В.Б. Жиромская Новые подходы к изучению истории российского населения в 1930-е годы

Разработка новых подходов и новое осмысление истории российского населения в отечественной науке были связаны с известными в мире социально-экономическими и политическими изменениями в нашей стране, происшедшими в последнее десятилетие XX века. В основе этих новых подходов лежит отказ от жестких догматических схем, сковывавших объективное освещение исторических событий и процессов, в том числе демографического развития страны. Стало возможным обсуждение в открытой печати запретных в течение многих десятилетий тем и проблем. Исследователи получили, наконец, в самом конце 1980-х гг. доступ к ранее строго засекреченным материалам, прежде всего статистическим. Можно в связи с этим без всякого преувеличения сказать о возрождении отечественной демографии как науки, в том числе отечественной исторической демографии как особой отрасли исторического знания.

Импульсом к этому возрождению послужила и катастрофическая демографическая ситуация в современной России, корни которой уходят в недавнее прошлое.

Пожалуй, одной из самых остро дискутируемых и в прошлом запретных проблем в истории российского населения является демографическое развитие России в 1930 гг.

В истории России 1930-е годы занимают особое место по сложности происходивших в то время социально-экономических и политических событий: неизжитые последствия гражданской и мировой войн, форсированная индустриализация, коллективизация с ее раскулачиванием и насильственным перемещением населения, голод 1932-1933 гг., массовые политические репрессии и т.д. Все эти события не могли не повлечь и повлекли за собой глубинные изменения в социальном и демографическом развитии населения. Эти изменения имели долгосрочные последствия и определили особенности социальных и демографических процессов вплоть до настоящего времени.

Прежде всего, исследователей привлекла суперзасекреченная проблема последствий голода 1932-1933 гг. и связанных с ним людских жертв. Эта проблема рассматривается в работах В.П. Данилова, И.Е. Зеленина, Н.А. Ивницкого[1] и других исследователей. Из зарубежных изданий обращают на себя внимание работы С. Уиткрофта и Р. Дэвиса.[2] Подсчетами людских потерь занимались в эти годы С. Максудов и Д. Конквест.[3]

Большое значение имеют региональные исследования, основанные на материалах местных архивов и позволяющие определить географию голода на территории собственно России (тогда РСФСР).

Региональные исследования ведутся В.В. Кондрашиным по Поволжью, Е.Н. Осколковым по Северному Кавказу, В.А. Исуповым по Сибири, Г.Е. Корниловым по Уралу.[4] Результаты их нашли отражение в работах историографического плана (Н.А. Араловец).[5]

Людские потери вследствие голода в Казахстане и Киргизии, тогда входивших в состав РСФСР, исследуются Ж.Е Абылхежиным. М.К. Козыбаевым. М.Б. Татимовым, А.И. Алексеенко, Ш. Батырбаевой.[6]

Демографические последствия голода в Украине рассматриваются С.В. Кульчицким, А.Л. Перковским, С.И. Пирожковым[7] и др.

Трудами этих историков-демографов выявлена сегодня достаточно полно география голода, охватившая население страны в 1932-1933 годах. Это – основные зерновые районы СССР – Украина, Северный Кавказ, Нижнее и Среднее Поволжье, значительная часть Центрально-Черноземной области, Казахстан, Западная Сибирь, Южный Урал.

В изданных в последнее время работах украинских исследователей показано, что от голода пострадали в Украине более других Киевская и Харьковская области, тяжело отразился голод на населении Днепропетровской и Одесской областей, менее других пострадали от голода Черниговская и Донецкая области, хотя и там фиксировалось повышение смертности.[8]

В РСФСР голод охватывал обширную территорию. Значительные потери от голода понесли большинство районов Кубани, Дона и Ставрополья. В Поволжье наиболее высокие показатели смертности от голода фиксировались в Саратовской и Самарской (Куйбышевской) областях, Автономной Республике Немцев Поволжья. От голода пострадало население Сталинградской (Волгоградской), Оренбургской, Пензенской областей. Голод охватывал часть Уральской области – территорию современной Курганской области, юг современной Свердловской области и часть Челябинской области. В Западно-Сибирском крае – от голода пострадало население современного Алтайского края, а также юг современной Новосибирской области, южная часть Омской области. Пострадали от голода Восточная Сибирь и Дальний Восток.

Большие потери понесло в голодные годы население Казахстана.

Голод затронул земледельческие районы Киргизии.

