А.Ф. Степанов К вопросу о сущности Большого террора 1937-1938 гг. в СССР

К середине ноября 1938 г. в застенках НКВД СССР оставались дожидаться своей участи десятки тысяч арестованных и по сути дела в огромном большинстве своем уже приговоренных людей, чьи дела еще не были формально рассмотрены в судебном или во внесудебном порядке по линии НКВД. Однако внезапно для местных руководящих работников НКВД «Тройки» были упразднены, а массовые операции – запрещены. Откуда ни возьмись появился прокурорский надзор за ведением следствия по контрреволюционным делам, а самим чекистам стали в довольно больших масштабах предъявляться обвинения в нарушении социалистической законности и злоупотреблении властью. Репрессии были введены в традиционное русло рутинных агентурных разработок и судебных решений (из внесудебных органов сохранялось лишь Особое Совещание НКВД СССР), а смертные приговоры вновь стали не слишком частыми. Большой террор закончился так же внезапно, как и начался…

Так чем же все-таки был Большой террор?! Ответ на поставленный вопрос мог бы дать анализ репрессивной политики в 1937-1938 гг., прежде всего практики проведения массовых операций – на основе изучения уже выявленных в архивах и частично опубликованных в периодике и других изданиях приказов НКВД СССР.

Первый и естественный вопрос при определении состава репрессированных в 1937-1938 гг. – против кого был направлен Большой террор? Понятно, что он не сводим к вопросу о целях и задачах великой сталинской чистки на исходе второго десятилетия захвата власти в России партией большевиков. Последние, в свою очередь, не могут быть раскрыты только на таком специфическом материале, как статистика жертв репрессий, сколь бы полной она не была. Тем не менее без выяснения этого вопроса мы не сможем приблизиться к решению проблемы в целом.

Ныне известно, что в 1937-1938 гг. было репрессировано около 2% самодеятельного населения страны – 1.575.259 человек (по данным официального отчета НКВД) из 77,9 млн. человек (по переписи 1937 г.) или 1,5% взрослого населения страны. Даже если взять цифру, предложенную В. Земсковым и его американскими коллегами – около 2,5 млн. репрессированных (включая уголовников, арестованных и осужденных обычным судебным порядком) или 2,5% взрослого населения страны (3,2% самодеятельного населения СССР), это не изменит общей картины.[146]

Принято считать, что главный удар в 1937-1938 гг. сталинское руководство наносило по руководящим партийным, советским, хозяйственным и военным кадрам, поскольку именно они с осенью 1936 г. стали наиболее зримой мишенью политических репрессий. Действительно, в годы Большого террора, по имеющимся подсчетам, пострадал каждый девятый коммунист Союза ССР. Как видим, доля репрессированных среди коммунистов выше доли репрессированных людей среди беспартийных. Но те же подсчеты показывают, что из 1-372.392 пострадавших по политическим мотивам в 1937-1938 гг., в ВКП (б) состояли лишь 116.885 человек (55.428 в 1937 г. и 61.457 человек – 1938 г.) или 8,5%.[147]

В посвященных сталинскому террору публикациях неоднократно приводились и цифры, характеризующие репрессии среди высшего и среднего звена партийно-советского и хозяйственного руководства, офицерского состава армии и НКВД. За два года Большого террора было уничтожено 70% состава ЦК ВКП (б) и 56% делегатов 17-го партсъезда, 87% высшего командно-политического состава РККА (720 человек из 827), практически все «ягодинское» руководство НКВД, почти половина командного и начальствующего состава армии от командира полка и бригады и выше.[148]

Кем же были остальные пострадавшие, и зачем Сталину и его окружению понадобилось на одного партийца репрессировать девять беспартийных? Если о терроре против элиты советского общества начиная с середины 50-х гг. удалось узнать довольно многое, то вплоть до опубликования в 1992-1993 годах приказов НКВД о проведении массовых операций в годы Большого террора у историков не было данных о социальном составе и численности «контингента» простолюдинов, подвергшихся тогда репрессиям. Так, согласно последним подсчетам, в ходе т.н. «кулацкой» операции НКВД по приказу № 00447 в 1937-1938 гг. было осуждено 767.397 человек.[149]

