О КРАЕВЕДЧЕСКИХ МУЗЕЯХ (ВЫСТУПЛЕНИЕ НА СОВЕЩАНИИ ДИРЕКТОРОВ КРАЕВЫХ И ОБЛАСТНЫХ МУЗЕЕВ)

О КРАЕВЕДЧЕСКИХ МУЗЕЯХ

(ВЫСТУПЛЕНИЕ НА СОВЕЩАНИИ ДИРЕКТОРОВ КРАЕВЫХ И ОБЛАСТНЫХ МУЗЕЕВ)

Товарищи, я не могу выступать с точки зрения профессионала-музейщика, потому что в музейном деле, если по-честному сказать, я мало понимаю. Я буду выступать с точки зрения политпросветчицы.

Краеведческим музеям я придаю очень большое значение. Мне кажется, что именно сейчас краеведческие музеи могут быть таким образом поставлены, что они станут очень важным звеном социалистической стройки.

Я бы хотела вот на каком вопросе остановиться. Всякому работнику, где бы он ни работал — в Совете ли, в учреждении ли каком-нибудь, по партийной линии, — прежде всего необходимо всесторонне знать тот край и район, в котором он работает. Без знания края, района, без понимания того, что и как надо в этом крае делать в данный период времени, настоящей работы не выйдет.

У нас сейчас многие очень неплохо знают свой край, свой район, но часто эти знания бывают односторонни. Вот, скажем, агроном: часто он думает, что ему надо знать только то, что относится к агрономии данного края. Это неверно.

Мне приходится встречаться с разными товарищами, в том числе с товарищами, интересующимися музеями. Они думают, что они посмотрят в музее какую-нибудь необычайную вещь или отображение какого-нибудь интересного явления — и делу конец. Я думаю, этого недостаточно. Надо иметь всестороннее знание своего района, своего края. Возьмем к примеру Западную область. Ко мне приходил в прошлом году инструктор ЦИК по цыганским делам и рассказывал, что возникают цыганские колхозы, говорил об их специфике. Их особенно много в Западной области.

И вот придешь в краеведческий музей Западной области и невольно захочется посмотреть, ну а как цыганская жизнь в нем отображена. Двадцать восемь цыганских колхозов имеется в Западной области — отражены они в тамошних музеях или нет? Думаю, что нет. А отразить их нужно. Когда я- разговаривала с инструктором ЦИК, он говорил: «Цыганские колхозы — особенные колхозы. Во-первых, это должны быть животноводческие колхозы, потому что у цыган особая любовь к коню, к каждому животному. Вы поглядите, как цыганка относится к каждой курице, как она ее охаживает».

Это верно. Цыгане вели торговлю лошадьми, а имея дело с лошадьми, невольно начинаешь чувствовать любовь к ним.

И вот инструктор говорил: «Должны быть животноводческие колхозы». Но где расположить эти колхозы в Западной области? Какое место для них выбрать?

Наркомземец знает, что должны быть цыганские колхозы, что они должны быть животноводческими, но он должен знать, какое место выбрать для их организации. Если музей отражает сельское хозяйство, природу края, он может дать ценный материал для решения этой проблемы.

Надо знать особенности цыганского населения. Вышеупомянутый инструктор рассказывал о преимуществах цыганского колхоза. В обыкновенном колхозе приходится бороться с пережитками старого, с наследием мелкособственнической психологии, но вот новый колхоз открывается — цыганский: В наших колхозах общественного коня часто еще плохо берегут, не так, как своего. Долгое время иные крестьяне-колхозники так рассуждали: общественное добро не мое, какое мне до него дело. А вот у цыган нет такой мелкособственнической психологии. Но зато другой минус — не умеют еще работать, не привыкли еще организованно работать. Значит, прежде чем колхоз пустить, надо дать поработать им в другом колхозе. Для этого надо знать, в каком именно колхозе. Инструктор по земледелию должен знать, как это дело лучше организовать, чтобы у него потом цыганский колхоз не распался. Разве и здесь областной музей не должен прийти на помощь своими знаниями края? И дальше. Надо радостную жизнь и в цыганском колхозе устроить. И если я не знаю, что цыгане «с песней по жизни шагают», так я их и грамоте не научу. Среди них много неграмотных. Если неграмотный знает, что он придет в группу неграмотных и там они хорошую песню после занятий или до занятий споют, так он охотно пойдет в школу грамоты, будет считать ее своей.

Но чтобы так работать и в хозяйственном отношении, и в культурном, надо назубок знать свой край. Этого мы еще не добились.