География голода прослеживается даже по переписям 1937 и 1939 годов, хотя со времени этого бедствия прошло уже несколько лет. Убыль населения видна отчетливо в пострадавших от голода районах, не успевших восстановить численность потерянного населения, несмотря на высокую рождаемость, после запрещения абортов (1936 год). В Саратовской области от 1926 к 1937 г. число жителей уменьшилось на 23%, в Республике Немцев Поволжья – на 14,4%, в Куйбышевской области – на 7,7%, в Курской – на 14,3%. и т. д. (См. таблицу 1). Прежде всего, следы потерь видны на сельском населении. Отток мигрантов в города лишь частично объясняет причины этой убыли, тем более что часть промышленных объектов строилась вне городской черты, и там же размещались строители и промышленные рабочие. Не стоит при этом забывать, что в значительной мере именно голод и разорение хозяйства привели к тому, что крестьяне бросали деревни и уходили на строящиеся промышленные объекты.

При подведении итогов переписи 1939 г. было указано «сверху» «замаскировать» убыль населения в этих регионах. Теперь уже известно, что в рамках переписей 1937 и 1939 гг. были проведены секретные спецпереписи заключенных. В 1939 г. было предписано переписные листы без адресной части (т.е. на заключенных) «мелкими пачками» перераспределить из мест заключения в районы, пострадавшие от голода. Таким образом, из лагерей, расположенных в Приморско-Хабаровском крае, Бурят-Монгольской, Карельской и Коми АССР, Архангельской, Новосибирской, Свердловской областях, было переслано в ЦУНХУдля перераспределения 759,7 тыс. переписных листов на заключенных.[9]

Сохранились и адреса, по которым перераспределялись переписные листы с указанием их количества (См. Всесоюзная перепись населения 1939 года: основные итоги. Ч.1.М.1992; 4.2. СПб. 1999). Эти материалы частично опубликованы нами.

Для районов, где не было особо экстремальных условий, средняя величина приписки была равна 2,1%.[10]

В районах же массового выселения, голодного вымирания (Среднее Поволжье, Северный Кавказ, некоторые районы Нижнего Поволжья Центрального Черноземья) процент приписки значительно увеличивался, превышая порой 10%.[11]

В период репрессий потери мужского населения были выше, чем женского, равно как и во время коллективизации и форсированной индустриализации. Поскольку мужская смертность возросла значительно больше, чем женская, соответственно и приписка к мужскому населению была большей. Так, в целом по РСФСР приписка к мужскому населению составляла 2,8%, а к женскому – 1%.[12]

Оценка численности жертв голода в научной литературе давалась неоднократно и разброс в цифрах был очень большой. Только по Украине оценки колебались от 2,5 до 10 млн. В настоящее время по более взвешенным и устоявшимся оценкам в Украине людские потери составляли 3-3,5 млн. (С.В. Кульчицкий)[13] , в Казахстане и Киргизии – около 2 млн. человек (Ж.Б. Абылхожин, М.К. Козыбаев, М.Б. Татимов[14] ; А.Н. Алексеенко[15] ; Ш. Батырбаева[16]), в РСФСР (без Казахстана и Киргизии) – 2-2,5 млн. человек (Е.М. Андреев, Л.Е. Дарский, Т.Л. Харькова[17]; В.Б. Жиромская[18]).

Итого в результате голода 1932-1933 годов погибло в СССР от 7 до 8 млн. человек. Абсолютно точными эти оценки быть не могут, так как учет в это время был неполным, далеко не все смерти были зарегистрированы, особенно среди беженцев из голодных районов.

Причины голода исследовались многократно и подробно. В целом все исследователи пришли к единому выводу, что за масштабы этого всенародного бедствия несет ответственность руководство страны, как в центре, так и на местах. От голода пострадало все многонациональное население охваченных бедствием районов. Причиной столь огромных жертв было осуществление форсированной индустриализации любой ценой, стремление подавить сопротивляющихся коллективизации крестьян и изъять у них средства для индустриализации, не считаясь с их жизнеобеспечением. Кроме этого, таким путем создавался из «раскрестьянившихся» крестьян обширный рынок рабочей силы для обеспечения нужд развивающейся промышленности. Гораздо меньше внимания в российской историографии уделяется исследованию тенденций демографического развития всего десятилетия 1930-х годов.

Импульсом к изучению демографической истории населения России в это сложное десятилетие послужило издание сотрудниками Российской Академии наук рассекреченных данных «опальной» переписи населения 1937 г., снабженного комментариями, а вслед за тем неопубликованных данных «Всесоюзной переписи населения 1939 г.» в двух книгах: одна из них содержит материалы по СССР, а вторая посвящена целиком РСФСР. Издания содержат обширные вводные статьи и комментарии.[19]

Издание переписей вызвало появление на свет работ, в которых дискутировался вопрос о достоверности их данных по учету населения. Оценка точности переписи 1937 г. содержится в статье А.Г. Волкова[20] в ранее написанной, но опубликованной лишь теперь статье Ф.Д. Лившица[21] ; переписей 1937 и 1939 г. – в исследованиях Е.М. Андреева, Л.Е. Дарского и Т.Л. Харьковой[22]; а также в книге В.Б. Жиромской, И.Н. Киселева и Ю.А. Полякова[23] , переписи населения 1939 г. в работах В.Б. Жиромской[24].

