4. Не распознав интригу, отец, сам того не желая, убивает сына
После важного эпизода с Сохрабом и Гордаферид, иранский Эпос начинает довольно длинный рассказ об интриге, развернувшейся вокруг Сохраба и его отца Ростема. Царь Ирана Кавус требует, чтобы Ростем направился к Белой Крепости, захваченной Сохрабом, и отбил ее. При этом ни Кавус, ни Ростем не знают, что во главе туранского войска, вошедшего в Белую Крепость, стоит Сохраб, сын Ростема. После долгих обсуждений, иранское войско во главе с Кавусом и Ростемом выступает в поход против туранцев и подходит в городу, занятому войском Сохраба. Ростем ночью, тайком, пробирается в Белую Крепость, наблюдает пир туранцев, видит Сохраба, восседающего на престоле, но не узнает сына. Сохраб, в свою очередь, интересуется у своего окружения именами героев, возглавляющих подошедшее иранское войско. Но почему-то складывается так, что имени Ростема ему не называют, причем преднамеренно. Хотя Ростем явно выделяется среди иранцев своей мощью. Сохрабу про него говорят, что это, дескать, «чужой земли исполин, на помощь Кавусу прислал его Чин» [876:2 г], с. 54.
Это — прямой обман, введший в еще большее заблуждение Сохраба. Фирдоуси говорит: «Сохраб омрачился: Хеджира ответ гласил, что Ростема средь витязей нет. Сын видел отца, но не верил глазам. Хоть слышал приметы от матери сам. Сохраб от Хеджира услышать хотел то имя, к которому дух тяготел. Но роком назначено было не то, а рок переспорить не в силах никто…
И снова Хеджиру он (Сохраб — Авт.) задал вопрос о муже, к которому сердце рвалось… Ответил Хеджир: … „Верь, лживых тебе не сказал бы я слов. Китайца я лишь оттого не назвал, что имени витязя сам я не знал“. Сохраб восклицает: „Слова твои — ложь! Когда же Ростема ты мне назовешь? Прославленный муж, первый воин страны не скрылся б от взоров на поле войны… Но если Ростема дерзнешь утаить, МНЕ ВЗОРЫ И РАЗУМ ОБМАНОМ ЗАТМИТЬ — тебя обезглавлю булатом своим“» [876:2 г], с. 55–56.
Однако ясности не наступает. В итоге, густая ложь окутывает как Сохраба, так и Ростема.
Надо признать, что все это выглядит достаточно странно. Сами посудите: на поле брани сходятся два войска, во главе которых стоят два известных всем героя. Причем, иранцы и туранцы много общались ранее между собой. А нам упорно, на протяжении многих страниц назойливо объясняют, что, дескать, оба полководца никак не могли узнать имен друг друга. И никто из их многотысячного окружения никак не мог им подсказать — как же зовут выдающегося героя, выступающего впереди враждебного войска! Складывается ощущение, что Фирдоуси пытается придумать какое-то иное объяснение той атмосфере лжи, которая действительно возникла вокруг Ростема (Ивана Грозного) и Сохраба (его сына Ивана). Ведь мы уже хорошо понимаем, что ЛОЖЬ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО БЫЛА. Но состояла она вовсе не в том, что отец и сын «не были знакомы лично» и никак не могли «распознать друг друга» на поле боя. А в том, что одна и та женщина Есфирь (Елена Волошанка) оказалась женой одному и любовницей другому. Причем происходило все это втайне, вдали от посторонних глаз. Однако сказать так прямо редакторы Фирдоуси (или он сам), вероятно, уже не могли, поскольку их целью было затуманить параллели с историей Руси-Орды XVI века. Поэтому общую канву событий сохранили, а мотивы изменили. Придумали неуклюжее объяснение причинам столкновения отца с сыном.
Причем во всей этой иранской истории имя женщины Техмине (Есфири?), время от времени все-таки всплывает, см. ниже. Как мы понимаем, не случайно. Ведь именно она, согласно русско-ордынским и библейским источникам, была причиной всего конфликта.