Возьмем еще для примера Горьковский край. Как-то мне из Детгиза принесли книгу о чувашах. Великолепная книжка! В ней рассказано, как мальчик чуваш, внук кустаря, попал во время гражданской войны с отцом на Украину, там осиротел и как он, вернувшись на родину, через несколько дней попал в ФЗУ, на завод. Он видел, как замки на заводе изготовляют. И потом рассказывается, как они встретились с дедом-кустарем, изготовлявшим эти замки ручным способом, и т. д. Очень интересный рассказ.

И вот я спрашиваю: отражены ли в областном музее чуваши в кустарной промышленности? Мне кажется, что нужно, чтобы все это было отражено, чтобы были отражены и другие национальности, живущие в Горьковском крае.

Мне приходится сейчас просматривать методики для школ взрослых. Меня поражает неконкретность многих методик, изобилие общих рассуждений. Например, география. Сколько в методиках географии разговоров на тему: кто на кого больше влияет, природа на человека или человек на природу, — а взять вопрос в его развитии не умеют.

Нужно показывать факты во всех связях и опосредствованиях. И мне вспоминается далекое время, когда приходилось заниматься в вечерне-воскресной школе. География была любимейшим предметом наших слушателей. Можно поставить географию скучнейшим образом, как в старинку учили в школах. Если так будем учить географию — запоминать только названия, то интереса не будет, а если показать всю сумму географических факторов, взятых во всех связях и опосредствованиях, это будет захватывать. И на опыте мы знаем, что географию можно сделать громаднейшим агитационно-пропагандистским средством. В краеведческих музеях география должна занимать большое место.

В 1926 г. я была в Тверском музее. И до сих пор от впечатления от этого музея я отделаться не могу. Уточки там очень хорошие, но взяты они вне хозяйственной жизни. Этих птиц надо показывать в такой связи, чтобы вся природа Калининской области была представлена и хозяйственно. Недопустимо брать экономгеографию оторванно от географии физической.

В том же Тверском. музее в 1926 г. было отправлено в подвалы все, что касается земства. А ведь прошлое имеет колоссальное значение. Ведь лицо Калининской области благодаря земству своеобразное. Возьмите Курскую губернию, где были черносотенные помещики, — какие там сейчас трудности с ликвидацией неграмотности! Она долго еще будет отставать, ибо там глубоко наследие старого. И надо показать, что дало Твери земство и чего оно не давало, не могло дать. И это надо показывать как следует.

Материальные возможности земства и материальные возможности Советской власти на базе наших достижений — это несравнимые вещи, и то, что это несравнимые вещи, это музейщики могут показать замечательно.

В Горьковском крае без показа старой религии нельзя обойтись. Возьмите монастыри — есть еще их остатки. Наша сотрудница летала недавно в Горьковский край на аэроплане. Она рассказывала, что в Семеновском районе существует озеро, на дне которого, по поверью, стоит провалившийся когда-то град Китеж. Около озера монастырь, и до сих пор еще вокруг озера на четвереньках ползают разные старики, потому что считается, что если проползешь два километра, то попадешь в царство небесное… И сейчас в монастыре продаются свечечки, на лодочках их зажигают и спускают в озеро. И вечером тысячи свечечек горят на озере. А я спрашиваю: а где Дом культуры? Где кино? Где то, что может отвлечь человека от старых поверий? Что сделано в этой области Горьковским музеем? Как он противостоит этому монастырю, как он противопоставляет старой, дикой монастырской «культуре» нашу советскую культуру?

В Горьковском крае много Домов культуры, но только в последнее время открыли Дом культуры около этого монастыря.

А как там поставить дело, что давать? Каждый недостаток старого в известных условиях можно превратить в достоинство, надо только знать, что в какое русло направить. Вот Стаханов — крестьянин по происхождению, отец и дед его думали о пегом коне. И когда Стаханов уходил из деревни, он не о шахтах думал, а о том же коне. Но пожил он в шахте и слетела с него мелкособственническая психология, захватила его жизнь шахты, увлекла его психология шахтера, шахтерского коллектива. Ведь у нас всегда шахтеры впереди были. Я помню, что еще на Апрельской конференции Владимир Ильич рассказывал, как шахтеры захватили власть и овладели шахтами, как организовали к шахтам подвоз хлеба. Вот, говорит, у кого учиться надо. Так вот у шахтеров учился Стаханов… И вышло так, что он посмотрел хозяйским глазом на уголь своей шахты и по-хозяйски стал обдумывать, как лучше всю работу наладить, организовать. Не как наемный рабочий, а как хозяин производства подошел он к своей работе. И в результате получилось громадное движение по повышению производительности труда.

