Антон Чемакин[383] Русская национал-демократия в начале XX в.: генезис и идейные корни

Русское национал-демократическое движение начала XX в. до сегодняшнего дня остается малоизученным. Оно не играло большой роли в политической жизни, да и не могло ее играть, так как само находилось в стадии становления и не успело стать серьезной силой за отведенный ему судьбой короткий промежуток времени. В то же время стоит отметить, что к этому направлению мысли относили себя достаточно известные в то время политики и публицисты (Д.Н. Вергун, М.Я. Балясный, Т.В. Локоть, А.Л. Гарязин, Н.П. Пештич, М.А. Караулов), а в IV Государственной думе существовала «группа независимых», определявшая свои воззрения как национал-демократические. В данной работе мы хотели бы остановиться на двух вопросах: причине появления национал-демократического направления и влиянии, оказываемом на него зарубежными националистическими движениями.

В 1911 г. публицист М.Я. Балясный так описывал одну из ключевых проблем националистического движения в Российской империи: «Нельзя не сказать, что теоретически почти бесспорное требование “идти в работе рука об руку с народом” в практической общественной деятельности только начинает завоевывать себе место даже на передовом фронте русского национализма. Иногда же замечается и поворот в обратную от этого требования сторону, как это доказали недавние выборы в земство на Волыни. Там большинство русских землевладельцев, считающих себя националистами, руководимое союзом предводителей дворянства, пошло на земских выборах рука об руку с поляками, чехами и немцами, и соединенными силами вступили в борьбу с русской народной массой и с опиравшейся на народ национальной партией. Они заявили, что им не страшна колонизация, а страшна демократизация земства, и чтобы земство не попало в руки крестьян необходимо всем культурным элементам – русским и полякам – тесно объединиться и отстаивать интересы культуры»[384].

Американский историк Р. Эдельман справедливо отмечал, что такая надклассовая идеология, как национализм, могла бы обращаться к широкому спектру социальных элементов, но русский национализм начала XX в. был основан на защите специфических интересов западнорусских помещиков[385]. Если Балясный высказывал лишь осторожную критику, то вскоре другие национал-демократы перешли к более жестким высказываниям касательно партии националистов: «Тормозом широкому развитию национального движения среди прогрессивного общества послужила организация пресловутого “Всероссийского национального союза”, образованного умеренно-правыми элементами, решившими использовать хорошую идею для оправдания стремления бюрократии и поместного дворянства удержать многое из того, что пришлось уступить в памятные дни свободы. Этот “русский национализм”, справедливо окрещенный названием “казенного”, был чужд прогрессивному обществу и его стремлениям. <…> Ничего нового, положительного в русскую историю они не внесли и народное представительство не укрепили, а расшатали своим постоянным расшаркиванием перед властью. <…> Стала сказываться слабость, ограниченность существующей националистической программы, не отвечающей народным интересам. В ней слишком много узкоплеменного национализма и слишком мало государственности, империализма и отсутствует вовсе демократизм». Национал-демократы отмечали, что в IV Думе «господа националисты снова уселись на козлы правительственной тройки и так заусердствовали, что сотрудник “Нового Времени” Н. Энгельгардт откровенно назвал существующий национализм панской выдумкой, “от которой стране пастухов и батраков нисколько не лучше, чем было встарь” и начал призывать к пересмотру, “ревизии” националистической программы в сторону демократизма. Нет сомнения, что никакого демократического вина в мехи “Всероссийского национального союза” влить невозможно, но самый факт проявления недовольства своей программой в националистических кругах говорит многое»[386]. Национал-демократ В. Глыбин писал: «Если говорить о программе этой национальной партии, – она не так плоха, в ней указано многое и многое намечено, но фатализм постепенности и здесь сказался. Деятели союза, углубляя и совершенствуя программу, все еще стоят на одном месте. Что является причиной застоя? Быть может, все еще старые дворянские традиции (а не народные), быть может, веяния старого бюрократизма, быть может, природная русская лень, – но среди “националистов” мало работников в пользу действительного проявления народных тенденций. Слишком уж велика здесь вера в спасительность только одного правила – “тащить и не пущать”, в спасительность только ограничений и только внешних воздействий»[387].

