МЕДУНОВ

МЕДУНОВ

— Бывали первые секретари сильнее Медунова…

Но всё же этот человек несомненно — «глыба»!

Б. Н. Пономаренко

1

27 сентября 1999 года глава администрации Краснодарского края Николай Игнатович Кондратенко начал заседание правительства края с печальной новости: в Москве умер бывший первый секретарь крайкома КПСС Сергей Фёдорович Медунов.

И хотя сообщение о смерти известного кубанского деятеля появилось во всех краевых, городских и районных газетах, телевизионных и радиопередачах лишь на следующий день, вся Кубань о ней уже знала: люди передавали эту скорбную весть по цепочке друг другу.

Она для кубанского жителя на время затмила все наиважнейшие события как в России, так и в мире: взрывы, катастрофы, леденящие душу угрозы чеченских боевиков, предвыборные баталии будущих депутатов Госдумы, публичные схватки ведущих политиков, важные дела и тем более повседневные заботы.

Пожалуй, на Кубани Медунова знали все от мала до велика: бывшие партийные, советские, профсоюзные и комсомольские работники, руководители ведомств, предприятий и хозяйств, интеллигенция, ученые и поэты, музыканты и строители, спортсмены и землеустроители, агрономы и доярки, водители автомобилей и обычные дворники. Столь велика была сила его власти и огромная известность, которая получила налет скандальности к концу его руководства краем.

Вот как выглядело сообщение, опубликованное на первой полосе 28 сентября 1999 года газеты «Кубанские новости», учрежденной уже после ухода Медунова с поста партийного руководителя края.

На 84–м году ушел из жизни видный советский и партийный деятель, бывший первый секретарь Краснодарского краевого комитета КПСС, Герой Социалистического Труда МЕДУНОВ Сергей Федорович

В связи со смертью бывшего первого секретаря Краснодарского крайкома КПСС С. Ф. Медунова глава администрации Краснодарского края Н. И. Кондратенко распорядился образовать комиссию для организации похорон во главе с заместителем главы В. Ф. Галушко.

В комиссию вошли Н. А. Артющенко, Н. А.Балдинов, А. Н. Белан, В. И.Головченко, Н. И.Горовой, Ф. В.Долженко, Н. П.Елисеев, Б. Г.Кибирев, Ю. Н.Ковалевский, Н. Ф.Кряжевских, Н. И.Осадчий, В. Я.Первицкий, Б. Н.Пономаренко, Б. А.Расторгуев, И. С.Рева, В. П.Сергейко, В. Ф.Соколов, Р. П.Степанова, И. Т.Трубилин, А. Д.Широкопояс, Г. П.Язловецкий.

Газета «Вольная Кубань» поместила проникновенное «Слово прощания»:

«Из Москвы пришла печальная весть: на 84–м году жизни скончался Сергей Фёдорович Медунов.

С некоторыми людьми уходит целая эпоха. Время Медунова на Кубани было временем грандиозных строек, обильных урожаев, добрых починов. Кубанским журналистам оно помнится и как время эффективного сотрудничества власти с прессой. Тогдашняя «Советская Кубань» была не просто мощным рупором коммунистов и самой массовой газетой края. Она была надежным помощником талантливого кубанского батьки — Сергея Фёдоровича Медунова. Это был могучий руководитель, настоящий генератор идей и просто человечный человек. Газета доносила его мысли до кубанцев, поддерживала добрые начинания. Газета осуществляла и обратную связь, когда писала о том что волнует и заботит миллионы людей.

Потом был период, когда С. Ф. Медунова чернили кто как мог. Но голоса «Советской — Вольной Кубани» в этом хоре не было. Ведь каждому воздается по делам его. С. Ф.Медунов сделал для Кубани очень и очень много.

В последние годы Сергей Фёдорович был очень одинок. Именно «Вольная Кубань» поддерживала с ним постоянную связь. Неслучайно рукопись воспоминаний «Жизнь моя — судьба моя» С. Ф.Медунов отдал в газету, с которой сотрудничал и дружил не одно десятилетие. Они были полностью опубликованы в «Вольной Кубани» весной 1996 года.

Мы прощаемся с человеком неординарным, которому всего досталось сполна: и таланта, и житейской мудрости, и жизненных невзгод…

Мы будем помнить Вас, Сергей Фёдорович Медунов!

Вольнокубанцы».

И вот 29 сентября из Краснодарского аэропорта специальным рейсом самолет с кубанской делегацией на борту вылетел в Москву.

Прощание состоялось в траурном зале Центральной клинической больницы. Митинг открыл руководитель кубанского землячества в Москве, бывший председатель крайисполкома Н. Я. Голубь.

В последний раз Сергей Фёдорович собрал людей, хорошо известных кубанцам, на Востряковское кладбище, где он отныне будет покоиться рядом с прахом своих самых близких людей: жены и сына. Проститься с ним пришли Щербак, Воротников, Полозков, Голубь, Дьяков, Поспелов, космонавты Горбатко, Севастьянов, депутаты Госдумы Глотов, Кибирев, Бурулько, киноактриса Зайцева…

Проникновенные слова прощания у гроба произнесли глава администрации Краснодарского края Николай Кондратенко, актриса Тамара Приходько, космонавт Виктор Горбатко, бывший министр — аграрий Валентин Месяц.

