О ВРЕМЕНИ И О СЕБЕ…
О ВРЕМЕНИ И О СЕБЕ…
Нашему остроумию, кажется, более свойственны быстрота и внезапность, тогда как уму — основательность и медлительность.
Время неумолимо текло, словно песок сквозь пальцы. Не веря, что рукопись завершена, я, поднимаясь к Андрею Аврамовичу Мамчуру, директору издательства «Советская Кубань», пытался еще раз отыскать, «услышать» наиболее емкое и верное название будущей книги. Последнее. Рукопись должна идти в набор, и оставались считанные дни, чтобы определиться с ее названием, емким и точным. Но оно не приходило, и я успокаивал себя тем, что над этой проблемой мучаются все, кто имеет дело со словом.
Мною решительно отметались штампы, которые просились на обложку: «Нас водила молодость», «Не расстанусь с комсомолом», «Бежать за комсомолом» (помните есенинское «задрав штаны»?), «В ногу со временем»… Россыпи великолепных «комсомольских» строчек из стихов Смелякова, Багрицкого, Светлова, Роберта Рождественского прочитывались, не задерживаясь в сознании. Точнее, они фиксировались им, но, просеиваясь, как сквозь сито, проваливались в бездну времени. Слишком затертыми стали некогда с упоением произносимые строчки…
Прекрасно звучит, например, вот эта: «Нас водила молодость в сабельный поход, нас бросала молодость на кронштадский лед», но я ведь написал о другом времени, о времени, к которому, наверное, навечно приклеились такие бюрократические штампы, как время «застоя», брежневская эпоха, и которое характеризуется сегодня как предверие распада некогда великой страны. Нет, не «водила» наши поколения «молодость в сабельный поход», и не «бросала молодость на кронштадтский лед». Но ведь мы жили, творили в это «застойное» время, созидали, корпели ночами и натягивали, словно тугую тетиву, жилы своего организма, чтобы «не было мучительно больно», чтобы не «жег позор», чтобы осталась добрая память. Впрочем, все?таки я зацепился за одну строч ку, по — моему, Луговского: «Я вам должен сказать». В ней было что?то созвучное моим размышлениям, она была точной, как меткий выстрел.
Сам собой набрался квартирный телефон известного кубанского поэта Виталия Борисовича Бакалдина. Он, молча выслушав мои сомнения, после некоторого раздумья, произнес: «Ты не должен сказать, а обязан сказать».
Действительно, что тут скажешь, — нашему остроумию более свойственны быстрота и внезапность, тогда как уму — основательность.
Книгу я назвал «Обязан сказать. Записки разных лет». Название мне нравится. Впрочем, мне не столь важны сами отзывы рецензентов на книгу, сколько ход их мыслей, потому что в них дается оценка времени, в котором мы жили и действовали.
В конечном счете, оценка КОМСОМОЛА.