«У нас еще нет нации»

Произошедшая с Россией катастрофа вызвала у большинства русской элиты тяжелейший кризис веры в русский народ. Подлинный взрыв того, что можно было бы назвать русофобией, мы видим в сочинениях, дневниках, письмах русских писателей и интеллектуалов 1917 – начала 1920-х гг. Содержательно пассажи этих очень разных авторов на удивление схожи, но поскольку в большинстве случаев все это писалось «в стол», заподозрить прямое взаимовлияние невозможно.

И. А. Бунин (из дневника 1917–1918): «С револьвером у виска надо ими править… Злой народ! Участвовать в общественной жизни, в управлении государством – не могут, не хотят за всю историю… Это этот-то народ, дикарь, свинья, грязная, кровавая, ленивая, презираемая ныне всем миром, будет праздновать интернационалистический праздник… Будь проклят день моего рождения в этой стране!»

В. В. Розанов («Апокалипсис нашего времени», 1918): «Благородное на Руси – все от татар. Славянская кровь – вонюча… Явно, Чаадаев прав с его отрицанием России, которая умеет только пускать сопли на ту дудку, которую держит во рту… Все вообще русские, племя слабое, ничтожное. Племя глупое и варварское. „Земля наша велика и обильна“, но чумичка, обетовавшая на ней, не умела ни пахать земли, ни разводить садов, ни ухаживать за скотом. Она, видите ли, все „молилась“ и под предлогом молитвы ничего не делала. Любили же тучную землю одни колонисты, пришельцы, – евреи, немцы, латыши, татары… И вот, пришел час предложить ужасный вопрос… „Кто истинное дитя отечества, тот ли, кто вечно жил на ней – только гадил свою землю, гадил и ругал, гадил и проклинал…“ …или: кто подвязывал тихо ягодку-малинку к ягодке-малинке, собирал грибы благочестивые, копил сметанку милую, творог делал, доил коровку, холил лошадку. Это – евреи, немцы, латыши… Так вот мое слово… убирайтесь же вы к черту с русской земли, Ивановы и Александровы, и отдайте ее Генрихам и Соломонам. Ибо они одни были честные в русской земле. Эй, берите землю, немцы, – и гоните русскую сволочь».

С. Н. Булгаков (из письма П. А. Флоренскому, 1922): «В теперешнем виде русский характер не годится никуда: это – кисель без всякого костяка, это, действительно, рабье состояние…»

М. О. Меньшиков (из дневника 1918 г.): «Англия, Германия, Франция… это звучит гордо. Соединенные Штаты – это звучит богато и могуче. Италия, Испания, Греция – звучит красиво. Даже Китай, Япония, Индия дали великие цивилизации, даже Аравии и Египту есть, чем похвалиться… А Россия? „Ничего“… Самовар, квас, лапти… Только в прикосновении с Европой Россия как будто стала принимать облик культурной страны. Но вспомните горькое пророчество Руссо о России („сгнила, раньше, чем созрела“)… И в XIX веке мы ничего не дали более знаменитого, чем нигилизм. И в XX в. ничего, кроме оглушительного падения в пропасть… Верю в то, что потеря независимости дает нам необходимое освобождение от самих себя. Ибо не было, и нет более подлых у нас врагов, как мы же сами. Вяжите нас – мы бешеные! Земля, это точно, велика и обильна, но порядка нет, а потому придите бить нас кнутом по морде! Даже этой простой операции, как показал опыт, мы не умеем делать сами».

Историк С. Б. Веселовский (из дневника 1918 г.): «Последние ветви славянской расы оказались столь же неспособными усвоить и развивать дальше европейскую культуру и выработать прочное государство, как и другие ветви, раньше впавшие в рабство. Великоросс построил Российскую империю под командой главным образом иностранных, особенно немецких, инструкторов и поддерживал ее выносливостью, плодовитостью и покорностью, а не способностью прочно усваивать культурные навыки, вырабатывать свое право и строить прочные ячейки государства… Мало-помалу, у меня складывалось убеждение, что русские не только культурно отсталая, но и низшая раса».

Историк Ю. В. Готье (из дневника 1917 г.): «Большевики – истинный символ русского народа… это смесь глупости, грубости, некультурного озорства, беспринципности, хулиганства и, на почве двух последних качеств, измены… Мы годны действительно только, чтобы быть навозом для народов высшей культуры, и в нашей культуре были правы только отрицатели, начиная с Курбского, Хворостинина и кончая Чаадаевым, Печериным и т. п.».

По всем критериям, эти иеремиады, принадлежащие, как на подбор, авторам национально мыслящим, а то и вовсе форменным русским националистам, – просто классика русофобии, такого накала и концентрации она до того в русской культуре не знала. И тем не менее здесь принципиально важен исторический контекст – время, когда у русской элиты возникло поистине апокалиптическое ощущение «полной гибели всерьез» России и русского народа. Перед нами вопль отчаяния людей, все основания жизни которых разбились в прах, которые вместо русско-европейской России узрели вдруг «ожидовевшую Азию» (Готье). Чувствуется во всех этих проклятиях в адрес своего народа некий мазохистский надрыв, самоистязание, расцарапывание ран. Трудно судить людей, попавших в исторический ад. Тем более что практически у любого из них – в тех же самых текстах – рядом с безысходностью вдруг появляется надежда: кто-то ждет победы белых, кто-то духовного возрождения, кто-то (как Булгаков) видит якорь спасения в католицизме… Но для всех них русский народ оставался главной ценностью (по крайней мере, в пределах земного бытия). Как написал Бунин в «Окаянных днях»: «Если бы я эту „икону“, эту Русь не любил, не видал, из-за чего же бы я так сходил с ума все эти годы, из-за чего страдал так беспрерывно, так люто?» Или же Розанов в письме к Струве (февраль 1918): «…люблю и люблю только один русский народ, исключительно русский народ… Кляну и проклинаю. И только эту „вошь преисподнюю“ и люблю. И хочу – сгнить, сгнить – с нею одной, рыдая об этой его окаянной вшивости».

В более мягкой и в то же время более точной форме о крушении русского нациестроительства после Октября высказался в 1919 г. известный ученый-аграрник А. В. Чаянов: «Русский народ представлял собой только демос – темную людскую массу – в то время как он должен быть демократией – народом, сознавшим себя… Ему недоставало организованности, недоставало общественных навыков, недоставало организованной общественной мысли… Русская революция с подчеркнутой наглядностью вскрыла эту истину и показала, что у нас еще нет нации (выделено мной. – С. С.)…»

Позднее у большинства тех, кто оказался в эмиграции, разочарование сменится надеждой, без которой невозможно жить человеку, и появится множество политических мифов – о перерождении большевизма в русскую национальную власть (сменовеховство), о том, что Октябрьская революция есть признак конца «романо-германского ига» в русской истории и скорого появления истинной «евразийской» России (евразийство), наконец, что русский народ опамятуется, преобразится в полное собрание славянофильских добродетелей и сбросит с себя коммунистическое ярмо. Но все эти утешительные фантазии имели весьма косвенное отношение к процессам, протекавшим в государстве под названием СССР.