Вернемся к Горьковскому краю. Есть там автозавод и при нем общежития — «коммунки», как их называли. И вдруг оказалось, что «коммунок» на Горьковском автозаводе больше, чем где бы то ни было. И я подумала, нет ли тут наследия старого. Ведь, если вы возьмете старые монастыри, там было много общежитий. Не старые ли навыки коллективной жизни окрасились в новый цвет? Надо всмотреться в дело. И затем — чем был старый монастырь в Горьковском крае? Это было рабское хозяйство, где из рабочих разными путями воспитывали рабов, которые не смели ни о чем думать и которых убеждали, что «бог за всех, а вы рабы наши». И вот хорошо было бы Горьковскому музею показать наглядно старое, рабское, монастырское хозяйство и теперешний совхоз. Противопоставление этих двух типов хозяйств имело бы очень большое политико-просветительное значение.

Пережитки старого в быту особо крепко держатся. Быт — это такая область, которая считалась раньше частным делом, например отношение между мужем и женой, братом и сестрой и т. д. Пережитков капитализма в быту еще очень много. Значительная часть их очень типична. И нужно каждому культурнику научиться показать пути их ликвидации в сознании трудящихся. Без музейщиков этого не сделаешь. Они должны изучить и показать старый быт в прошлом, уцелевшие пережитки его в настоящем и пути борьбы с ними. Конечно, это вопрос чрезвычайно сложный, я понимаю всю трудность этого, но я думаю, что если поработать над этим по-настоящему, так тут многое можно сделать.

Я должна сказать, что важно показать историю края, показать, как события последних ста лет влияли на население, на психологию людей, — ничто не проходит ведь бесследно. Возьмем, например, народников. Не народников последних — Михайловского и др., которые думали, что при царизме можно что-то вроде социалистического строя устроить, — а я говорю о народниках 60 — 70-х гг. Вот я была в Калининской области, была в тридцати верстах от Калинина в Торфяном исследовательском институте. Это было в 1926 г. И что же я с удивлением слышу? Я ходила по деревне, и крестьяне рассказывают мне о Перовской, как она тут работала, рассказывают о том, как старые народники-революционеры там работали. Они это помнят. Расспрашивала про эсеров. Никто не слыхал. Потом я попросила трех товарищей, которые поехали в три района, выявить, как там влияли эсеры. Нигде ни малейшего воспоминания об эсерах. Значит, это была поверхностная организация, которая низовки не коснулась. А если взять Калининский и Саратовский край, там воспоминания о первых революционных народниках очень сохранились. Всякое начинание, которое касалось масс, всегда остается у них в памяти. Мы должны собирать эти материалы, изучать наше прошлое и показывать в музеях.

Невыясненной истории еще очень много.

Вот, например, очень мало кто знал, что в начале 1918 г. при поддержке т. Ленина из обуховских и семянниковских рабочих организовались первые коммуны землеробов, уехавшие в Семипалатинск. Теперь собираются очень интересные данные об этих коммунах.

Таких примеров можно привести множество.

В выявлении отдельных исторических фактов краеведческие музеи могут сыграть громадную роль, но при условии, если они будут тесно связаны с массами. Работник музея должен быть не просто квалифицированным музейщиком, он должен быть также экскурсоводом. Нужно уметь подойти к массам, и тогда они расскажут музеям много интересных вещей.

Хотелось бы, чтобы краеведческий музей был бы таким культурным центром, без которого нельзя было бы обойтись.

Планирование на местах часто идет вслепую: вычисляется, сколько нам надо обучить неграмотных, сколько надо обучить малограмотных и т. д., — данные составляются буквально на глазок: населения столько-то, процент по выборочному принципу такой-то, и вот на край приходится 100 тысяч. Хотят охватить 100 тысяч, а из охваченных никто не ходит. И как сделать, чтобы ходили, неизвестно. А потом оказывается вовсе не 100 тысяч, а 200 тысяч надо охватить. Неверные цифры показываются потому, что нет четкого знания населенности края, бытовых особенностей.

Вы, специалисты, должны так поставить работу в музеях, чтобы ясно было, что из себя представляет население края. Если сумеете показать жизнь края так, как она есть, тогда создадите настоящий советский музей. Надо над этим работать. Нужно, чтобы, как только человек приезжает, шел первым долгом в музей знакомиться с краем. Надо знать, что типично для данного края. Нужно, чтобы в музеях жизнь была отражена всесторонне.

Несколько слов о Музее Ленина.