Приближается кульминационный момент трагедии. Сохраб «умолк, неразгаданной тайной томим», с. 60, и скачет прямо на иранское войско, вызывая на поединок сильнейшего. Откликается Ростем и выезжает навстречу Сохрабу. Фирдоуси вновь подчеркивает, что ни тот, ни другой, не подозревают, как зовут противника. «Ростем поглядел на врага своего и молвит: „Полегче, полегче, юнец! Увидим, кому здесь назначен конец… Я, старый, выигрывал битвы не раз… но жизнь я щажу молодую твою, тебя не хочу ниспровергнуть в бою“…
Вождь юный ростемова голоса звук услышал, и сердце в нем дрогнуло вдруг. Сказал он: „… Поведай мне имя, свой род мне открой. Я думаю, ты — именитый Ростем“…
Ответ был: „Зовусь не Ростемом, о нет!.. Ростем — богатырь, я же — скромный боец“…
Утратил надежду Сохраб молодой, и свет перед славным подернулся мглой. С копьем он сражаться выходит, А САМ ДИВИТСЯ В ДУШЕ МАТЕРИНСКИМ СЛОВАМ» [876:2 г], с. 60, 62–63.
Далее на трех страницах Фирдоуси описывает поединок Сохраба с Ростемом. Он заканчивается вничью, и отец с сыном разъезжаются по своим лагерям, условившись утром сойтись вновь. И опять, после этого поединка, на виду у всех солдат, никто якобы не может раскрыть им имени соперника.
И снова — уже в который раз! — звучит тема коварного обмана, столкнувшего отца с сыном. Ночью Сохраб, распивая вино, обратился к Хуману (то есть к воину, которому Афрасьяб поручил стравить Ростема с Сохрабом, см. выше), делясь своими чувствами во время поединка: «„По мерке одной создавал нас творец. Мне душу тревожит воителя вид: взгляну — и лицо от смущенья горит, РЕЧЬ МАТЕРИ ВСПОМНЮ, И ВЕСЬ Я В ОГНЕ, приметы родителя чудятся мне. Все думаю: это не сам ли Ростем…? Страшусь, как бы здесь, В ОСЛЕПЛЕНЬИ СВОЕМ, копья не скрестил я с отцовским копьем“.
На это Сохрабу Хуман отвечал: „Ростема не раз я в сраженьях встречал… Хоть с Рехшем Ростема и схож этот конь, но сила не та и не тот в нем огонь“» [876:2 г], с. 72.
Таким образом, посланец Афрасьяба (Есфири?) продолжает обманывать Сохраба.
Утром поединок Ростема с Сохрабом возобновляется. Он подробнейшим образом описан на десяти страницах [876:2 г], с. 72–82. В основном, это поэтические и воинские «красоты». Мы их опускаем. Суть же дела проста: в конце концов, ОТЕЦ УБИВАЕТ СЫНА. Далее Фирдоуси детально сообщает о раскаянии Ростема и вновь всплывает тема женщины, связанной с этим убийством. Мы цитируем.
«Ростем свой клинок извлекает рывком и юноше грудь рассекает клинком… Промолвил Сохраб: „Сам себе я злодей! … МАТЬ ЗНАК, ЧТОБ ОТЦА ОТЫСКАТЬ, МНЕ ДАЛА; ЛЮБОВЬ НА ПОГИБЕЛЬ МЕНЯ ОБЛЕКЛА. Так пламенно жаждал я встретить отца, но смерть стерегла на пороге юнца… Сохраб в поединке повергнут во прах, он умер со словом — Ростем — на устах“.