Материалы переписей дали возможность выявить основные тенденции развития населения в это десятилетие, наполненное не только трагедией голода, но и насильственной коллективизацией, выселением раскулаченных, шквалом политических репрессий. Это время было определено в исторической литературе как период «большого террора».

Какой фактор являлся тогда в демографическом развитии главным, определяющим?

Главную, определяющую роль в динамике численности населения играла в 30-е гг. смертность. Именно смертность в эти годы определила и отрицательный прирост населения в 1933 г., и отрицательный демографический баланс, который существовал в течение ряда лет в некоторых областях России, и низкий прирост населения на значительных территориях, что в значительной степени определило пониженную по сравнению с прогнозами численность населения страны в целом.

Показатель смертности повысился уже в 1929 г., в 1930-м он несколько снижается, но с 1931 г. он вновь начинает повышаться и достигает самой высокой точки в 1933 г. В 1929 г. смертность по отношению к 1928 г. выросла на 14%. В 1931 г. по отношению к тому же 1928 г. – на 10%, в 1933 г. – на 58%. Затем уровень ее понижается-на 8% в 1934 г. относительно 1928 г. В 1935 г. снижение смертности продолжается, а в 1936 г. наблюдается скачкообразный подъем ее показателя. Этот год по показателю смертности уступает лишь 1933 г.: по отношению к 1928 г. – он выше на 23%. В 1937 – 1938 гг. уровень смертности, хотя и несколько понижается, но остается высоким. В 1939 г. показатель смертности вновь начинает расти[25]. При этом мужская смертность значительно опережает женскую.

Особенно высокой была детская и младенческая смертность в 1930-е годы. После очень короткого и неустойчивого понижения в 1934 и 1935 гг. младенческая смертность резко возрастает в СССР в 1936 г. по сравнению с 1934 г. в 1,3 раза, а в РСФСР – в 1,7 раза. В 1937 г. младенческая смертность продолжает увеличиваться и сохраняется и в 1938 и в 1939 гг. на высоком уровне (см. таблицу 2).

По сохранившимся сведениям о возрасте, поле и социальном статусе умерших в самодеятельном населении мужчины, умершие в середине 30-х гг. в возрасте от 16 до 29 лет, насчитывали почти 20% от всех умерших лиц мужского пола, от 30 до 49 лет – 30%, то есть половина умерших приходилась на самые молодые трудоспособные возраста. Среди рабочих смертность была выше, чем среди служащих. Причем у служащих самая высокая смертность приходилась на возраст от 30 до 49 лет; у крестьян была заметно выше, чем у рабочих и служащих, смертность в возрасте от 10 до 18 лет.

Наиболее распространенной причиной смерти в 1930-е гг. являлись и у детей, и у взрослых болезни органов дыхания; туберкулез, крупозная пневмония, бронхопневмония, пневмония и бронхит. Эти причины смерти дают 26,4% всех смертей.[26]

В середине и даже во второй половине 1930-х гг. видны последствия голодомора 1932-1933 гг. Истощение организма наблюдалось как у новорожденных, так и у беременных женщин, следствием чего была высокая смертность младенцев от врожденной слабости, а детей от 0 до 2-х лет – от диареи, диспепсии, связанных также с ослаблением организма и ребенка и матери вследствие голодания. От них погибало 9% детей ежегодно. Следующая причина смерти – острозаразные, инфекционные заболевания, особенно распространенные среди детей. У взрослых в 30-е гг. это оспа, сыпняк, возвратная горячка. У детей погибшие от инфекций составляют 12,8% всех умерших, от кори -4,6%, от дизентерии – 2,7%, от дифтерии – 1,2%, от скарлатины – 1,1%.

Во второй половине 30-х гг., начиная с 1935 г. зафиксированы резкие вспышки инфекционных детских заболеваний: 1935 г. – коклюш и скарлатина, 1936 год – скарлатина, дифтерит, корь, 1937 г. – корь. Смертность от кори выросла в эти годы на 13 по сравнению с началом 30-х гг.[27]

Детская смертность дала высокие показатели в 1939 г., особенно в РСФСР, в таких ее областях, как Рязанская, Пензенская, Куйбышевская, Тамбовская, Воронежская, Ростовская, Алтайский край. Во всех этих районах детская смертность на 30% превышала показатели 1938 г. В 1938 г. В России умирал, не дожив до 1 года, каждый пятый новорожденный, а в 1939 г. – каждый четвертый.[28]

Наша страна в результате занимала по уровню детской смертности одно из самых первых мест в Европе, далеко опережая по этому печальному показателю Германию, Францию, Англию, Италию.