Таким образом, основной причиной появления национал-демократического течения был дворянско-бюрократический характер ВНС и неспособность данной партии расширить свою социальную базу. Большую роль в осознании этого факта сыграло взаимодействие ряда русских националистов с националистами других стран. Появление национал-демократического движения в России во многом связано с именем Дмитрия Николаевича Вергуна (1871–1951), журналиста, поэта и, по весьма обоснованному предположению А.И. Миллера, агента русской разведки[388]. Вергун, родившийся в Австро-Венгрии, недалеко от Львова, до переезда в Санкт-Петербург был членом Русской народной партии в Галиции. Его называли «славянофилом-народником»[389], «либеральным националистом»[390]. В России он стал сторонником мирнообновленцев и прогрессистов, но из-за несогласия с ними по вопросу о выделении Холмской губернии сблизился с националистами[391] (в частности, активно участвовал в деятельности Всероссийского национального клуба), а затем выступил с идеей создания национал-демократической партии. Огромное влияние на его взгляды оказало знакомство с Вацлавом Клофачем (1868–1942), одним из лидеров чешских националистов и большим русофилом. Чешская национально-социальная партия (на русский язык в 1910-х гг. ее название обычно переводили как «народно-социальная»), возглавляемая Клофачем, проповедовала свои идеи в широких массах и старалась не допустить распространения марксизма в рабочей среде. Клофач считал, что «чешский социализм – это национальный идеализм, который создал лучшую часть нашей истории и противостоит международному материализму»[392]. Он старался, чтобы его взгляды были понятны простому человеку. Предлагал объединиться и ремесленнику, и рабочему, и интеллигенту в борьбе за права и свободы, считая, что различий между богатыми и бедными гораздо меньше, чем «между плохим, никчемным человеком и добрым, благородным»[393]. Для ЧНСП были характерны стремление к национальному единению, неприятие классового эгоизма и отрицание марксизма, требование отделения религии от политики. Деятели ЧНСП отмечали, что национальный социализм основывается на демократии, являющейся проявлением гуманизма[394]. По сути, ЧНСП была левоцентристской партией, объединявшей националистические идеи с социал-демократическими (социал-либеральными).

Еще в 1905 г. по приглашению ЧНСП Вергун приезжал в Пльзень и читал на «всенародном собрании» лекцию «О славянском единении относительно социального положения простого народа»[395]. Во время Славянского съезда в Праге в 1908 г. «чешские национальные социалисты по инициативе Клофача собрали многолюдный митинг, в котором приняли участие иностранные делегаты съезда. Целью митинга, выраженной в лозунге “Демократизм и славянство”, была пропаганда “славянского народного социализма” как идеологического оружия, подходящего для всех славянских народов, против “деструктивного интернационального русского социализма”»[396]. Под впечатлением от партии Клофача остался и соратник Вергуна по славянскому движению профессор В.М. Бехтерев, побывавший в 1912 г. на сокольском съезде в Праге. Он отмечал, что русских делегатов приветствовали во всей Чехии, «причем во всех вообще встречах участвовал простой чешский народ. То же самое проявилось и на народном митинге, который был устроен вождем народных социалистов Клофачем и превратился, в сущности, в сплошную манифестацию в честь русских»[397]. Сам Клофач писал Вергуну о необходимости славянского социализма, направленного против марксизма, и славянской агитации в массах в противовес социал-демократической[398].

Идеи Клофача, который, в отличие от лидеров ВНС, смог привести под знамена национализма широкие слои населения, вдохновили Вергуна в 1911 г. на создание литературно-общественного сборника «Ладо», посвященного «нарождающейся русской национал-демократии»[399]. Название «национал-демократия» было выбрано, по всей видимости, по той причине, что слово «социализм» в России ассоциировалось исключительно с революцией. К тому же, термин «национал-демократия» уже получил некоторую известность в русском обществе благодаря статьям профессора Т.В. Локотя в газете «Киев». Зато, издавая «Ладо», Вергун использовал символ чешских национальных социалистов – скрещенные молот и перо – при оформлении обложки сборника[400]. Западнославянские националисты отвечали взаимностью: в предисловии ко второму изданию «Ладо» Вергун писал, что «гораздо лучше, чем внутри России, появление нашего сборника было встречено у зарубежных славян. Славянская печать отметила, что национал-демократическое направление единственно способно вернуть России потерянный ею великодержавный престиж»[401].

При этом все не ограничивалось лишь чешским влиянием. Национал-демократ Иван Сухов отмечал, что «наши зарубежные, от одинаковых источников произошедшие, националисты Руси Подъяремной, во главе с галичанами Д.А. Марковым, Куриловичем и Дудыкевичем, отстаивая в парламенте и печати русскую народность от немецко-польско-мадьярского натиска, все без исключения ведут определенно прогрессивную политику»[402]. В. Глыбин, объясняя, почему национал-демократическая партия должна называться «народной», писал: «Название “русская народная партия” не выдуманное. Такая партия уже есть – среди русских в Галиции, нам нужно создать только ее естественное продолжение. Там партия крестьянская и национальная, а у нас “думская фракция крестьян” и “всероссийский национальный союз” – две разные и по многим вопросам резко противоположные группы»[403]. Интерес к проблемам Галицкой Руси был вполне закономерным, и причиной его было не только то, что один из идеологов национал-демократов Вергун был выходцем из этих земель. Для национал-демократов галицийская проблема носила как этнокультурный характер, так и социальный. Причиной было то, что галицкие русины не только находились под властью чужого государства, но и все высшие классы региона были представлены, по большей части, поляками и немцами. И в случае победы русского движения должна была произойти «своеобразная демократическая революция в виде усиления “трудового русского элемента”»[404].

