302. Носильщики

302. Носильщики

Почти на всех перекрестках у нас имеются Геркулесы и Милоны Кротонские, переносящие мебель и разносящие товары. Вы знаком подзываете их к себе, и они поступают в ваше полное распоряжение вместе со своими крюками. Они ждут работы, прислонясь к уличным тумбам. Вы думаете, это люди исключительно высокого роста, краснолицые, полные, с сильными ногами? Нет; они бледны, коренасты, скорее худы, чем толсты; они не столько едят, сколько пьют.

Они всегда готовы взвалить себе на спину любой груз. Слегка согнувшись, опираясь на толстую палку, они тащат на себе такие тяжести, которые убили бы лошадь. Они несут их с необычайной легкостью и ловкостью по улицам, загроможденным экипажами: то это какое-нибудь колоссальное зеркало шириной во всю улицу (в нем танцуют дома, мимо которых его несут), то драгоценный и хрупкий мрамор, шедевр искусства. Кажется, будто носильщики обладают особо острой осязательной способностью и что она передается также и грузу, который они на себе тащат; благодаря целому ряду искусных уловок, поворотов и обходов им удается избегнуть опасного столкновения с неудержимо стремящейся толпой. Они останавливаются или ускоряют шаг как раз во-время; они дают знать о своем приближении громкой бранью; не снимая поклажи, они грозят прохожим своими палками и, в конце-концов, несмотря на все камни преткновения, благополучно достигают цели, ничего не сломав; им совершенно безразлично, итти ли по сухой мостовой или по грязной и скользкой.

С одного конца города на другой они переносят на длинных носилках фарфоровые вещи, и, если в пути на них ничего не свалится из какого-нибудь окна, то ни на одном блюдце, ни на одной чашке не окажется ни малейшей трещины.

И знаете ли, какие мускулы больше всего работают у этих носильщиков? Мускулы ног. Взгляните на них: вы увидите, что ноги их все время дрожат, нечувствительно для самих носильщиков, но тем не менее заметно на глаз.

Когда в морозные дни колеса скользят по мостовой и экипажи, скатываясь к канавам, цепляются один за другой, извозчики слезают с козел, спиною приподнимают экипаж и разнимают колеса, не прибегая к посторонней помощи, хотя нередко в карете сидят четверо, да, кроме них, лежит еще два-три сундука. Как сильны позвонки человека!

Валится ли какая-нибудь телега, везущая колоссальную каменную плиту, шестьдесят услужливых рук приводят все снова в порядок; в другом месте на это потребовалось бы целых шесть часов, здесь все устраивается в мгновенье ока.

Ломается ли пас у кареты, отказывается ли служить колесо, экипаж поднимается почти с такой же быстротой, с какой упал. Вам говорят: Сейчас здесь произошел несчастный случай, а от него не осталось уже и следов: носильщики, стоявшие на ближайших перекрестках, с громадным рвением оказали безвозмездную помощь. Как только на улице образуется затор, они прибегают и немедленно расчищают путь. Эти услуги, повторяющиеся изо дня в день, должны бы как-нибудь вознаграждаться.

Говорят, что в Турции носильщики таскают на себе тяжести весом до семисот и восьмисот фунтов; наши до этого еще не дошли. Грузчики, носящие на новом Крытом рынке муку, считаются самыми сильными; у них головы точно втиснуты в плечи, а ноги совсем плоские; их позвонки, деревянея, сгибают спинной хребет, который так навсегда и остается согнутым.

Эти люди отнюдь не обладают исключительной силой; они были бы плохими борцами, плохими боксерами, неловкими гребцами или пильщиками. Но они приучили себя к ношению на спине или шее громадных тяжестей и великолепно изучили на практике законы равновесия. Ловкость важнее силы; не бойтесь, что они вывихнут себе руку или ногу, таская непомерные грузы: в анналах хирургии такие случаи крайне редки.