Приведу выступление на траурном митинге Н. И. Кондратенко целиком, ибо в нем содержались оценки ушедшего из жизни бывшего партийного руководителя края, созвучные тогда чувствам многих кубанцев:

«Дорогие друзья, москвичи, краснодарцы. Я Сергея Фёдоровича знаю, как раньше модно было говорить — по совместной работе, ровно тридцать лет. И так уж получилось, я всегда был подчиненным, и взаимоотношения были таковы: ты — подчиненный, я — руководитель. Взаимоотношения были честными, принципиальными. Они были настроены на одно — работа, работа и еще раз работа. И уже позже у нас началось душевное общение. Будучи избранным в первый раз членом Совета Федерации — а в это время шла травля Сергея Фёдо ровича — я решил заехать на Удальцова, 22, чтобы навестить его и сказать доброе слово, потому что понимал, как трудно человеку жить в такой изоляции, в условиях клеветы, наветов и мерзости. Я понимал, что плечо надо подставить именно в тот момент.

Это была трогательная встреча. Сергей Федорович расплакался, а затем засуетился накрывать на стол. Закуски не оказалось. В холодильнике, я это сам видел, были только кусочек сала и капуста квашеная, которую он квасил сам. И этим гордился.

Я мог бы распаковать все, что привез: и овощи, и фрукты, но подумал: а не будет ли это унизительным для хозяина? Мы сели, и я сказал, что лучшей русской закуски, чем та, которая есть у вас, нет. Мы в доброй беседе провели тот день.

Уже позже, выступая на Совете Федерации, я сказал: «Как это так получается? Ваши капиталистические мафиози на «мерседесах» ездят, на Канарах с девками отдыхают, а такому, как Медунов, фактически поесть нечего. Что же это за справедливость такая в сегодняшнем «демократическом мире»? Многие члены Совета Федерации подошли в перерыве, говорят: «Дай адрес, заедем, деда навестим».

Медунова знал весь Советский Союз.

Трижды в моем понимании Сергей Федорович перенес политические расстрелы. Когда его освобождали, обвиняя во всех грехах. Когда его выводили из состава ЦК и исключали из партии. И когда возбудили против него уголовное дело. Но ему выдали документы об отсутствии состава преступления, они сохранились.

Однако теперь вот, когда Сергей Федорович умер, мерзопакостное НТВ попыталось над мертвым поиздеваться. Не по — христиански это, не по — православному. Ибо не дают устои славянизма, устои православия над мертвыми тешиться. Только подлецы так могут поступать. А мы?то знаем истинную цену нашему соратнику, соратнику по труду, а не по каким?то мерзопакостным сделкам. Это был прежде всего человек жесткий к себе в труде. И требовал от всех нас относиться к труду с полной отдачей. Труд, труд и труд!

С именем Сергея Фёдоровича связаны лучшие страницы в истории нашего края. Это его заслуга в повышении культуры земледелия на Кубани, когда даже вокруг опор электропередач рос хлеб, а не бурьян, как это традиционно было во всей России. Это благодаря ему Кубань вышла на высокие рубежи в области земледелия, животноводства, в вопросах концентрации и специализации. Максимум внимания уделял он развитию социальной сферы, культуры, спорта. Я с гордостью могу сказать, что постоянно ношу в душе один из его заветов: вывести Кубань по производству зерна на десять миллионов тонн. А чтобы не казалось это нереальным, мы, его последователи, в 90–м году вывели Кубань более чем на десятимиллионный рубеж. Такого сбора зерна Кубань не знала ни до, ни после. То была осуществленная мечта Сергея Фёдоровича.

Мы знали Медунова как прекрасного семьянина, принципиального и порядочного человека. И хочу сказать, что мы гневно протестуем против грязного вала, который катится из «демократических» СМИ на этого мужественного, сильного, честного и порядочного человека. Таким останется он в нашем сознании. Я выражаю искреннее соболезнование семье Сергея Фёдоровича, всем тем, кому он близок и дорог. Пусть земля нашему соратнику будет пухом, а память о нем мы сохраним до последних своих дней.»

2

Попытаемся составить у читателей общее представление о Медунове, личности неоднозначной, глубокой и драматической, наполненной не только многими годами яркой, поистине титанической работы, но и претерпевшей удивительные повороты жизни, выдержать которые дано не каждому.

Разумеется, Сергей Фёдорович был истинным патриотом Отечества, радетелем интересов Кубани и всей страны. Его многолетняя деятельность была без остатка посвящена развитию экономики и социальной сферы Краснодарского края. К решению проблем он подходил с государственных позиций, умел найти оптимальный выход в трудной ситуации, был объективным и требовательным руководителем. Его роль в жизни Кубани невозможно переоценить, ведь именно Медунов сумел поднять престиж Краснодарского края как всесоюзной житницы и здравницы.

Судьба С. Ф. Медунова — яркий пример того, каких профессиональных высот и достижений может добиться человек талантливый, целеустремленный, глубоко преданный делу.

Родился Сергей Фёдорович 4 октября 1915 года на станции Слепцовская Сунженского района Чечено — Ингушской АССР в семье железнодорожника — телеграфиста. Из?за специфики работы отца семья часто переезжала с места на мес то. Среднюю школу С. Ф. Медунов окончил в городе Прохладном и в 1929 году поступил в Кизлярский агропедтехникум, который успешно окончил в 1931 г. по специальности преподаватель начальной школы. Трудовую деятельность Сергей Фёдорович начал в должности заведующего начальной школой села Малая Арешевка Кизлярского района Дагестанской АССР. В 1933 году С. Ф. Медунов работал инструктором — методистом Кизлярского районо, с 1935–го — директором неполной средней школы села Таловка.

В октябре рокового 1939 года, года начала второй мировой войны, С. Ф.Медунова призвали в ряды Советской Армии, где он окончил годичную школу авиационных штурманов, а позже — курсы политсостава.

Сергей Федорович прошел трудными дорогами Великой Отечественной войны, мужественно боролся вместе со всем советским народом за свободу и независимость нашей Родины. В конце 1942 года он вступил в ряды ВКП(б). Отвага молодого коммуниста, его мужество, принципиальность, дисциплинированность снискали заслуженное уважение и доверие товарищей и командного состава. Именно поэтому его избрали комсоргом полка, парторгом отдельной авиаэскадрильи, секретарем партбюро авиаполка. С. Ф.Медунов с честью выдержал испытание войной, был как истинный коммунист и политрук в первых рядах защитников Отечества, вдохновляя своим примером бойцов.

