Сан-Франциско

Сан-Франциско

Калифорния, Джорджия, Route 66

Где Вы теперь? Кто Вам целует пальцы?

А. Вертинский

«Я не видел зимы холоднее, чем лето в Сан-Франциско». Слова, которые приписывают Марку Твену.

Пятнадцать градусов круглый год – это особенность микроклимата западной бухты. Буквально два часа в любом направлении – и климат драматически меняется в сторону потепления.

Говорят, что в Сан-Франциско погода чрезвычайно непостоянна, пять минут тебе жарко, а затем, без предупреждения, пять минут холодно. Я перефразирую, для уточнения: «В Сан-Франциско тебе и жарко, и холодно одновременно». В спину с океана дует ледяной промозглый ветер, который треплет и портит волосы, а лицо в этот момент обгорает на нещадном, жгущем солнце, которое помогает ветру трепать и портить волосы. Люди ходят в многослойной одежде и не переставая упражняются в снимании и надевании шарфов, свитеров, береток и солнечных очков. Зиму, конечно, я видела холоднее, но вот лета холоднее, чем в Сан-Франциско, не бывает, даже в России.

Но бог с ним, с климатом! Посмотрим, что мне обещает моя личная жизнь. Нечто великолепное!

Итак, сильная встреча в аэропорту. Мы бежим друг к другу, раскрыв объятья, и потом долго стоим, обнявшись и роняя слёзы, позабыв о брошенных где-то там чемоданах. Из аэропорта мы не едем домой. Мы едем в отель яхт-клуба Беркли. Комната снята на три дня. Там меня уже ждёт новый айфон с местным номером, шампанское в ведёрке со льдом, а огромный букет благоухает лилиями в вазе с прозрачной водой. Служащие отеля, в основном пуэрториканцы, очень заинтригованы нашим романтическим появлением и толпятся у двери, стараясь заглянуть хоть одним глазком.

– У вас особая дата? – спрашивают они с жадным любопытством.

– Очень особая, – отвечает Он, открывая шампанское.

Не успеваем мы допить первый стакан, нам присылают ещё одну бутылку.

– Это от главного менеджера, с наилучшими пожеланиями счастья и любви и с надеждой увидеть вас здесь в следующем году.

– А почему бы и нет? – спрашивает Он. – Где ты предпочитаешь справлять следующую годовщину, беби, здесь или в Таиланде, где мы встретились?

В ответ я улыбаюсь блаженной улыбкой.

– Или, может быть, где-нибудь в Европе? Ты там ещё не была.

Я счастливо пожимаю плечами.

– Передайте генеральному, что, если мы в следующем году будем в Сан-Фра, мы приедем сюда.

Сан-Фра – это по-родственному, небрежно Сан-Франциско.

Наконец, любопытные пуэрториканцы удаляются, и Он закрывает за ними дверь…

Утром мы идём на завтрак по стеклянной галерее, держась за руки.

Он: «Твоя рука всегда должна быть в моей. Запомни».

Я – продолжаю блаженно улыбаться.

В ресторане огромные окна во всю стену. Вид открывается на океан и причал, где стоят на приколе разнокалиберные яхты и катера. Лес голых мачт покачивается в такт туманному ветру западной бухты. Завтрак и бранч всегда были моими любимыми приёмами пищи в отелях (бранч – поздний завтрак по выходным, переходящий в ланч). Фруктовые салаты, йогурты, круассаны, джемы, тонко нарезанная лососина. Прямо на ваших глазах поварёнок, закутанный в белое, готовит омлет тем способом, какой вам нравится.

За завтраком мы приканчиваем подарочную бутылку шампанского, не расцепляя рук. Глядим друг другу в глаза и улыбаемся, как заговорщики. Официанты тоже переглядываются и улыбаются. Давно здесь не останавливались такие романтические пары. Вот как должен выглядеть отель Калифорнии! А то всё только люди с деньгами да бизнесмены из других городов.

После завтрака мы, навеселе, болтаемся по причалу, продолжая держаться за руки. На причале очень ветрено, и мне становится холодно. Я слишком долго прожила в тропиках. Мы возвращаемся в номер…

На вечер у нас намечена встреча с его друзьями, в морском ресторане. Друзья – это соседка по дому со своим бойфрендом. Соседка училась в университете на одном курсе с братом моего рыцаря. Всей толпой они снимают большой дом, здесь, неподалёку.