Но на что действительно тяжело смотреть, так это на несчастных женщин, которые с тяжелой корзиной за плечами, с раскрасневшимися лицами, с налитыми кровью глазами встречают рассвет на грязных улицах или на подмерзших мостовых, когда образовавшийся за ночь лед трещит под шагами первых прохожих. В такую гололедицу жизнь носильщиц подвергается опасности, невольно страдаешь за них, несмотря на то, что в них осталось мало женственности. Работа их мускулов не видна, как у мужчин; она скрыта, но вы ее угадываете по вздувшимся шеям, по тяжелому дыханию, и вас охватывает глубокая жалость всякий раз, когда они на ходу в изнеможении произносят крепкое ругательство надорванным, визгливым голосом. Вы чувствуете, что их голос не был создан для этих резких, грубых слов, а тело — для ношения таких невероятных тяжестей; вы это чувствуете, потому что ни загар, ни ежедневный труд, ни огрубелые мозолистые руки не в состоянии превратить их в мужчин. Под толстой, грубой и грязной одеждой, под жесткой кожей они сохраняют еще свои природные формы, те самые, что дают вам возможность на балу в Опере узнавать под масками, в домино герцогинь. Для чуткого человека эти несчастные созданья — все же женщины; они внушают ему глубокую жалость. Как случилось, что женщины оказались у нас доведенными до необходимости исполнять работу, столь не соответствующую их природным силам? И можно ли сказать, что народ, держащий их взаперти, более жесток, чем тот, который отдает их в жертву безжалостному, беспрерывному труду?

Какой резкий контраст! Одна пошатывается, обливаясь по?том под непомерной тяжестью тыкв и других овощей, и громко кричит: Берегись! Дорогу! Другая, проезжающая в легком экипаже, колеса которого едва не задевают громадную, полную до краев корзину, набеленная и нарумяненная, с веером в руках, гибнет жертвой изнеженности. Не верится, что это два существа одного и того же пола! А между тем это так!

Иногда носильщик в один прием захватывает своими крюками решительно всё имущество какого-нибудь бедняка: кровать, матрац, стулья, стол, шкаф, кухонную утварь. Все это добро он выносит с пятого этажа и снова поднимает на шестой. Одного рейса ему достаточно, чтобы перенести все движимое и недвижимое имущество несчастного. Носильщик богаче этого бедняка, так как хозяин вещей заплатит ему за одну только их доставку, быть может, десятую часть их стоимости. Увы! Бедняк вынужден менять квартиру каждые три месяца, так как вскоре оказывается не в состоянии платить по контракту. И его постоянно гонят с одной квартиры на другую.

«Могу ли я его жалеть? — скажет хозяин квартиры. — Не должен ли я сам платить домовладельцу?» А домовладелец скажет: «Не должен ли я платить королю одну десятую своих доходов, да еще восемь су с каждого ливра, которые только что накинули?» Это неизменный предлог, чтобы не оказывать ни малейшего снисхождения бедным.

При рождении сына Франции^{157} все грузчики, носильщики портшезов, трубочисты и водоносы объединяются в корпорации и во главе с музыкой, т. е. с несколькими скрипачами, отправляются в Версаль, где испрашивают себе аудиенцию у короля. Они ждут в Мраморном дворе появления короля на балконе и приветствуют его, держа в руках аттрибуты своего ремесла, причем нередко развлекают публику забавными шутками.

То это какой-нибудь трубочист, спрятанный в трубе, которую несут на носилках четверо его товарищей. Он неожиданно высовывает голову из отверстия трубы и обращается оттуда к королю с приветственной речью. Он говорит, что оберегает от пожаров дома его славной столицы. То носильщики портшезов приносят громадное чучело, одетое в расшитое лилиями платье; чучело держит в своих мощных объятиях крошечного младенца и награждает его нежными поцелуями.

Рыночные торговки пользуются особым преимуществом: их пускают на самую галлерею, где они отдельно от остальных приветствуют короля; но они делают это стоя на коленях. Затем их угощают обедом в большой придворной оффициантской, где их принимает один из старших оффициантов дворцового управляющего. Обед бывает великолепный.

Вернувшись в Париж, рыночные торговки с торжествующим видом прогуливаются по городу и докладывают Крытому рынку об оказанном им приеме. И в течение полугода рынок бывает очень доволен Двором. Если король в это время приезжает в Париж, громкие голоса здешних торговцев и торговок, дающие сигнал площади Мобер и другим рынкам, кричат: Да здравствует король! — так громко и рьяно, что становится даже страшно.

Все подобные приветствия и поздравления сочиняются писателями, которые забавляются этим втихомолку и сочиняют такие речи удачнее, чем вещи, под которыми им пришлось бы подписаться. Мне попадались среди этих пустячков довольно остроумные вещицы; далеко не все они известны, многие из них так и остались непроизнесенными. Древний праздник Сатурналий^{158}, преисполненный мудрости и веселья, у нас никогда не возродится; а между тем, я думаю, все бы выиграли хотя бы с точки зрения простой забавы, если бы попробовали это сделать, пусть хоть один только разик.