетия превратилась в гораздо более могущественного и зловредного демона, который круглые сутки крепко держит нас в руках. Он манипулирует нами.

И этот демон лжет. Прежде всего, во время войн. Начиная с гражданской войны в Ливане (1975–1990), когда телезрителям хотелось каждый вечер смотреть новейшие документальные кадры уличных боев в Бейруте, среди тележурналистов всех стран вошел в обычай продлевающий жизнь и приятный способ снимать репортажи. Журналисту нужно было только подружиться с одной из вовлеченных в гражданскую войну фракций, вручить ее представителям свою телевизионную камеру, чтобы те потом за умеренную плату доставляли ее, с новейшими телезаписями, на дом журналисту. Наконец, некоторые бойцы воинственного вида немного стреляли из пулемета на фоне развалин давно сгоревшего дома, который еще раз слегка поливали бензином и поджигали специально, для пущего эффекта.

Перед этой сценической декорацией и снимали немецкоязычного корреспондента, якобы «снимающего бой в его самом разгаре». И все были довольны. Немецкие телекомпании получали первоклассный телематериал, у зрителей пробегал по спине холодок при виде мужественного репортера, оказавшегося достойным огромных надбавок к зарплате за работу в районе военных действий, а статисты из числа ополченцев, ведущих гражданскую войну, радовались очередному дню, за который они получили вдоволь денег на сигареты и алкоголь.

Автору этой книги довелось побывать на многих полях сражений в разных странах мира – от Афганистана до Анголы, от обоих Конго до Ирака и Ирана. И он повсюду неизменно сталкивался со съемочными группами, которые, в погоне за эффектными кадрами, возили с собой канистры с бензином, поджигали найденные ими далеко от мест боев остовы давно сгоревших военных автомобилей и разыгрывали на фоне этих декораций своеобразные спектакли. Опытные корреспонденты то и дело пригибались, передвигались перебежками и припадали к земле. Это зрелище на расстоянии нескольких метров смотрелось очень странно. Все становилось понятным только при просмотре окончательно смонтированного телерепортажа. Впоследствии на звуковую дорожку записывали несколько автоматных очередей, с добавлением, в некоторых случаях, для пущего эффекта, взрывов мин, выпущенных из тяжелых минометов. Таких «героев» немало и среди сотрудников немецких телекомпаний. За прошедшее время они, благодаря своим выдающимся заслугам, давно уже поднялись до руководящего уровня, так что не пристало называть их имена. Другие же потерпели фиаско, поскольку были разоблачены как плагиаторы.

Сам я тогда предпочитал не записывать многое из того, с чем мне приходилось сталкиваться в подобных ситуациях. Даже если это касалось меня лично. Если бы я сообщал читателям ФАЦ о пережитом мною достоверно, то картина, вероятно, была бы довольно неприглядной. Например, если бы читатели узнали, как я, вооруженный до зубов, с автоматом Калашникова и патронташем, набитым боеприпасами, странствую по Афганистану, откуда веду репортажи. У меня еще сохранились соответствующие фото. Немецкоязычный читатель, сидящий в совершенно мирной и уютной обстановке за утренним кофе, тогда, вероятно, не понял бы, что всякий «неверный иноземец» в охваченных войной районах Афганистана (задолго до прибытия туда первых западных солдат) был желанной мишенью, в которого мог преспокойно выстрелить любой моджахед, стоило ему только захотеть. Но было достаточно выпустить несколько автоматных очередей, чтобы заставить таких стрелков держаться на расстоянии. Если бы весь мой багаж состоял только из ватных палочек, я наверняка не прожил бы там и дня. Посетив предводителя моджахедов Исмаила-Хана в западноафганском городе Герате, я даже принял, для проформы, ислам. Известие об этом довольно скоро распространилось среди моджахедов в районе военных действий. А тех, кто этого не знал и кто шутки ради стрелял в меня, мне удавалось держать на расстоянии с помощью моего автомата. Были и другие журналисты, не понимавшие, что в мусульманском районе, охваченном беспорядками, по которому я передвигался в полном одиночестве и безо всякой охраны, в случае необходимости приходилось обороняться и с помощью оружия. Американский журналист Дэниэл Перл, к примеру, не понимал, почему я никогда не доверяю представителям тех или иных противоборствующих партий в районах, охваченных гражданской войной. Сам он всегда всецело доверял таким людям. Впоследствии мусульмане отрезали ему, живому и находившемуся в полном сознании, голову, да еще сняли это на телекамеру и выложили в Интернете^[147]. Шведский журналист Нильс Хорнер тоже не принимал никаких мер защиты. Он был всегда безоружным и отказывался от вооруженных сопровождающих. И был расстрелян в Кабуле сторонниками исламской идеологии^[148]. Та же судьба постигла и двух французских репортеров в Мали^[149]. Да и немецкую фотожурналистку Аню Нидрингхауз, родом из Восточной Вестфалии, как и я, подобно многим другим, застрелили просто так в Афганистане^[150]. Такова была повседневная реальность в подобных странах. Но наши СМИ предпочитают изображать ситуацию там совершенно иначе. Сам я научился в 1987 году не доверять в районах, охваченных кризисом, никому, кроме себя самого. Тогда я делал репортаж о войне в джунглях Анголы и находился в лагере прозападного лесного партизана Жонаса Савимби. Один немецкий журналист из журнала «Квик» шутки ради бросил в меня одну из разбросанных по всему лагерю ручных гранат, из которой предварительно вырвал чеку. Он был уверен, что в лагере лесных партизан не может просто так валяться заряженная ручная граната. А эта граната была действительно заряжена. Я еле успел отшвырнуть ее от себя и прижаться к земле за мешками с песком. Именно в эту секунду журналист из «Квика» успел сделать черно-белую фотографию, копия которой по сей день хранится у меня. Всю мою оставшуюся жизнь она будет напоминать мне о том, что в районе военных действий нельзя доверять буквально никому.