Служба в армии закончилась для Сергея Фёдоровича в 1947 году. В августе этого года его направили на партийную работу в Белогорский райком ВКП(б) Крымской области. В 1949–м С. Ф. Медунов стал первым секретарем райкома ВКП(б) города Старый Крым, в 1951 г. — заведующим административным отделом Крымского обкома ВКП(б) в Симферополе. С апреля 1951 по октябрь 1959–го Сергей Фёдорович работал на ответственных должностях первого секретаря Ялтинского горкома компартии Украины и первого заместителя председателя Крымского облисполкома в Симферополе.

С. Ф. Медунов совмещал напряженную работу с учебой с 1951 по 1957 гг. в Высшей партийной школе при ЦК КПСС.

Октябрь 1959 года стал знаменательным событием в судьбе С. Ф. Медунова: его направили на работу в Краснодарский край, с которым на долгие годы связал Сергей Фёдорович свою жизнь и деятельность. В течение десяти лет он был первым секретарем Сочинского горкома КПСС, где проявил себя как талантливый организатор и человек глубоких и обширных познаний.

Незаурядные способности С. Ф. Медунова, высокая работоспособность и инициативность снискали ему признание и уважение на Кубани. Поэтому в феврале 1969 года Сергею Фёдоровичу доверили ответственный участок работы: он стал председателем Краснодарского крайисполкома. К тому времени С. Ф. Медунов защитил диссертацию, получил звание кандидата экономических наук, имел опубликованные научные работы в журналах и сборниках по вопросам экономики сельского хозяйства.

В мае 1973 года С. Ф. Медунова избрали первым секретарем крайкома КПСС.

Именно на этой должности в полной мере реализовался организационный талант Сергея Фёдоровича Медунова, в котором высокая партийная требовательность и принципиальность сочетались с удивительно чутким и бережным отношением к людям. Он умел работать с профессиональными кадрами, ценил их, создал крепкую команду единомышленников и вдохновил кубанцев на решение многих жизненно важных для развития края вопросов. Надо особо отметить, что многие из «медуновской» плеяды руководителей известны сегодня всей России и за её пределами.

Обладая научными и практическими знаниями во многих областях народного хозяйства, С. Ф.Медунов стал инициатором внедрения прогрессивных технологий в аграрном секторе экономики Краснодарского края.

Именно Сергей Фёдорович сделал всё зависящее от него как от руководителя края, чтобы создать на благодатной кубанской земле прочную базу для отечественного рисосеяния. В те годы за предпринятое начинание на С. Ф. Медунова обрушились со всех сторон критики. Большое внимание уделял С. Ф. Медунов развитию в крае культуры и спорта, созданию условий для здорового образа жизни кубанцев.

В 1982 году Сергей Фёдорович Медунов был отозван на работу в Москву в распоряжение Центрального Комитета КПСС.

С. Ф. Медунов неоднократно избирался депутатом Верховного Совета РСФСР и СССР, делегатом XXII?XXVI съездов КПСС, членом ЦК КПСС.

Большие заслуги С. Ф. Медунова перед страной были по достоинству отмечены высоким званием Героя Социалистического Труда, тремя орденами Ленина, двумя орденами Трудового Красного Знамени, многими медалями.

Такова вкратце биографическая, предпосланная, возможно, несколько в возвышенном ключе, но в целом весьма объек тивная и, если так можно выразиться, официальная в пору кондратенковского правления справка о Медунове.

Однако не будем предварять события и этапы его многолетней работы на Кубани, а поведем разговор, не торопясь.

3

Наша современная политическая история, к сожалению, остается пока областью предположений и косвенных доказательств. У нас нет совершенно естественного для всего цивилизованного мира политического бытописания, где партийные лидеры, их оппоненты и свидетели различных событий не скрывали бы от общественности хотя бы очевидных вещей, охотно делились воспоминаниями и собственными версиями. Наши политики сами прилежно подготавливают почву для смелых предположений и невольных догадок…

Именно поэтому в последние годы своей бурной жизни Сергею Фёдоровичу Медунову в самом деле приходилось больше оправдываться, чем делиться воспоминаниями и собственными версиями. Его исполинский образ, освещенный разным — то светлым, то мрачным — светом истории, придающим ему особую возвышенность в сравнении с его предшественниками на посту первых секретарей Краснодарского крайкома партии, вызывает в то же время если не у всех, то у многих двоякие чувства: с одной стороны, а их значительно больше — сильные и чистые, с другой — настороженные и подпорченные бытовой молью политического ярлыка «медуновщина».

Как писала одна газета, «имя Медунова давно уже не просто имя конкретного живого человека. Оно стало неким символом долгого периода нашей новейшей истории, именуемого коротким словом «застой».

Медунов многомерен. И в этой очевидной для его личности особенности (хотя где вы видели человека «одномерного»?) кроются, на мой взгляд, если не все, то многие стороны как его политической деятельности, так и характера вообще.

В своей исповедальной мемуаристике, написанной в последние годы жизни в большей степени под воздействием общественного спроса, а также неутихающих страстей вокруг его имени, Медунов нередко сам себе противоречит, а иногда и видит события в выгодном для себя свете. Хотя описываемые им события и не имели на тот момент решающего значения, все же их искаженные детали вновь возвращают нас к мысли о многомерности и противоречивости самой фигуры Медунова.

Вот небольшой пример.