Это очень странно и не по-американски – жить вместе с семьёй, да ещё и с однокурсниками, но, цитирую, «у них очень любящие, родственные отношения, и они вовсе не собираются подстраиваться под общепринятые нормы». Ничего плохого в этом не вижу.

Его друзья приятны и доброжелательны. Она мексиканка по происхождению и преподаватель женской психологии в университете Беркли, её бойфренд – архитектор, на данный момент, к сожалению, безработный. Они столько обо мне слышали, мой жених прожужжал им все уши про меня, и они счастливы, что я, наконец, приехала. Они так давно хотели со мной познакомиться! Я обязательно должна посетить яхту архитектора, которая стоит здесь же, на приколе. Соседка много смеётся, она очень разговорчива и мила.

Заказываем крабовый чаудер (краб, тушёный в сливках). Его подают в каравае домашнего хлеба с выбранной серединкой. Дальше по списку: королевские креветки в коричневом соусе, красная рыба в икорном соусе, белая рыба на гриле, устрицы.… Из напитков – белое вино и свежевыжатый апельсиновый сок. На десерт фисташково-ванильное мороженое со сливками.

За ужином соседка время от времени жалуется на нехватку денег. Деньги туда, деньги сюда, счета, бойфренд не может найти достойную работу, ей приходится работать на двух работах и прочее. Мы внимательно слушаем, участливо киваем. Я думаю: «Все мы такие. Страны разные, а проблемы у всех одни. Деньги, работа, неосуществлённые планы и мечты».

Наконец приносят счёт. Соседка, с выражением боли в глазах и глубокими вздохами, лезет за пластиковой картой, но мужчина моей мечты твёрдо накрывает её руку своей.

– Я заплачу.

– Но…

– Ничего, я заплачу.

Соседка тут же заметно веселеет и убирает кредитку. Ах, вот к чему она клонила! Забавно. Её бойфренд глядит в другую сторону, с интересом созерцая стенку. В счёте значится что-то более трёхсот долларов. Ничего себе, поели от души!

Я замолкаю. Конечно, он прав. Это очень щедро и благородно, и он знает, что делает… «В этом весь он», – с нежной гордостью думаю я.

Наконец, на третий день, мы покидаем отель и едем к нему в дом.

У города Беркли независимое правительство, но он располагается настолько близко к Сан-Франциско, что может просто считаться его районом.

Это довольно живописное место на высоком берегу бухты. Домики ютятся на склонах крутого холма, откуда открывается великолепный вид на центральный Сан-Франциско и на основную достопримечательность Ист Бей – Голден Гейт Бридж.

Со стороны дороги эти домики обманчиво кажутся маленькими и одноэтажными. С виду скромный гаражик часто разрастается в несколько этажей вниз со стороны холма и может оказаться просторным дворцом со сногсшибательным видом на бухту. Холм очень крут. Машины преодолевают подъём с трудом и на первой скорости. На велосипедах ездят только обладатели электрического мотора, но его мощности не всегда хватает. При ходьбе вверх иногда приходится хвататься за кусты.

Воздух там свеж, природа хороша и относительно не тронута. Рядом располагается парк Тильден с эвкалиптами, озерками и дикими животными. До сих пор в парке живут олени, черепахи, дикие индюки, скунсы, опоссумы, еноты, шакалы и другая живность.

Можно увидеть оленя прямо у себя в садике или во дворе дома, рядом с машиной. Ночью приходится отгонять енотов от мусорных контейнеров, не то разбросают объедки по всему двору. Время от времени скунсы портят воздух под окнами спальни. Запах напоминает отработанное машинное масло вперемешку с плохим одеколоном и остаётся до утра и дольше. Над цветочками в саду вьются колибри. А однажды мы находим в нашей душевой самку паука Чёрной вдовы. Сколько она там жила? Есть ли ещё? Ловим паучиху в стакан и выбрасываем её в парке.

Его домик – это один из тех скрытых коттеджей, что разрастаются в сторону холма. Из окон виден кусочек бухты и мост Голден Гейт. Вечером можно наблюдать, как туман с океана входит клубами через узкий перешеек и поглощает всю бухту.

