Т.П. Хлынина 1937 год в Адыгее: политические репрессии или «корректировка» правящего курса?

Логическим завершением политики ужесточений, ознаменовавшей собою свертывание нэпа, стал 1937 год – год «большого террора». Конкретные причины и механизмы его развертывания, роль в политических репрессиях отдельных ведомств и руководителей страны получили неоднозначные оценки и освещение, как в отечественной, так и зарубежной литературе. Не является исключением в этом отношении и так называемое «адыгейское дело» – дискредитация и физическое уничтожение партийного и хозяйственного руководства области.

Непосредственным поводом к репрессиям в отношении руководства Адыгейской автономной области послужило дело первого секретаря Северо-Кавказского, а затем и Азово-Черноморского крайкома партии Б.П. Шеболдаева. Обвинения, выдвинутые в его адрес, сводились к стандартным формулировкам, главными из которых являлись провал политического курса партии и пособничество ее идейным противникам. 2 января 1937 г. ЦК ВКП (б) принимает решение «Об ошибках секретаря Азово-Черноморского крайкома ВКП (б) т. Шеболдаева и неудовлетворительном политическом руководстве крайкома ВКП (б)». В соответствии с ним постановлением VII пленума крайкома Б.П. Шеболдаев был отстранен от занимаемой должности, переведен на работу в Курскую область, затем арестован и расстрелян.

По версии М.Х. Шебзухова, именно это решение повлекло за собою «в партийных организациях края… очередной бум разоблачений, тон которому задавали представители крайкома нового состава. По решению VII пленума краевого комитета партии ответственные работники выехали в низовые парторганизации с целью доведения и разъяснения итогов работы комиссии Андреева».[377] По мнению Ю.П. Бессонова, события 1937 г. в области были целиком подготовлены и осуществлены органами НКВД, в результате деятельности которых «возникла националистическая повстанческая организация», в вину которой вменялась «попытка свержения советского строя на территории социалистической Адыгеи».[378] Вместе с тем, автором высказывается и небезосновательная мысль о том, что «непосредственный повод к развертыванию репрессий дали прошедшие в январе и феврале 1937 года пленумы обкома партии».[379] Воспользовавшись ее итогами. местные чекисты при поддержке краевого руководства НКВД, приступили к запланированной расправе над руководителями области.

Представляется, что обе версии, несмотря на их солидное источниковое подтверждение, абсолютизируют роль, как отдельных участников этой драмы, так и представляющих их ведомств. К сожалению, на сегодняшний день подавляющее большинство документальных свидетельств, относящихся к событиям того времени и, прежде всего, репрессивным действиям власти, недоступны исследователям. Многие из них переданы в ведение архивов федеральных спецслужб, что делает их практически недосягаемыми для рядовых историков. Тем не менее, находящийся в распоряжении автора архивный материал, уже введенные в научный оборот источники позволяют воссоздать следующую картину возникновения и ликвидации «адыгейского дела».

Вероятнее всего, его формирование следует отнести к началу 1930-х гг., т.е. к моменту явной смены вех в национальной политике советской власти. Именно тогда с подачи знаменитого письма Сталина «О некоторых вопросах истории большевизма» начинается постепенно восстанавливаться позитивный образ дореволюционного национального прошлого, а также получает свое идеологическое обоснование идея русского превосходства в его развитии. На практике проявлением указанных изменений становится более пристальное внимание центрального руководства страны к кадровым назначениям и передвижениям в национальных регионах, выполнением в них плановых заданий и первоочередных политических задач. Наряду с широкомасштабной коренизацией и выдвижением националов в органы местной власти, разворачивается негласная кампания по приведению национальной элиты, в том числе и аппаратных работников, в соответствие с новыми целями национальной политики.

Начинается процесс формирования новой разновидности советской номенклатуры – людей, преданных не столько советскому режиму, сколько лично Сталину. Одной из основных помех в этом многотрудном деле оказались национальные особенности властных структур на местах: повсеместное сохранение родственных и клановых связей, препятствовавших решению тех или иных задач, наличие «групповщины», нередко переходящей в сведение личных и семейных счетов между руководящими работниками. Тем более что сведения о них поступали довольно исправно в высшие органы государственной власти и ЦК партии. Представляется, что изначальной целью репрессивных акций в национальных образованиях являлось стремление центра разрушить этот властный непотизм и заменить его более гибким механизмом «личной преданности вождю». Не менее болезненной оставалась и проблема «русского фактора» в формировании управленческого аппарата национальных автономий, которому отводилась далеко не последняя роль в стабилизации внутренней ситуации на местах. Однако по мере реализации поставленных задач, они уточнялись, сообразовываясь с конкретными обстоятельствами, претерпевали соответствующие изменения и зачастую производили впечатление иррациональных действий власти.

В Адыгее, как и в других северокавказских автономиях, формирование областного аппарата управления происходило с учетом национальной специфики ее населения. Так, с момента образования области по 1931 г. председателем президиума областного исполкома являлся Ш.-Г.У. Хакурате, который с 1932 г. возглавил партийную организацию области. Меньшая кадровая стабильность наблюдалась в обкоме партии, что, вероятнее всего, было связано с необходимостью «постоянного укрепления большевистской сознательности населения страны». Именно с этой целью наиболее опытные партийные функционеры перебрасывались с одного участка работы на другой. В 1931 г. от занимаемой должности первого секретаря Адыгейского обкома партии был освобожден А. Цехер, в связи с его избранием секретарем Дагестанского комитета ВКП (б).

