248. Любовные связи
248. Любовные связи
Они заменили любовь, которая царила в Париже всего еще какое-нибудь столетие тому назад. В эпоху Людовика XIV благопристойность и деликатность были в моде.
В наше время сильные страсти редки; с другой стороны, они уже не носят того дикого характера, когда месть сменяла нежность и преступление следовало за наслаждением. Теперь больше уже не дерутся на дуэли из-за женщин; их поведение сделало такие поединки нелепыми.
Все лишнее, что восторженное или обманутое воображение придавало любви, — теперь урезано. Если взглянуть на эту перемену с философской точки зрения, придется сказать, что теперешняя любовь более подходит к нашим слабым характерам и к отсутствию в нас потребности испытывать сильный душевный подъем. Во всем остальном мы обходимся без сильных и возвышенных чувств, — так зачем же мы стали бы вкладывать их в любовь?
Теперь уже не увидишь покинутого любовника, который в яде стал бы искать исцеления своим страданиям; существуют более приятные средства, а непостоянство (оправдывать которое я не намерен) все же предпочтительнее тех неистовств, которые скорее свидетельствовали о чрезмерной гордости, чем о подлинной нежности.
Было бы опасно, — говорят в наши дни, — если бы любовь поглотила все другие наши страсти. Отечество и общество от этого только проиграли бы. Видеть, обожать только одно любимое существо, все приносить ему в жертву — значит лишаться свободы, значит отдать во власть безумию и неистовству все способности своей души. Такова современная логика.
Говорят также, что серьезное уважение, основанное на истинном чувстве, предполагает в любимом существе гораздо больше добродетелей и что женщина, тонко чувствующая, всегда предпочтет пробуждать такое именно чувство, чем вызывать поклонение, основанное только на ее очаровании, ибо такое поклонение, не являясь данью ее душе, быстро испаряется. Подобными рассуждениями думают оправдать наши нравы, но отечество, на которое при этом ссылаются, от этого только теряет.
Итак, решимся признаться, что любовь в Париже является, собственно говоря, лишь легким развратом; она подчиняет себе нашу чувственность, не становясь тираном ни нашего рассудка, ни чувства долга; одинаково далекая как от настоящего разврата, так и от нежности, пристойная в своей живости, поскольку это возможно, и утонченная в своем непостоянстве, — она не требует жертв, которые обходились бы нам слишком дорого. Далекая от того, чтобы вооружать нас друг против друга, она не покушается на то, к чему обязывает нас чувство долга, уважает узы дружбы, порою даже их скрепляет, — словом, она ставит честь на первое место и осуждает всякую слабость и подлость.
В наши дни законодатель мог бы вычеркнуть из законов все статьи, касающиеся насилия. Нашим Лукрециям нечего опасаться Тарквиниев{81}. Соблазнитель существует только для той, которая желает быть соблазненной, и истинная добродетель может сохраниться неприкосновенной среди множества примеров противоположного. Но делает ли честь моему веку отсутствие такого порока? — Не думаю, потому что это обусловливается уничтожением целого ряда добродетелей. Изнасилования, также как и кощунство, свидетельствовали о том, что женщины и алтари являлись предметом набожного поклонения.
Таким образом, любовь в наше время отнюдь не может быть названа палачом сердец. Всегда радостная, всегда шутливая, она отлетает раньше, чем явится скука; она поражает так легко, что наносимые ею удары ранят только те сердца, которые соглашаются быть ранеными.
Я утверждаю, что, отняв у этой страсти ее неистовство, пресекли лишь небольшое число преступлений и очень много крупных талантов. Судя по истории, кровавые преступления бывали как бы неразлучны с глубокими, ревнивыми и мстительными привязанностями, терзавшими наших предков. Таким образом, все возмещается.
«Великие страсти, — говорят апологеты нашего века, — до некоторой степени несовместимы со счастьем. Правда, действительное счастье связано только с ними, но дело в том, что счастье — редкость, а потому лучше получать сумму наслаждения мелкой монетой. Не ставя больше перед собою великих задач, мы не нуждаемся и в сильных страстях».