Кроме того, русские национал-демократы с интересом наблюдали и за украинским национализмом. Профессор Локоть писал, что во второй половине XIX в. «возникают прогрессивно-демократические движения, прежде всего – движение украинское, малорусское: Шевченко, Кулиш, Костомаров и – особенно определенно – Драгоманов. Никто не осмелится назвать этих ярких националистов не демократичными, не прогрессивными. И, тем не менее, в общественном мировоззрении этих представителей национального малорусского самосознания, особенно у Драгоманова, вполне определенно выступает та мысль, что вне национального самосознания истинный демократизм невозможен, немыслим»[405]. И. Сухов выражался конкретнее: «Русский окраинный национализм, по происхождению своему глубоко демократический, должен быть во всеуслышание таковым и объявлен. Наступает время, когда националистам придется приступить к осуществлению положительных идеалов своей программы. Естественно если западнорусский национализм, как здоровое общественное явление, примет направление, соответствующее потребностям времени и жизни. И в ответ на популярный лозунг взращенных Австрией “украинцев”: “Украйна без хлопа и пана”, раздастся клич: “Русь без барина и мужика”…»[406] Как справедливо отмечает петербургский историк Д.С. Павлов, «одно из фундаментальных преимуществ украинского проекта состояло в том, что его общая программа в большей степени отвечала задачам превращения “донациональной” этноконфессиональной общности в нацию эпохи Модерна»[407]. «Украинцы» «призывали к таким жизненно необходимым для современной нации вещам, как скорейший слом сословных перегородок, введение единого и всеобщего образовательного стандарта, распространение языковых норм, максимально возможно доступных для широких слоев общества»[408]. Украинское движение было интересно русским национал-демократам именно с точки зрения определенных социальных практик и способов влияния национальной идеи на различные слои населения; при этом, конечно, в «украинцах» они видели, в первую очередь, своих врагов и конкурентов. Т.В. Локоть – единственный национал-демократ, с определенной симпатией относившийся к «украинцам» и даже позволявший печатать на страницах своей газеты рекламу на украинском языке, все же признавал искусственность того литературного языка, «который “куется” в настоящее время <…> под покровительством австрийской государственной власти»[409].

Национал-демократы делали вывод, что необходимо порвать с националистами-реакционерами, добиваться осуществления в России правовых гарантий и обратиться с национальными лозунгами к широким массам населения, в первую очередь к крестьянству, но также и к провинциальной интеллигенции, квалифицированным рабочим, казакам, сельским священникам. Они полагали, что дворянский и бюрократический характер русского национализма тормозит его развитие, поэтому нужно ориентироваться на более успешные национальные движения – чешское, галицко-русское, галицко-украинское – и создавать русскую национал-демократическую партию. Если смотреть с высоты сегодняшнего дня, национал-демократическое движение начала XX в. интересно именно тем, что оно обратило внимание на социально-экономическую сторону нациестроительства, в то время как все остальные русские националисты были увлечены этноконфессиональными вопросами. Британский социолог Т.Х. Маршалл подчеркивал, что «гражданство есть не просто некий правовой статус, определяемый набором прав и обязанностей. Это также и идентичность, выражение чьего-либо членства в политическом сообществе. И его [Т.Х. Маршалла] аргументация в пользу расширения прав гражданства так, чтобы они включали основные социальные права, такие как право на здравоохранение и образование, заключалась именно в том, что это помогло бы развитию общего чувства принадлежности к нации и национальной идентичности»[410]. В странах Западной Европы расширение гражданских прав, в том числе и социальных, «было орудием нациестроительства, нацеленного отчасти на то, чтобы сконструировать и консолидировать чувство общей национальной идентичности и культуры»[411]. Именно такую задачу ставили перед собой и русские национал-демократы, хотя, конечно, они говорили не о «конструировании нации», а о «пробуждении национального чувства». Они понимали, что интеграция низших и средних слоев в русскую нацию возможна только путем повышения уровня благосостояния широких народных масс, что и объясняло левую направленность их экономической программы. Именно такой взгляд на проблему хорошо выразил один из авторов журнала «Русская Мысль»: «От материального преуспеяния и культурного развития крестьянского и рабочего класса и от органической спайки их с другими слоями населения более всего зависит будущее России»[412].

Весной – летом 1914 г. русские национал-демократы подошли к созданию своей организации, Имперской народной партии, но начавшаяся мировая война вынудила их отложить свои планы до лучших времен, которые для них так и не наступили.