Как?то журнал «Люди как они есть» попросил Медунова рассказать историю своего назначения. Дословно его ответ звучал так: «дела там шли худо. Кубань за семь лет ни разу плана по хлебу не выполнила». А далее он вспоминает:

«В 1973 году мне было пятьдесят восемь, вызвали к Брежневу. Леонид Ильич спросил:

— Ну, берешься первым секретарем на Кубань?

— Ваш вопрос воспринимаю как доверие».

Давайте придирчиво и, вместе с тем, объективно отнесемся к двум фразам: «дела там шли худо» и «Кубань за семь лет ни разу плана по хлебу не выполнила». Возникает вопрос: где там? Ясно, что на Кубани. Но так может сказать человек, направленный в край, скажем, из Тамбова, Красноярска… но не проживающий на Кубани и, тем более, не работающий в то время председателем крайисполкома в паре с Г. С. Золотухиным. И почему «худо»?

Второе: «Кубань за семь лет плана по хлебу не выполнила». По предыдущей главе читатель смог убедиться в несправедливости этих слов. Надо отметить, одним из героев «золотухинского» периода работы был сам Медунов, многое сделавший для края уже будучи председателем крайисполкома. Важно, что именно в эти годы, 1970 и 1973, произошли знаменательные события, говорящие о многом. Краснодарский край был удостоен второго ордена Ленина, а сами «виновники» — Золотухин и Медунов — одним Указом через три года удостоены высокого звания Героя Социалистического Труда.

За невыполнение государственных планов, как известно, Звезды Героев не давали. В этих небольших эпизодах, как и в других, следует, на мой взгляд, видеть неукротимое желание Медунова как бы «отсечь» период его секретарской работы, особо подчеркнуть и выделить и без того огромные и заслуженные дела. Это можно было бы назвать амбициозностью, объяснив не присвоенными, а в самом деле достигнутыми результатами.

То же самое можно сказать и о реплике Медунова, сказанной однажды на одном из первых после перехода Золотухина в Москву заседаний. Этот эпизод я описал в своей предыдущей книге «Обязан сказать. Записки разных лет» под названием «Крутой поворот».

На одном из пленумов крайкома партии заведующий сельскохозяйственным отделом крайкома докладывал о хлебозаготовках в крае.

Медунов был взвинчен и нетерпим к доводам заведующего.

— Сергей Фёдорович! Мы не можем этого сделать… распоряжение подписал сам Золотухин!

— Кто такой Золотухин, я вас спрашиваю?

— Министр заготовок СССР!

— Я еще раз спрашиваю, кто такой Золотухин? Если я говорю!

В этом эпизоде по партийному жесткий Медунов, несмотря на уже имевшийся в крае его большой деловой авторитет, самоутверждался в роли первого секретаря крайкома партии, как это делали до него его сильные предшественники: Селезнев, Игнатов, Полянский и, в особенности, Золотухин. После фигуры Золотухина требовались не меньшая, а, может быть, и в значительной степени большая сила воли и недюженные организаторские способности. Люди, когда?либо занимавшие или занимающие высокие должности, хорошо знают, как трудно добиться признания. К нему иногда идут годами, так его и не познав.

Характерна в связи с этим одна фраза Медунова, которую он произнес, отвечая на вопрос корреспондента:

— Знаете, Сергей Фёдорович, вас боялись…

— Дорогой мой! Власть должны или уважать, или бояться. Лучше и то и другое.

Может быть, поэтому порой нетерпим, особенно в последние годы своей работы на Кубани, был Медунов к критическим, иногда предвзятым выступлениям в печати.

Можно сказать, что отношение к печати у него и в ту пору было двойственное. Любил Сергей Фёдорович отстаивать в центральных газетах свое мнение, но журналистов, имеющих свою точку зрения, отличающуюся от его, медуновской, не любил и старался избавиться от них.

«До моего приезда в Краснодар в мае 1980 года здешний корпункт «Советской России» полтора года пустовал, — вспоминает Владимир Удачин. — И вот почему. Мой предшественник Александр Петров 10 декабря 1978 года выступил в «Советской России» с корреспонденцией «Равнодушие», где критиковал ряд руководителей за формализм в работе с письмами и жалобами трудящихся. Корреспонденция очень не понравилась Медунову, и угодники быстро состряпали на собкора «компромат», изжили его с Кубани».

Ему нельзя было отказать в политической гибкости и умении обходить подводные камни, которыми щедро был усеян путь партийного руководителя, но, опять?таки, в своем, во многом правомерном и искреннем отстаивании интересов края, был он прямолинеен, а иногда просто груб. К тому времени нельзя было не заметить как бы две прессы, одну — превозносящую до небес реальные и отнюдь не дутые заслуги Медунова и всего края, другую — выпускающую порции желчи. Всё это делалось на фоне грандиозных, как любил говорить Медунов, «крупномасштабных» достижений края. Иные, наиболее ангажированные журналисты, без видимых на то оснований, авторитет Медунова были намерены растоптать и уничтожить. К слову сказать, многие из пишущей в ту пору журналистской братии по — настоящему не знали, да и не могли познать его медуновский характер. Он был весьма закрытым человеком, и душу свою перед посторонними раскрывал крайне редко. Я всего лишь несколько раз за совместную многолетнюю работу был очевидцем некоторых ситуаций, проливающих истинный свет на характер Медунова.

…Как?то в его автомобиле мы мчались по Красной, где на темном асфальте поблескивали лужи прошедшего весеннего дождя. Неожиданно Медунов, тронув водителя за плечо, сказал:

— Не гони, притормози здесь…

Я удивленно смотрел на нарядного и вместе с тем официально — торжественного шефа, с которым никогда ранее не приходилось находиться так близко. Улавливая свежий и крепкий запах мужского одеколона, удивлялся простоте и вместе с тем основательности его слова и действий.