Ростем это выслушал, оцепенел, пред взором его белый свет потемнел. Качнулся, смертельною болью пронзен, и рухнул на землю без памяти он…
Опомнившись после, чуть слышно Сохраб промолвил: „Так значит, Ростем это ты! Я стало быть, жертва твоей слепоты… Кольчугу мою расстегни на груди и свой амулет под кольчугой найди. Лишь стали кимвалы в поход призывать, в слезах подошла удрученная мать… Родительский дар мне в дорогу дала“…
Кольчугу Сохраба Ростем расстегнул, увидел свой знак и к страдальцу прильнул, стеная: „Ужели погублен ты мной… о сын мой родной!“ Рыдает и сыплет на голову прах…
Дыханье стеснилось в груди у отца… На Рехша вскочив, темный вздыбил он прах; раскаяньем горьким томим все сильней, рыдая, предстал перед ратью своей. Иранцы увидели войска главу, и каждый склонил пред Могучим главу… Расспрашивать стали: „Рыдаешь о ком?“…
Сказал он, какое злодейство свершил, как милого сына в бою сокрушил… От горя тогда обезумел Ростем… Воскликнул он: „Каюсь я в тяжкой вине, и тяжкая кара ниспослана мне. Мной, старым, погублен мой сын молодой“…
К Хуману-вождю поскакал на заре. Ответил ему предводитель Хуман: „СОХРАБА ОБРЕК НА ПОГИБЕЛЬ ОБМАН Хеджира. Он, злобный, от сына-юнца умышленно скрыл исполина-отца. Ростема стремился Сохраб отыскать, а низкий решился Сохрабу солгать. ПРИЧИНА НЕСЧАСТЬЯ — КОВАРНАЯ РЕЧЬ, снести вероломному голову с плеч!“ …
Собрался к властителю мчаться Ростем. Но… услышал печальную весть: „Сохраб из просторного мира ушел. Гроб нужен ему, не дворец, не престол! Позвал он отца, тяжко-тяжко вздохнул, со стоном ресницы навеки сомкнул“…
Тягчайшая это из тягостных бед — СТАТЬ СЫНОУБИЙЦЕЙ НА СТАРОСТИ ЛЕТ… По воле Могучего, юноша-сын покрыт багряницею, как властелин… А ставку погибшего в битве вождя сожгли, вековые обряды блюдя» [876:2 г], с. 78–87. На рис. 5.6 приведена миниатюра «Ростем над поверженным Сохрабом» из Шахнаме.
Рис. 5.6. Ростем (то есть Иван Грозный) над поверженным Сохрабом (то есть Иваном Молодым). С рукописи Института востоковедения АН СССР. Взято из [876:2 г], вклейка между стр. 88–89.
После похорон Сохраба, Ростем мечется в страданиях. Вскоре о гибели сына узнает Техмине. Она кричит: «Мой витязь! Отца помышлял ты найти, но только могилу нашел на пути… Зачем не решился ты правду сказать, хранимый тобой амулет показать? Приметы отца от родимой своей ты слышал — зачем не доверился ей?» [876:2 г], с. 94.
Техмине ненадолго пережила сына: уже на следующий год она умерла, тоскуя по Сохрабу [876:2 г], с. 96.
Итак, перед нами следующее яркое соответствие.
Царственный отец Ростем и его царственный сын Сохраб окутаны ложью и коварным обманом. Их намеренно стремятся столкнуть в поединке. При этом то и дело упоминается «мать» Сохраба — Техмине, давшая ему некий амулет. Однако почему-то амулет не был показан сыном отцу, что и привело к трагедии.
Скорее всего, все это — преломленная версия истории Есфири. Отец и сын, то есть Иван Грозный и царевич Иван, столкнулись друг с другом, сами того не желая, «из-за женщины» Есфири (Елены Волошанки). Женщина была коварной и хитрой. Вся история оказалась темной и первоначально скрывалась от окружающих.
Обе версии четко утверждают, что отец убивает сына. Причем, сам того не желая. По русско-ордынским летописям, Грозный поражает сына в порыве гнева. По иранской версии, Ростем убивает Сохраба в воинском поединке, не узнав в нем своего сына. Согласно же Ветхому Завету, Аман (дубликат Ивана Молодого) был казнен царем Артаксерксом по наущению Есфири.
Обе версии подчеркивают, что в момент убийства сына отцом рядом нет других людей.
Русская и иранская версии единогласно сообщают, что несчастный отец был на грани безумия, когда осознал, что невольно совершил сыноубийство.
Русские источники сообщают, что Елена Волошанка вскоре погибла, см. книгу «Библейская Русь», гл. 7. Была казнена и Мария Стюарт — один из дубликатов Есфири, см. книгу «Реконструкция», гл. 4. Фирдоуси тоже говорит, что царица Техмине вскоре умерла.
Вывод. Мы обнаружили достаточно эффектный параллелизм между иранским рассказом и русско-ордынской (то есть библейской, ветхозаветной) историей Есфири.
Мы проанализировали первые сто страниц второго тома Шахнаме. Пойдем дальше.