Весь первый этаж с гаражом и отдельным санузлом занимает его брат с женой, терапевтом по здоровью, как она сама себя называет. На втором этаже, в одной из трёх комнат, размещается её массажный салон.

Однокурсница брата живёт в самой большой комнате второго этажа, с ней половину недели проводит её бойфренд-архитектор, а остальную часть времени он живёт на своей яхте. В этой комнате есть свой отдельный санузел.

Мой мужчина тоже проживает на втором этаже, в самой маленькой, шестиметровой комнате, без отдельного санузла.

Ну, и правильно. Живёт в одном доме с братом, в маленькой комнате, потому что одному больше и не нужно. К тому же, это дешевле. «Надо же откуда-то брать деньги, чтобы платить в ресторанах за друзей», – улыбаюсь я. Вот теперь сюда приехала я, и мы снимем что-нибудь отдельное, пусть и подороже.

Туалетная бумага в общем санузле закончилась, и мы обращаемся к соседке.

– Ты уже не в первый раз просишь у меня бумагу! – прикрикивает соседка, раздражённо выдавая рулон. – Когда ты начнёшь покупать своё?! – ворчит она ещё какое-то время, мой бойфренд виновато оправдывается.

Это же та самая соседка, которой он только что оплатил кругленький счёт в ресторане! Он не шутил, когда просил меня одёргивать его, если он становится слишком добреньким. Я вздыхаю. Что ж, должны же быть и у меня обязанности.

Позже я начинаю щекотливый разговор:

– Моя любовь, эта ситуация с бумагой…

– Хватит, – резко обрывает он, – будем считать это разницей в культурах. И я больше не хочу слышать ничего подобного о моих друзьях! Точка.

Действительно, разница! Ну, да ладно, по крайней мере, наконец, я вижу твёрдость в его характере. Лучше я замолчу, чтобы не вызвать его раздражения, и буду относиться к этому с юмором.

Вскоре появляются брат и его жена. Они застают меня врасплох. Я волнуюсь при встрече. Неудивительно, ведь, чтобы познакомить с ними, любимый вытаскивает меня из комнаты в одной футболке и с запутавшейся расчёской в мокрых волосах. Уж какая там косметика!

Они тоже очень много обо мне слышали, давно обсуждали мой приезд и рады, что я здесь. И ещё, самое главное:

– Почему посуда не вымыта? В доме бардак!

Он идёт мыть посуду. В доме его не было три дня, а значит, посуда не его, но это ничего, он помоет. Странные тут отношения. Вывод: люди привыкли к его доброте и принимают её как должное. Как-то несправедливо. Всё-таки придётся мне «выйти на стражу его интересов». Но первым делом надо постараться понять, что здесь происходит. В конце концов, люди есть то, что мы о них думаем. Значит, вместо того чтобы обижаться за бойфренда, нужно просто подружиться со всеми остальными и, возможно, недопонимание исчезнет само по себе.

Его сестра в законе (жена брата, англ.) – тоже не американка. Она из Новой Зеландии. «У братьев наблюдается забавная тенденция жениться на иностранках», – улыбаюсь я.

Затеваю разговор, пока она что-то готовит. Оказывается, у нас с ней есть общее увлечение – сальса. Я обожаю сальсу и больше всего во время путешествий скучала по ней. Жена брата относится к сальсе ещё серьёзнее, чем я. Она даже берёт индивидуальные уроки несколько раз в неделю. В гараже, вместо машин, стоит танцевальный подиум, покрытый ламинатом и окружённый множеством огромных зеркал. К ней, прямо на дом, приезжают учителя. Должно быть, не дёшево! Я уроков не беру, и мои педагоги – мои партнёры. У каждого можно чему-то научиться.

Но: «Теперь мы можем танцевать вместе, ходить на вечеринки сальсы. Возьмём своих мужчин и их тоже научим», – шучу я.

К моему предложению жена брата относится без интереса, всё это время говорит в сторону, как бы не со мной, а вскоре раскланивается и идёт спать. Её можно понять, она так ревниво относится к сальсе! Кому понравится ещё одна танцовщица в доме? Ладно, не буду её больше напрягать.

Каждый год вся семья собирается в Джорджии, в доме отца.