— Погоди, поверни к бордюру, минутку постоим…

И тут только я увидел предмет любопытства Медунова. По луже напротив машины радостно шлепал, обдавая брызгами молоденькую маму, счастливый малыш, одетый в светло — синий с яркой оранжевой полоской костюмчик.

Мамаша, видя, как близко остановилась машина, выхватила малыша из лужи, легонько шлепнув его, и стала что?то поучительно втолковывать ему. Мне показалось, что и сам Медунов в тот момент не прочь был бы побежать по весеннему дождю; в нем, словно в старом могучем дереве, проснулись молодые токи, тронулись весенние почки и он, неумело скрывая охвативший его прилив вешнего настроения, сказал:

— Жаль, пусть бы побегал по лужам… Поехали!

Припоминаю еще один, приятно удививший меня случай.

Было это после комсомольской конференции на непременной в те времена вечеринке, по случаю её успешных итогов. Медунов произнес положенные в этом случае слова и вдруг начал читать… стихи:

Как эти сосны и строенья Прекрасны в зеркале пруда.

И сколько скрытого волненья В тебе, стоячая вода!

Кипят на дне глухие чувства,

Недвижен темных вод покров,

И кажется, само искусство Освобождается от слов.

Мы невольно замерли, ошарашенные столь неожиданным пассажем партийного шефа.

— Ну, комсомольцы, кто написал эти стихи? — лукаво улыбаясь, задал вопрос Медунов.

Ответа не последовало, и после некоторой паузы Медунов с удовольствием произнес имя поэта:

— Илья Оренбург!

Впоследствии, вспоминая не строчки, я их просто не запомнил, а образы, отыскал это стихотворение, штудируя знаменитого «Пилигрима мира».

У него была своя особая манера вести беседу. На ваш вопрос он отвечал не вдруг, не наступая голосом на ваш голос, не демонстрируя свою готовность опровергнуть вас, опрокинуть, смять, а напротив, как бы медля, делая небольшую паузу, закаляя свою выдержку. Итак, короткая пауза. И после нее тихо, исподволь, как бы по знаку музыкантов, он вступал в беседу или продолжал её. И чем напряженней был ход беседы, чем воспаленней ее тема, тем тише говорил он. И тогда его тихий голос звучал громче всех, в нем концентрировалась убежденность, как в туче электричество.

4

Быть может, мы подходим к главному.

Из приведенного ниже отрывка из книги моего давнего коллеги по Ставрополью Виктора Алексеевича Казначеева, бывшего первого секрета эя Ставропольского крайкома комсомола, соратника М. С. Горбачева, с которым проработал около 25 лет, станет более ясным появление на свет политического ярлыка — «медуновщина».

Следовательно, более понятным окажется вопрос о причинах скандальной известности партийного руководителя Кубани, реально претендовавшего в то время на один из высших постов в партии, а, может, даже, как поговаривали в партийных кулуарах, и на главный пост генсека.

Книга В. А. Казначеева называется «Интрига — великое дело» и вышла в Ставропольском книжном издательстве в 1997 году.

«Андропову очень хотелось «расшатать» не очень прочный «трон» Брежнева, — говорится в ней. — Однако для этого требовалось убрать с дороги многих, в том числе друга Леонида Ильича — С. Ф.Медунова, хозяина соседнего со Ставропольским Краснодарского края.

Когда отмечалось торжество на Малой земле, туда были приглашены и секретари обкомов, крайкомов. То, что Медунов все время находился рядом с Брежневым, бесило, расстраивало Горбачева. Рождалось желание испепелить более удачливого соперника. Михаил Сергеевич обо всем информировал председателя КГБ Андропова так, как было выгодно ему и нравилось Юрию Владимировичу. Вернувшись в Ставрополь, только и делал, что сыпал ядовитые остроты в адрес Медунова.

Но это за глаза, а в телефонных беседах этих двух секретарей, на которых я часто присутствовал, сквозила доброжелательность, казалось, что разговаривают лучшие друзья, соратники, желающие один другому только добра. Но, бросив трубку, Горбачев тут же становился самим собой, начинал отпускать в адрес Медунова нелестные слова. И столько было в них злости, ненависти, что казалось: дай ему волю — стер бы Сергея Фёдоровича в порошок. И стер. Точнее, расправился с ним Андропов, но с помощью Михаила Сергеевича и Г. П. Разумовского, председателя Краснодарского крайисполкома. Именно они сообщили Юрию Владимировичу сведения о валютных операциях Медунова по продаже за границу черной икры и других незаконных действиях краснодарцев на многие миллионы долларов, коррупции в торговле и иных сферах народного хозяйства. Решение Андропова искоренить коррупцию в Краснодаре похвально и правомерно, хотя до сих пор вызывает сомнение личное участие Медунова в этом деле…»

Мне хотелось бы кое?что уточнить в некоторых выражениях В. А. Казначеева, объяснив их появление отсутствием, видимо, достаточной информации.

Как вы заметили, автор книги, как бы между строк упоминая о «валютных» операциях Медунова по продаже за границу черной икры и других «незаконных действий краснодарцев на многие миллионы долларов…», сам того не желая, невольно создает образ Медунова — мафиози.

Здесь хотелось бы возвратиться к началу главы и повторить слова, произнесенные Н. И. Кондратенко у могилы

С. Ф, Медунова на Востряковском кладбище: «Трижды, в моем понимании, Сергей Фёдорович перенес политические расстрелы. Когда его освобождали, обвиняя во всех грехах. Когда выводили из состава ЦК и исключали из партии. И когда возбудили против него уголовное дело. Но ему выдали документы об отсутствии состава преступления, они сохранились» — (подчеркнуто мною — автор).

«Писали» на Медунова не только журналисты, но и ближайшие помощники, коллеги по партийной работе.