Параллельно с уничтожением кулаков, уголовников и прочих контрреволюционных, социально-опасных и социально-вредных элементов (КРЭ, СОЭ, СВЭ), с августа 1937 г. по ноябрь 1938 г. НКВД проводились массовые операции по «изъятию» так называемых «национальных» контингентов «врагов народа». В их состав включались выходцы с территорий тогдашних соседей СССР, хотя бы и родившиеся в Российской империи, если указанные территории вошли в состав новообразованных государств: Польши (включая Западную Украину и Западную Белоруссию), прибалтийских государств, в общем – из всех пограничных с СССР государств: от Финляндии на севере до Греции на юго-западе и до Китая и Японии на востоке. К ним были приравнены так называемые «харбинцы» – сотрудники КВЖД и члены их семей, перебравшиеся в СССР после ее продажи в 1934 году.

Обычно массовые операции против «враждебных национальностей» рассматривают только в плане борьбы сталинского руководства с потенциальной «пятой колонной» в условиях растущей угрозы войны. Нам представляется такой подход сильно зауженным. Эти операции преследовали и другую, не менее важную задачу в контексте Великой чистки. Если операция по приказу № 00447, особенно на первых этапах ее осуществления, была направлена прежде всего против старой российской деревни, то «национальные» операции должны были охватить прежде всего города. Основными мишенями этих операций становились широкие слои рабочих и служащих, представители практически всех городских – традиционных и новых индустриальных социально-профессиональных групп населения: от бухгалтера до инженера, от современного квалифицированного индустриального рабочего до портного и сапожника. Согласно имеющимся подсчетам, по всем «национальным» операциям с 25 августа 1937 г. и до 15 ноября 1938 г. «двойкой» (Комиссией наркома внутренних дел СССР и Прокурора СССР в составе Ежова и Вышинского или их заместителей) и сформированными осенью 1938 г. Особыми тройками НКВД было осуждено 335.513 человек, из них 247157 человек были приговорены к расстрелу.[150]

Все массовые операции, проводившиеся с лета 1937 года до середины ноября 1937 года, должны были «прочистить» также транспорт и рабочие поселки при новостройках, где были сосредоточены огромные массы разнорабочих, в основном выходцев из деревни, – основных участников сталинской индустриализации. Этими широкомасштабными акциями и обеспечивалась хорошо просматриваемая на конкретном документальном материале относительная равномерность при проведении репрессий в городе и деревне и в целом по стране. В итоге, по имеющимся на сегодняшний день подсчетам, в результате массовых операций НКВД СССР, проведение которых инициировалось или санкционировалось политбюро ЦК ВКП (б), в СССР было осуждено свыше 1,1 млн. человек, т.е. более 2/3 репрессированных в 1937-1938 гг. людей.

Ряд исследователей связывает Большой террор с желанием сталинского руководства ликвидировать «пятую колонну» внутри страны в условиях надвигавшейся войны. А также с возобладанием «идеи национальной государственности» над прежним интернационализмом. Последним мотивом, в частности, объясняется направленность «национальных» операций НКВД 1937-1938 гг. «против всех, кто прямо или косвенно [был] связан с государствами «враждебного окружения».[151]

Если главной задачей Большого террора была ликвидация «пятой колонны» в видах надвигавшейся войны, почему репрессиям подверглись не все состоявшие на учете НКВД «неблагонадежные элементы»? Почему разнарядки на аресты, исходившие из Центра, не выходили за рамки 2-3% нормы? И чем была продиктована эта норма, само ее существование? Почему правящему режиму потребовалась равномерность в проведении репрессий, не привязывая их исключительно к одному-двум классовым врагам или местностям типа «казачьей вандеи» Юга России? Не потому ли, что репрессии перманентные, профилактические и массовые чистки – мероприятия разные. Что «выявление» неблагонадежных элементов и проведение массовых репрессий суть разные политические и оперативно-технические мероприятия, прямо не состыкованные – ни функционально, ни политически, ни предметно (объектно). Массовые репрессии регулировались по глубине и размаху (числу арестованных, осужденных, расстрелянных), по объекту главного удара и другим параметрам в соответствии с теми задачами, которое высшее партийной руководство в тот момент перед собой ставило – в целях обеспечения самосохранения и преемственности власти на базе и в рамках осуществлявшейся социалистической реконструкции.