Повышение детской смертности привело к тому, что в 1936 г. в ряде районов – Ярославской, Горьковской, Ивановской, Калининской, Ленинградской, Московской было зафиксировано превышение смертности над рождаемостью. Так, в Горьковской области на 16,6 тыс. рождений приходилось 23,5 тыс. смертей; в Свердловской – на 14,4 тыс. рождений 19,2 тыс. смертей; в Ленинградской – на 14,6 тыс. рождении 16,3 тыс. смертей и т.д.[29]

Во второй половине 1930-х гг. возросла в связи с запрещением абортов (закон вступил в силу с 1936 года) смертность женщин.[30] В 1935 г. в крупных городах России смертность от абортов была, как правило, невелика. Так, в Новосибирске зафиксировано было всего 12 случаев за год, Сталинграде – 10, Смоленске – 5, Туле – 4 и т. д.

В 1936 г. в Москве только за 4 месяца 1936 г. умерло по этой причине 45 женщин, в Ленинграде – 50, в Туле в августе-ноябре 1936 г. – вдвое больше, чем за весь 1935 г., в Новосибирске за август-ноябрь – почти столько же, сколько за весь 1935 г.

Что касается повышения рождаемости, то запрещение абортов не дало ожидаемых результатов. Подъем рождаемости был очень коротким, затем ее показатели понизились.

В итоге по самым приблизительным подсчетам в 1930-е гг. избыточная смертность населения РСФСР (без Казахстана и Киргизии) составила более 4 млн. человек: сверхсмертность в основных пораженных голодом 1932 – 1933 гг. районах – 2 млн.; в местах заключения – 1 млн.; избыточная смертность, особенно младенческая и детская, середины и второй половины 30-х гг. – 1,2 млн.

Исследователи неоднократно пытались дать оценку людских потерь по СССР в целом за период с конца 1920-х до конца 1930-х гг. Самая ранняя оценка потерь сделана М.В. Курманом в начале 1937 г., а в конце 1980-х-1990-е гг. – В.В. Цаплиным, С.В. Кульчицким, А.Л. Перковским и д.р.[31] Интересные оценки приведены в работе Д. Конквеста.[32]

Таким образом, в науке имеются следующие приблизительные данные об избыточной смертности населения за период между переписями 1926-1937 гг.: По подсчетам М.В. Курмана – 7,5 млн., В.В. Цаплина – 8,6, А.Л. Перковского -10,5 млн. Учитывая все составные потерь, в том числе последние исследования по голоду 1932-1933 гг., можно сказать, что по самым минимальным подсчетам за десятилетие между переписями потери населения СССР составили более 11 млн. человек.[33]

Многомиллионные людские потери деформировали возрастнополовой состав населения.

Если в 1926 году, когда сильно еще ощущались последствия первой мировой и гражданской войн, дисбаланс в соотношении полов измерялся цифрой в 5 млн. в пользу женщин, которые составляли 51,7% всего населения страны, то в 1937 году (в мирное время!), нарушение в соотношении полов стало куда более резким. Мужчин стало меньше, чем женщин, уже на 8,5 млн., а женщины составляли 52,7% всего населения, а диспропорция полов наблюдалась в более молодых возрастных группах, чем в 1926 г.[34]

В возрастной пирамиде обозначились новые «демографические ямы». Первая из них видна в возрастной группе детей от 2 до 4 лет. Ее удельный вес среди других возрастных групп упал в 1937 г. до 11% против 15,2% в 1926 г.

Следующий демографический провал в численности возрастных групп приходится на группу 15— 19 лет, он был прямо связан с низкой рождаемостью в военные и первые послевоенные годы. В 1926 году представителям этих возрастных групп было 5—9 лет, и они составляли 10% от населения, в 1937 году их удельный вес снизился до 8%. Если 13-летних было почти 4 млн., то 16-летних только 2,6 млн., а 17-летних – 2,5 млн. Кроме того, их отрочество пришлось на начало 30-х – голодные годы.

Сохранились еще «демографические ямы», оставленные гражданской войной. Это проявляется в пониженном удельном весе лиц 35-45 летнего возраста в возрастной структуре, имевших призывной возраст в военные годы. Итак, демографические процессы испытали на себе воздействие таких неблагоприятных факторов, как голод, переселения раскулаченных, репрессии, что привело, несмотря на свойственную этому десятилетию довольно высокую рождаемость, к падению прироста населения в начале 30-х гг. до отрицательной величины. Прежде всего, это происходило за счет высокой смертности и потерь населения. Иными словами, демографическому населению страны в 1930-е годы был нанесен удар, сопоставимый по силе с последствиями первой мировой и гражданской войн.