– Угадай, кого здесь не хватает? – спрашивает любимый, показывая мне фотографию с прошлого семейного воссоединения. – Следующая фотография будет уже с тобой. Я не могу дождаться момента, когда покажу тебя моим четверым родителям. Не могу дождаться! Я так долго ждал тебя!

«Четверым родителям» – это не опечатка. Мать с отчимом и отец с мачехой – все они обожают эти ежегодные встречи, очень хорошо ладят и до сих пор принимают активное участие в жизни обоих братьев. Высокие отношения! Действительно забавно.

Его отец играет на восьми музыкальных инструментах, а мачеха лепит из глины эротические скульптуры. Оба они владельцы собственной школы йоги, причём обучают инструкторов. Моё приглашение было выдано этой школой специально для данного семейного события, которое окрестили «Ежегодным Интернациональным Симпозиумом по Йоге». Я должна выступать на нём со своей фолк программой.

В этом году намечается больше народу, чем обычно. Мало того, что прибавляюсь я, ещё и сестра-двойняшка моей будущей невестки, со своим мужем. У двойняшки тоже своя школа йоги, во Флориде. Когда-то она училась на инструктора в школе мачехи, где все они и познакомились. Вот какая запутанная история! Муж двойняшки – звезда и ведущий телепередачи об экстремальном спорте. Вместе они показывают акробатические номера.

Но и это ещё не всё. Приезжает бывший тибетский монах-расстрига с молодой женой. Когда-то отец моего жениха с мачехой в течение нескольких лет спонсировали обучение тибетского мальчика в буддистской школе. Потом мальчик школу закончил, расстригся, и контакт был потерян. Но несколько месяцев назад они встретили его случайно, здесь, в Америке! Он живёт и работает в Чикаго, и ему недавно прислали молодую жену из Тибета. Теперь пара тибетцев тоже приглашена на семейное йога-сборище в Джорджию…

Небольшой живописный домик отца не может вместить всех прибывших, и хозяйка богатой соседней усадьбы соглашается нас принять.

Хозяйка рассказывает о наболевшем: она разводится с мужем и, вероятно, усадьбу придётся продать, а она бы так хотела её оставить!

Климат Джорджии нравится мне куда больше, чем климат Сан-Франциско. Жарко и немного влажновато, как я люблю. Я, наверное, рептилия.

Мы в трёх часах езды от Атланты, глубоко в горах Блю Ридж (Голубой хребет). Горы покрыты густым мощным лесом с кедрами, по которому в изобилии бегают дикие животные. Однажды мы даже встречаем медведя, который при виде нас сигает с дороги в кусты.

Вокруг журчат горные реки, на кедрах висит испанский мох. Красивейшее место Джорджия! Всю дорогу я напеваю старую американскую песню, ставшую джазовым стандартом: «Georgia оn my mind» («Джорджия в моих мыслях»). Здесь её хочется петь.

Вечерами мы играем джемы. Особенно я и папа. Мой жених и его брат тоже подключаются. Мы устраиваем настоящие концерты с акробатическими номерами и жонглированием огнями. Собираются соседи из близлежащих усадеб и восхищаются: «Какая талантливая семья!» Набивается человек двадцать-тридцать. Соседи приносят на блюдах еду. Эх, довелось мне попробовать кухню Джорджии! Потом, в конце вечера, эти блюда со всей оставшейся едой унесут домой. Такова традиция.

Днём мы плаваем в озере и просто маринуемся в патоке тягучей жары Джорджии. Вот она, размеренная жизнь американского юга. Моложавая мачеха-йогиня готовит еду. Папа натягивает струны на банджо. Отчим, гигантский молчаливый мужчина, с ностальгическим видом слушает свою любимую классическую музыку в кресле-качалке. Мама, хрупкая, красивая женщина, показывает мне детские фотографии моего жениха.

– Посмотри, какой милашка! Ты когда-нибудь видела что-либо более симпатичное? Какой же он холёсенький! Ты любишь детей, сладкое сердечко? – мама явно хочет внуков.

Кто-то из соседей меня спрашивает:

– Где ты будешь следующим летом?