Террор выступал главным инструментом строительства нового общества и нового человека. Старое общество должно было быть не просто побеждено, но и полностью уничтожено – вплоть до последних «родимых пятен». Не отвергая вышеуказанные немаловажные причины террора 1937-1938 гг., объяснение ему, на наш взгляд, следует искать в самой природе тоталитарного строя, формирующегося методами перманентного террора (революция должна быть непрерывной!) и время от времени требующего проведения генеральных чисток. Такие чистки должны были быть направлены не только против представителей «отживших» классов и социальных групп, бывших политических противников, но и против самих строителей нового общества (по разнарядке), чтобы те лучше работали и ретиво исполняли указания начальства и за страх и за совесть, против «подозрительных и потенциально подозрительных».[152]

Особенность Большого террора в том, что Сталин сумел совместить политическую чистку в рядах руководства правящей номенклатуры (т.н. «кадровую революцию»), чистку рядового состава партии и чистку социальную – против «родимых пятен» старого общества, а также тех элементов нового советского общества, которые, по мнению тогдашнего руководства СССР, нарушали его гомогенность.[153]

Но универсальный подход к отбраковке «неблагонадежных элементов» методом массовых чисток требовал и универсальных критериев. Такие критерии могли быть только формальными, построенными на анкетных данных и, что тоже самое, на данных формуляров агентурных разработок ОГПУ-НКВД. Иначе нельзя было бы контролировать поведение репрессивных органов, предупреждать их потенциальный выход из-под контроля, проводить чистку самих «органов». Репрессии по чисто формальным признакам (социальное происхождение и (или) положение, национальность, место рождения, место службы, формальная (т.е. официально зафиксированная) позиция по тому или иному вопросу текущей политики, «связь» с заграницей и т.д. и т.п.) придавали этим репрессиям необыкновенную эффективность. А также – непредсказуемость, поскольку почти невозможно было предугадать, кто станет объектом следующего тура массовых репрессий. Чего, собственно, власть и добивалась.

Поэтому правильнее, на мой взгляд, определить террор 1937-1938 гг. как политические децимации, осуществленные в государстве-казарме, формирующего как демиург советское общество по критериям и принципам единого военного лагеря (В.И. Ленин), и проведенные по заранее намеченному плану с заранее определенными цифрами (или долями) отстрела представителей ВСЕХ социально-профессиональных категорий и групп населения, страт, слоев и кланов партгосаппарата и армии. Естественно, для каждого слоя они были разными…

Имеющиеся на сегодня факты, на наш взгляд, однозначно свидетельствуют о том, что т.н. «кулацкая» операция по приказу №00447, начавшись с концентрированного удара по прежде уже не раз репрессировавшимся и давно стоявшим на учете «кулакам» и другим КРЭ, по мере своего развертывания все больше приобретала характер всеобщей социальной чистки. Тем не менее, она оставалась вполне регулируемым и управляемым из Всесоюзного центра и центров региональной власти мероприятием, в рамках которого в целом удавалось удерживать произвол властей на местах. Все существенные изменения в количестве и составе репрессируемых людей в обязательном порядке должны были получать санкцию Центра. Виновных в отступлении от заданных правил игры жестоко наказывали.

Возникает вопрос: была ли столь продуманная и в общем и целом четко спланированная и проведенная акция чем-то новым для Советской власти? Есть ли база для сравнительно-исторических исследований таких специфических акций репрессивной политики большевистского режима, какими являлись массовые операции? Даже если не брать во внимание опыт репрессий в годы гражданской войны, имеется достаточно свидетельств, что и в мирное время власти Советской России – СССР постоянно проводили массовые репрессивные акции, отрабатывали те их элементы, которые станут специфическими признаками массовых операций эпохи Большого террора.