Музею Ленина я придаю исключительное значение. Сейчас заложено только начало его, а чем дальше, тем большее значение он будет иметь. Но важно, чтобы над ним работали очень многие. Во-первых, могут работать старые партийцы. И я знаю по себе и другим товарищам, что получается: придут в музей те, кто знали Ильича, кто с ним работал, им хочется посмотреть именно тот период, когда они имели дело с Ильичем, хочется остаться и час и другой. Экскурсовод ведет все вперед и вперед, а человеку еще раз хочется вернуться именно в тот зал, который говорит о том периоде, когда он работал с Ильичем. Потом приходит домой, и целый ряд воспоминаний встает перед ним. И всем, кто начинает вспоминать, я говорки «Напишите то, что вы рассказываете так красочно; нельзя, чтобы это осталось незаписанным».

Живой показ имеет колоссальнейшее значение, лучше всяких томов книг говорит другой раз какая-нибудь мелочь. И сам Ленин говорил постоянно о роли показа, о громадном значении показа. У кого есть какие-нибудь наброски, ленинские письма, фото, надо передать Музею Ленина. Часто бывает, что люди стараются оставить их себе, но музей-то будут смотреть сотни тысяч. Уж как ни жалко, а надо отдать, потому что без этого музея не построишь.

Так вот, приходит человек из музея и хочется ему написать воспоминание. Берет Ленина, начинает перечитывать и к удивлению своему находит то, чего он раньше не замечал. Такие чувства охватывают тех, кто видал Ильича.

А кто не видал? Я говорила со стахановцами, рассказывала им, как Ильич говорил о производительности труда. Потом отвечали стахановцы. И с каким волнением они говорили! Я до этого разговора недооценивала, какое впечатление производит музей. Почему? Как-то я писала брошюру «Что говорил Ленин о колхозах»[129]. И в начале у меня есть цитата из Маркса, говорящая об общественной обработке земли. Я ее привела, а потом усомнилась: пойдет книжка в деревню, к крестьянам, а я Маркса цитирую. Я попросила товарищей, которые поехали на места, спросить, понятна ли эта цитата из Маркса или нет. И знаете, ответили одно и то же в трех местах: «Теперь, когда мы сами все это переживаем, нам Маркс понятен». Это характерно. И мне кажется, сейчас, когда массы широко включились в стахановское движение и являются активными творцами колхозного движения, им то, что говорил Ленин, становится понятным и производит гораздо более сильное впечатление, чем это было бы раньше. И поэтому Музей Ленина особенно волнует широкие массы.

Когда смотришь этот музей, то хочется, чтобы гораздо полнее было все отображено. Я говорила т. Рабичеву: «Имейте в виду, что мы все коллективно будем только и делать, что на вас ворчать, потому что каждому хочется больше и больше видеть, все кажется ужасно мало». Надо, чтобы каждый музей помогал Музею Ленина. Вот и вы, музейщики, напишите и пришлите мне, каждый отдельно, а не коллективно, свои впечатления, свои замечания. В прежнее время, когда мы жили за границей, получая письма, просим товарищей написать конкретно. Они же делают краткий вывод: «Работа налаживается». Получишь, бывало, такое письмо, а хочется иметь конкретные факты, ощущать их руками. А вместо этого: «Работа налаживается».

Вы будете писать Феликсу Яковлевичу Кону, а мы с Феликсом Яковлевичем будем в меру возможности помогать т. Рабичеву, потому что дело это большое не только для Советского Союза, но и для иностранцев, так как они себе плохо представляют некоторые вещи. Я помню, как в 90-е годы нас ругали «марксятами». А вот теперь выросла мощная страна. И всем иностранцам интересно, как мы пришли к тому, что у нас есть сейчас. Но иностранцы поймут это только на конкретном материале. Они десять раз прочтут книгу, и это им мало скажет, а когда они увидят какую-нибудь мелочь — как, например, Ленин стоит и смотрит на трактор, который не двигается (такая картина есть), — они поймут, какие у нас были трудности. Или ребята делали для комсомольского съезда выставку детских подарков. Замечательно показано, как ребята сделали модель того дома, где была тайная типография. Сделали немножко по-детски, но сразу видно, как это все тогда было.

Музей Ленина — очень большое дело, но и краеведческий музей, если его поставить как следует, тоже может иметь большое значение.

Ильич вообще не очень любил музеи, быстро уставал. Но раз в Париже попал он в музей, где показана была революция 1848 г., так я не могла его оттуда вытащить, уж там вглядывался он в каждую мелочь.

У нас строится новая, социалистическая жизнь миллионами рук. Надо показать в краеведческих музеях эту работу масс, надо ее отразить так, чтобы каждый советский гражданин и иностранец почувствовал, как руками миллионов строится социализм.

Вот, товарищи, то, о чем я хотела вам сказать.

1936 г.