Вот, например, письмо секретаря крайкома И. П. Кикило, ведающего партийной пропагандой и агитацией, в КПК при ЦК КПСС от 18 августа 1977 года:

«Прошу КПК проверить осуществленную в нашем крае масштабную операцию по приписке. В канун октябрьского (1976 г.) Пленума ЦК КПСС крайком доложил ЦК о выполнении обязательства по продаже хлеба. «В закрома государства, — говорилось в рапорте, — засыпано 4 миллиона 425 тысяч тонн зерна, риса продано свыше 360 тысяч тонн». («Правда», 26 октября 1976 г.). Об этом же первый секретарь крайкома С. Ф. Медунов сообщил в речи на Пленуме ЦК.

Спустя три месяца, в январе 1977 года, он же в докладе на партхозактиве края сказал: «В государственные закрома впервые в истории края засыпано 4 миллиона 425 тысяч тонн хлеба, в том числе 436 тысяч тонн риса» («Советская Кубань», 20 января 1977 г.)».

Как видно, при неизменном общем количестве проданного хлеба — 4 миллиона 425 тысяч тонн, продажа риса увеличилась на 76 тысяч тонн. Чем же были «заняты» эти объемы в октябрьском рапорте? В ответ, как стало известно весной, было вписано зерно, доставленное хозяйствами в обмен на комбикорма. Затем, после рапорта, это зерно было изъято из государственных закромов и заменено рисом, уборка которого еще продолжалась долго…

Объяснения Медунова КПК при ЦК КПСС были предельно краткими: «Суть в том, что часть этого зерна вернулась нам от государства как фуражное. И на основании этого — обвинения. Но никто же не вспомнил, что после доклада в этом же году сдача зерна государству продолжалась».

Не желая становиться ни на чью сторону, а я в то время был в составе бюро крайкома КПСС, и не без опаски для комсомольского возраста, наблюдал за стремительным и отнюдь не «сельскохозяйственным» конфликтом между Медуновым и Кикило, от себя ради объективности хотел бы добавить, что подобный «сигнал» в ЦК вряд ли мог остаться незамеченным: здесь бы и дружба с Л. И. Брежневым не помогла. Партия и за более мелкие прегрешения порой карала беспощадно. Как говорится, насмотрелся.

Это же касалось нашумевшей истории с «миллионом тонн риса».

Медунов как?то вполне резонно пояснил:

— Вот говорят, что мы 500 тысяч тонн риса приписали. 500 тысяч тонн — это ни много ни мало как миллиард рублей. Это миллиардная приписка. Ну, пусть расследуют любые органы. Я не боюсь! Да если было, разве бы я разговаривал вот так с вами?!

А ведь расследовали, причем тщательно и многократно. Но фактов приписок не обнаружили.

Все же давайте возвратимся к теме, начатой В. А. Казначеевым. Имеется еще одно свидетельство коварного заговора против Медунова, с целью его устранения с политического небосклона страны. Речь о нем идет в книге В. Соловьева и Е. Клепиковой (США) «Агония», опубликованной в журнале «Родина» в 1991 году.

Цитирую:

«Как известно, соседние провинции в Советском Союзе до недавнего времени вступали между собой в соревнование по всем видам экономических, бытовых и культурных показателей, и называется это соревнование социалистическим, дабы исключить из него «буржуазный» дух стяжательства, зависти и обмана. На самом деле именно этими качествами и определялось «социалистическое соревнование», ибо от его исхода зависели премии, награды и продвижения его участников — руководителей советских провинций. Соревнование между Ставропольским краем Михаила Горбачева и расположенным от него к западу Краснодарским краем Сергея Медунова исключением из этого правила не являлось. Однако Горбачеву в этом соревновании была заранее уготована роль побежденного не только потому, что земля в Краснодарском крае тучнее, чем на Ставрополыцине, но прежде всего потому, что Медунов был старым приятелем Брежнева, а потому никому, кроме него самого, не подотчетен и мог фальсифицировать свои показатели, как хотел, не опасаясь проверки» (Соловьев и Клепикова заблуждаются в силу их оторванности от партийных реалий тех лет. «Фальсифицировать свои показатели, … не опасаясь проверки» можно было только в сказках или, в лучшем случае, во сне — автор).

Продолжаю цитировать:

«А Брежнев, как известно, старался своих друзей в обиду не давать, считая это нарушением кодекса дружбы, и жалобам на них не верил, полагая их злыми наветами. Эта система покровительства, выручки, протекционизма и продвижения приятелей и была основным механизмом его власти, который досконально изучил на посту Председателя КГБ Андропов перед тем, как начать свой пробный подкоп под Брежнева, хотя и через подставное лицо — Медунова. Именно на него у Андропова имелось компрометирующее досье, составленное, видимо, и не без помощи Михаила Горбачева.

Как установил Андропов, в соседнем Краснодарском крае, а особенно в черноморском курортном городке Сочи, коррупция и взяточничество в партийном и государственном аппарате получили официальный статус. Чтобы купить машину, приобрести квартиру, добиться повышения по службе и даже достать на ночь номер в гостинице, требовались взятки. Иначе ни одна система не срабатывала. Более того, именно Краснодарский край оказался транзитным пунктом многомиллионной валютной операции по продаже за границу черной икры в банках из?под тихоокеанской селедки.

Понимая, что просто положить на стол Брежнева «дело Медунова» нельзя: Андронов организует поток «писем трудящихся» из Краснодарского края в ЦК, КГБ и «Правду» с жалобами на местное руководство и отчаянными призывами «разобраться и наказать». С помощью всесильной организации и при активном содействии Горбачева он собирает компрометирующие факты против сочинского мэра, чтобы возбудить против него судебное преследование, разгоняет Министерство рыбной промышленности за операцию с черной икрой, а заместителя министра приговаривает к смертной казни, снимая тем самым номенклатурный иммунитет с брежневских выдвиженцев. Цель Андропова — прорвав первую, провинциальную фортификационную линию Брежнева, приступить к штурму второй».