Такая практика создавала ряд неудобств, в частности, порождала в глазах местного населения весьма устойчивый образ «пришлого партийца»: если исполнительная власть по своему личному составу была «своей», то партийная – «чужой», навязанной «сверху», что не могло не порождать конфликтов между различными ветвями власти. С 1922 по 1937 гг. в Адыгее сменилось шесть секретарей обкома партии, причем все они, за исключением Ш.-Г.У. Хакурате оказались «пришлыми».

Рядом исследователей высказывается предположение о том, что фабрикация так называемых «национальных дел», своим источником имела «далеко идущие амбиции национальных элит». В частности, Ю.П. Бессоновым отмечается факт постановки Ш.-Г.У. Хакурате перед Москвой вопроса об организации республики, «низкую численность коренного населения, которой планировалось компенсировать за счет приглашения зарубежных адыгов из Турции и Ближнего Востока».[380] Архивные источники, относящиеся к 1930-ым гг., содержат весьма невнятные и, по большей своей части, глухие ссылки на такого рода факты. Упоминание о них, без прямого указания на Ш.-Г.У. Хакурате, содержится в ряде донесений паевого ОГПУ, что вполне могло быть связано и с отзвуками давней дискуссии, приходящейся на начало 1920-х гг. и вызванной различными проектами образования автономной области. Тем не менее, подобные «слухи» достаточно активно Циркулировали по краю, о них не могли не знать в Москве и со временем использовать по назначению.

В 1935 г. после смерти Ш.-Г.У. Хакурате первым секретарем обкома партии стал А.В. Мовчан. Его назначение не вызвало особого одобрения в рядах руководства областной парторганизации, сплоченного авторитетом Ш.-Г.У. Хакураnе. Как показало последующее развитие событий, данный факт сыграл свою негативную роль в сравнительно быстром разгроме и «идейном разоружении» коммунистов области.

В январе 1937 г. состоялся пленум обкома, на котором обсуждалось постановление крайкома партии «Об ошибках секретаря крайкома Шеболдаева и неудовлетворительном политическом руководстве краем».[381] Пленум прошел в отсутствии первого секретаря А.В. Мовчана и не предвещал ничего неожиданного. Между тем, как свидетельствуют материалы следующих февральского и ноябрьского пленумов, развернувшаяся на нем дискуссия свелась к критике стиля руководства А.В. Мовчана, что незамедлительно было расценено крайкомом, как «сведение личных счетов и засилья групповщины в парторганизации области».

31 января бюро крайкома ВКП (б) приняло постановление по Адыгейской областной парторганизации, которая «по факту разоблачения буржуазно-националистической группировки, вскрытой крайкомом ВКП (б), не довела до конца дело разгрома и выкорчевания врагов партии и народа, троцкистско-бухаринских фашистов, выродков – буржуазных националистов». 5-6 февраля, по инициативе и под давлением крайкома, состоялся внеочередной пленум обкома, на котором признается «грубой политической ошибкой предъявление Мовчану ряда необоснованных политических обвинений в его отсутствии», а также отменяется «решение 7 пленума обкома как неправильное и политически вредное».

Однако уже в ноябре 1937 г. в соответствии с решениями ЦК и крайкома ВКП (б) был снят с работы первый секретарь Адыгейского обкома партии А.В. Мовчан «как не оправдавший доверия партии и не боровшийся с буржуазными националистами и другими враждебными элементами». Вместе с ним «за потерю политической бдительности и связь с родственниками врагов народа» отстранялись от занимаемых должностей еще ряд членов пленума обкома: Багов, А.Х. Джаримов, М.в. Кунов, В.Д. Клименко, А.Д. Самарин, Зафесов и Чамокова.[382]

Несколько ранее начались аресты руководителей области. Среди них одними из первых оказались Ю.А. Шхалахов – военный комиссар области и В.Ю. Баракаев – председатель облисполкома, которым вменялась в вину «принадлежность к буржуазно-националистической организации, созданной и возглавляемой в 1922 г. Хакурате и имевшей целью насильственное свержение советской власти на территории советского Кавказа». Впоследствии по тем же причинам было арестовано еще более 20 человек. По данным, приводимым Ю.П. Бессоновым, всего по так называемым первому и второму «адыгейским делам» были осуждены 15 и 131 человек соответственно.[383]

Дискредитация и физическое уничтожение областного руководства, получившее название «адыгейского дела», готовилось не один год. Практически невозможно определенно и точно указать конкретную причину, приведшую к развязыванию этой трагедии. Представляется, что таких причин, по крайней мере, существовало несколько. Одна из них определялась общей установкой партии и правительства на формирование новой разновидности советской номенклатуры. Другая причина лежала в плоскости традиционного соперничества между двумя реальными институтами власти в стране – партией и органами внутренних дел, разногласия между которыми зачастую приводили к сведению ведомственных счетов в форме организации громких политических процессов. И, наконец, третья причина оказалась связанной с внутригрупповой борьбой в самой парторганизации области, принявшей характер оппозиции первому секретарю обкома А.В. Мовчану, что собственно и вызвало вмешательство крайисполкома и краевого управления НКВД. Таким образом, подготовка и сам процесс развертывания «адыгейского» дела свидетельствуют, помимо всего прочего, и о стремлении правящей партии внести определенные коррективы в осуществление национальной политики в стране, которая к тому периоду времени стала приобретать во многом неконтролируемый характер.