Первой массовой операцией по окончании гражданской войны, на наш взгляд, следует считать высылку несоветской интеллигенции из России в 1922 г., проведенной ГПУ. По предварительно составленным ГПУ и санкционированным специальной комиссией политбюро ЦК РКП (б) спискам в одну ночь с 16 на 17 августа в Москве, Петрограде, Казани, а в ночь с 17 на 18 – и на Украине были арестованы десятки намеченных к высылке людей.[154] Через некоторое время большинство из них в принудительном порядке были высланы за границу с воспрещением возвращения на родину под страхом смертной казни. Указанное мероприятие имело характер откровенной социальной чистки, проведенной именно как боевая операция по единому плану единовременно, чтобы не дать противнику уклониться от сражения или организовать контригру.

Грандиозной социальной чисткой стали репрессии эпохи «великого перелома» конца 20-х – начала 30-х гг. в связи с ликвидацией нэпа и нэпманов, коллективизацией и раскулачиванием. Все эти широкомасштабные мероприятия опирались на массовые операции ОГПУ, проводившиеся как минимум с осени 1929 г.

Впервые термин (социальная) «чистка» зафиксирован нами в оперативных документах Татотдела ОГПУ в период проведения в ТАССР с 25.01.1930 «массовой операции по кулацко-белогвардейскому и бандитскому элементам». В циркуляре № 5504 от 23.02.1930 «Об искривлении принципиальной линии при проведении операции по 1 категории» начальник ТО ГПУ Кандыбин упрекал кантонных и районных уполномоченных Татотдела ГПУ в том, что они «расширительно проводят операцию, превращая ее в общую чистку районов от антисоветского элемента, проводят аресты, базируясь только на данных социального положения, данных о прошлом и т.п.» «При проведении операции… весьма часто вместе с изъятием активнодействующего кулацкого ядра по данному селу изымается вообще весь кулацкий, торгашеский и зажиточный элемент», что «извращает сущность операции по 1-й категории, т.к. таким образом по многим селам не остается лиц из кулацкого состава, которых нужно будет выселять по 2-й категории».[155]

В итоге «полупассивный и малоактивный элемент из кулацко-зажиточной и торгашеской среды, в отношении которых отсутствуют конкретные данные об их активных к-p действиях», было приказано перечислить во 2-ю категорию.[156] Внесем в эти директивы небольшие поправки, и их трудно будет отличить от тех, что рассылались на места при подготовке и проведении «кулацкой» операции в 1937 году!

Таким образом, само собой напрашивается сравнительное изучение массовых операций НКВД 1937-1938 гг., в первую очередь операции по приказу № 00447 с операцией ОГПУ по раскулачиванию и выселению крестьян и «прочих КРЭ» на основе приказа № 44/21 от 22 февраля 1930 года. Те же лимиты, то же деление «контингента» на категории, контрольные сроки, создание оперативных секторов и опергрупп в регионах, организация «Троек» ОГПУ для проведения внесудебной расправы над несоциалистическими элементами и т.п., тот же в основе своей контингент репрессируемых. Представляется, что это направление изучения Большого террора будет в ближайшие годы одним из наиболее перспективных.

Подведем итог. Не отвергая версии о том, что «Большой террор» 1937-1938 г. решал задачу ликвидации потенциальной «пятой колонны» (как ее тогда понимали большевики) в условиях растущей военной опасности, мы придерживаемся мнения, что основной (и традиционной) его целью было уничтожение остатков несоциалистических классов, социальных слоев и групп населения. История показала, что политические репрессии, террор, вообще насилие над человеком и обществом, государственными устоями и даже природной средой рассматривались большевистской властью и как важнейший метод конструирования новой социальной реальности – строительства социализма, и как способ самоосуществления власти в качестве демиурга новых общественных отношений в условиях изначально враждебной ей социальной и культурной среды. Таким образом, политические репрессии прежде всего были важнейшим инструментом «социальной инженерии», а не только превентивным средством борьбы против идеологических и политических противников или асоциальных элементов.[157]