Прервемся на время и поразмышляем над сказанным.

Как говорится, верить на слово нельзя: нужны доказательства. Тем более, что авторы приводимых выше слов достаточно осторожно ссылаются на источники информации.

«Собирая материал для биографии советского лидера, — пишут они, имея в виду М. С. Горбачева, — мы пользовались как общедоступными на Западе сведениями, так и редкими источниками, включая людей, знавших Горбачева по совместной институтской жизни, либо встречавшихся с ним в более позднюю пору, когда он вернулся в ставропольские пенаты. Отметим попутно, что проблема сверки одних свидетельств путем анализа и сопоставления с другими вставала довольно часто. В ряде случаев нам пришлось отказаться от некоторых кремлевских историй ввиду сомнений в их достоверности. Мы приводим только те факты, которые нам известны либо из нескольких независимых друг от друга источников, либо из одного, но такого, которому мы доверяем полностью и данные которого подтверждаются политическим анализом. Этот метод был нами впервые испробован в биографии покровителя Горбачева — Юрия Андропова. Успех этой книги в США, Японии и Европе позволяет нам думать, что наш исследовательский принцип и установка на достоверность и занимательность оказались верными».

Пожалуй, в основном можно принять доводы «американских» литераторов, уточнив, однако, некоторые допускаемые ими вольности. На одну из них по ходу текста я обратил внимание. И все же, в этом занимательном повествовании, где, безусловно, довлеют не доводы, а интрига, «фабула» произведения, немало убийственных, но просто немыслимых неточностей партийной кухни. Их могут знать только те, да и то не все, кто сам поработал в партийном аппарате. Судя по всему, авторов эта «приятная» возможность миновала.

Тем не менее, в существовании заговора против Медунова уверены и «американцы», и В. А. Казначеев. Но в отличие от первых, доводы Виктора Алексеевича более убедительны и достоверны.

Последний аргумент в пользу своей версии «американцы» излагают следующим образом:

«Андропову важно было иметь под рукой главного, хотя и тайного свидетеля против Медунова. Борьба вокруг Медунова была напряженной, Брежнев и К° цеплялись за него как утопающий за соломинку: ведь залогом власти является не только возможность выдвигать своих людей на ответственные и доходные посты, но также и защищать их в случае необходимости.

Но когда Брежнев не смог в 1982 году защитить от Андропова своего старого друга и ближайшего помощника Андрея Кириленко (Андропов просто перестал пускать его на заседания Политбюро), а своего свояка генерала Семена Цвигуна от физической расправы (первый зам. Андропова, он пытался остановить расследование дела брежневского зятя, но был найден у себя в кабинете с простреленной головой), ни даже своей любимой, балованной и распущенной дочери от допросов и угроз КГБ, тогда и Медунов пал окончательно и бесповоротно».

А вот как сам Медунов отзывался о Горбачеве в одном из своих интервью:

«Я бы мог о Горбачеве того времени рассказать многое. Иногда, конечно, в обиходе называл его Мишей. У нас разница в возрасте большая, но это не просто некая арифметическая величина, а огромный и сложный кусок истории, в котором пришлось жить людям моего поколения: голод, репрессии, война, невероятное напряжение сил по восстановлению народного хозяйства. Горбачев, как он пишет в своей книге, видел страну в жуткой послевоенной разрухе только из окна поезда, на котором ехал поступать в самый престижный Московский университет. А я в это время спал по четыре часа в сутки, все остальное время работал.

К окончанию Мишиного обучения в Москве на Ленинских горах уже стояло новое здание красавца — университета. Когда Горбачев возвращался домой в Ставрополь после получения диплома, он уже ехал совсем по другой стране. В 1954 году, через десять лет после страшной войны, в СССР невозможно было найти ни единого разрушенного предприятия. И с гордостью говорю: это сделали люди нашего поколения.

Горбачев же свой трудовой путь начал с обмана, пусть и малого: сказал, что не может ехать в глубинку из?за хронической болезни жены. Зато закончил большим обманом, и жертвами этого обмана стали 260 миллионов человек.

…В узких компаниях он постоянно рассказывал какие?то анекдоты сомнительного свойства, изображал этакого простецкого парня, хотя я видел, что это личина. Вообще между Краснодаром и Ставрополем всегда было некое внутреннее соперничество, я имею в виду в руководящих средах. Ведь хозяйственный потенциал Краснодарского края солиднее и больше Ставрополья, по всем измерениям мы выглядели внушительнее и ярче. Но многие важные государственные вопросы решались на Кавминводах. Горбачев оттуда месяцами не вылазил. Так он обаял Суслова, Кулакова, Андропова. А сколько сил Горбачев потратил на Болдина. Да — да! Того самого гэкачеписта Валерия Болдина, который в бытность Горбачева первым секретарем Ставропольского крайкома работал в «Правде» редактором сельхозотдела. Можете себе представить, какой интенсивной была реклама «заслуг» молодого секретаря в деле развития отечественного сельского хозяйства, если впоследствии Горбачев сделал Болдина своей правой рукой. Но потом и его сдал в «Матросскую тишину».

Впоследствии ошельмованный первый секретарь крайкома партии, пенсионер союзного значения о сфабрикованном против себя деле говорил:

«Если подходить формально, меня не сняли, а перевели в Москву на должность заместителя министра. Но по сути это было, конечно, началом той травли, продолжавшейся безостановочно несколько лет. Брежнев здесь ни при чем. В это время он уже был в таком состоянии, что реальность практически не воспринимал. А реальность заключалась в том, чтобы найти несколько ярких и сильных фигур из высокого руководства, обвинить их в тяжких преступлениях и принародно сломать».

Вспомните, речь шла тогда о чистоте партийных рядов. Надо, дескать, партию освободить от высокостоящих взяточников и лихоимцев, и все будет хорошо. Необходимо было взбудоражить страну, и героями дня становятся следователи, прокуроры, этакие бескорыстные подвижники закона, которые снимают пелену с глаз народа.

Еще ничего не доказано, а на все государство распространяются оглушительные сенсации — сочинское дело, узбекское, краснодарское, дело фирмы «Океан», взяточники в МВД и так далее. И это было. В известной степени взяточники и лихоимцы существовали всегда и в любом государстве, я уж не говорю о нынешней ситуации. Но здесь причинные связи сразу стали вычерчиваться на большие должностные высоты, на людей, которые в течение долгого времени находились в центре общественного внимания. Сейчас уже ясно, что и не они в конечном итоге интересовали главных вдохновителей и организаторов всей этой широкомасштабной и многоходовой операции. На прицел было взято само существование огромного и могучего государства. Кого сейчас интересует, что Медунов не брал взяток и не имеет отношения к преступлениям, в которых его обвиняли. Дело сделано…

Теперь о взятках, которые, якобы, брал Медунов. Природа взятки понятна: ты делаешь, я тебе даю. Вообразим себя на месте первого секретаря крупнейшей партийной организации и попытаемся представить существовавшую в ту пору морально — политическую обстановку. А она была, отнюдь, не простой, да и сам уровень ответственности, прежде всего партийных кадров, был неизмеримо выше в сравнении с любым периодом истории общества. По крайней мере, взят — кодатели, как и взяточники любого уровня, сурово наказывались. Представим перечень соблазнительных возможностей первого лица края, прилюдно воспитывавшего десятки тысяч людей, а тайком берущего подношения. От кого? От первого секретаря горкома или райкома партии, от краевых хозяйственных руководителей, от, извините, за один ряд, в который в данном случае я ставлю имена, Тарады? от Погодина? от Сашки Мёрзлого? от Карнаухова? Тогда значит и от меня, в ту пору заместителя председателя крайисполкома. Получается чушь собачья!

Теперь вопрос с другой стороны. А для чего, скажем, Медунову было брать взятки? Можно, конечно, ответить словами героя одной чеховской пьесы: «Коль давали, так я и брал». Но это звучит неубедительно. Медунов получал приличную заработную плату и, откровенно говоря, был не самым бедным в обществе. Семья его жила скромно, торжеств и грандиозных банкетов не устраивала, заметить их было бы нетрудно: ведь не простая семья! Может быть, копил деньжат на черный день, вкладывая их в зарубежные банки? Так счетов банковских не существовало у него вовсе, да и не приведи, Господь, на склоне жизни иметь в старости такой «черный день».

Вот как описывает свое посещение в Москве опального Медунова журналист Владимир Рунов:

«То, что журналистика — дело малосовестливое, объяснять, наверное, не надо. Особенно сейчас, когда некоторые из пишущей братии для красного словца маму родную циркулярной пилой перережут. Увы, но это было, есть и будет. В процессах, которые называются «политическая борьба», журналисты всегда «рубят просеку» для тех, кто идет во главе сражений (классовых, партийных, гражданских, социальных и прочих).

А для подобной борьбы, особенно в наших отечественных условиях, понятия «честь» и «совесть» столь же противоестественны, как пение жаворонка в полярную ночь.

Вот почему я был немало удивлен, когда мой товарищ и коллега предложил недавно во время командировки в Москву побывать у Медунова…

Как и следовало ожидать, Медунов сразу и не задумываясь дал нам полный отказ, объяснив свое нежелание общаться с журналистами тем, что ничего хорошего для себя от них не ожидает. Судя по разговору, его доконал некий наш шустрый земляк, усыпивший осторожность Сергея Фёдоровича розовощекой молодостью и наивностью юных глаз. Хозяин дома принял его с радушием, очевидно, считая, что молодой журналист с периферии не столь «зомбирован» стереотипами. Они долго говорили о жизни вообще, о невероятной её сложности сейчас. Вместе сварили борщ, в приготовлении которого Сергей Фёдорович проявил редкую для мужчины осведомленность. Вместе потом отобедали. А в итоге появилась статья, где автор с молодой удалью размашисто «гвоздил» старика, не сделал даже попытки разобраться в сути тех обвинений, которые «навешала» на него столичная пресса. Добавил кое?что и от себя, в частности, этакий художественный образ с колосками из хрусталя. Видели мы в последствии эту безделицу — три колоска из дешевого стекла, дорогие хозяину лишь тем, что подарила их когда?то та же пресса — группа Центрального телевидения, снимавшая на Кубани фильм в дни жатвы.

Но в ходе дальнейших телефонных переговоров Медунов все?таки согласился на встречу, оговорив, что она будет краткой и только в рамках тех вопросов, на которые он согласится отвечать. Скажу сразу — это был пункт, который остался в конце концов не выполнен по молчаливому согласию обеих сторон. Мы говорили более четырех часов по самому широкому кругу проблем и вопросов, перебрасывались от сугубо личных к геополитическим, не избегая самых острых и в то же время не теряя ощущения, что мы в гостях.

Сергей Федорович Медунов живет одиноко. За продолжительное время нашей беседы никто не позвонил ему по телефону, не постучал в дверь. Провожая нас, он долго стоял на крыльце большого дома, а потом тяжело побрел по темнеющей аллее парка. Видимо, это был привычный путь вечерней прогулки, путь, полный нелегких раздумий. В этот вечер они были особенно мучительны: исполнилась очередная годовщина со дня смерти его жены, прошедшей с ним огонь, воду и медные трубы, с мудростью перенесшей взлет мужа и стоически — его падение. В доме много фотопортретов. Самый большой — Варвары Васильевны. В этот день под ним лежал букетик тюльпанов.