Мой любимый отвечает вместо меня:

– В моих объятиях… Мы купим маленький бар на берегу моря, где-нибудь в Мексике. В нём всегда будет полно музыкантов. Мы будем всё время устраивать джемы, пригласим друзей жить у нас, кто сколько хочет. Нас все будут любить и говорить: «Хозяева этого бара – очень хороший парень со своей русской красавицей—женой»… – и, уже обращаясь ко мне: – Я очень хочу встретиться с твоей мамой. И хочу, чтобы твоя мама и вся твоя семья приезжала в гости…

Воцаряется тишина. Родители умильно улыбаются. У нас всех наворачиваются слёзы. Нас всех мутит. Вот это те планы, о которых мы говорили. Он озвучил их перед всеми. Неужели всё это происходит со мной?.. Какая же я счастливая! Мне очень нравятся эти люди, и я буду рада стать частью их семьи! Они мной тоже довольны. Мы все счастливы!

Немного хуже дела обстоят с молодым поколением. Брат почти вне поля зрения. Он полностью под каблуком своей жены. Со мной она подчёркнуто суха, с моим женихом резка и даже грубовата, как будто на что-то злится. Разговаривает безапелляционно и всегда тоном, не терпящим возражений. Самодовольно даёт указания, часто отчитывает моего жениха за пренебрежение чистотой. В общем, что называется, «тянет одеяло на себя». При этом она одна из самых неряшливых персон, которых я знаю! Мой бойфренд постоянно подбирает за ней мусор. «Эта женщина жаждет власти, – думаю я. – И, похоже, здесь она всех под себя подмяла. Сильный персонаж. Она явно не захотела думать обо мне хорошо. А мне, чтобы не стать плохой, как она ожидает, и избежать острых ситуаций, надо просто держаться от неё подальше».

Неприятно, но мой жених как раз этого не замечает или не хочет замечать и весьма настойчиво заставляет меня с ней общаться.

– Иди в гостиную и что-нибудь делай. Как-то включайся! Говори с ней!

– Я не хочу её беспокоить.

– С чего ты взяла, что ты её побеспокоишь? Иди!

– Мне кажется, что она не будет рада.

– У тебя комплексы, ты не понимаешь простых вещей…

Его просьбы похожи на приказы и иногда близки к крику. Я вижу, что для него это очень важно, и ради любви запихиваю своё эго подальше и иду мозолить глаза будущей невестке. Когда я появляюсь в поле её зрения и говорю «хай», она немного закатывает глаза и очень скоро удаляется, оставив меня одну посреди комнаты. На предложение пойти искупаться она отвечает:

– Нет уж! Спасибо.

Я слежу за ним краем глаза: «Неужели не заметно, что её надо просто оставить в покое?» Ладно, вот приедем в Сан-Франциско, и там нам не придётся слишком часто с нею сталкиваться. Главное, мы очень хорошо поладили со старшим поколением. А она не важна. У всех есть снохи с дурным характером.

На прощание папа, замечательный человек, говорит:

– С моим сыном или без, но я желаю тебе самого большого, настоящего счастья.

В самолёте я шучу со своим женихом:

– Если бы твой отец не был женат, я бы тебя бросила.

Мы смеёмся в покатушку, держась за руки и беспрестанно целуясь. Соседку по сиденью мутит.

– Я передам это папе…

В Сан-Фра по-прежнему холода, как будто и не середина июля. Меня мучает сильнейший джетлэг (синдром перемены часового пояса). Я уже три недели в США, но так и живу по евразийскому времени. К тому же Джорджия опережает Калифорнию на три часа. Мой организм запутался во времени и пространстве и постоянно хочет спать. Первый раз в жизни я могу заснуть, сидя на табуретке. Недавно у нас случился очень серьёзный скандал. Вернее, скандал случился у него, он орал на меня за то, что я имею сонный вид и его семья не знает, что обо мне думать.

Потом он извиняется: как бы я ни была не права, он, конечно, не имеет права на меня орать. Всё его проклятая чувствительность и нетерпеливость, которые, кстати, являются его вторым и последним недостатком, о котором он мне ещё не говорил. Но, при этом, разве я не нахожу милым, что он так хочет поскорее сделать меня частью своей семьи? Никто не будет любить меня так, как он!

Из-за скандала приходится отменить обозревательную поездку на верфи и на знаменитый Алькатрац (остров, на котором находилась тюрьма для особо опасных преступников, в настоящее время музей).

Сан-Франциско периодически потряхивает. Землетрясения случаются довольно часто. Первый раз я думаю, что олени запрыгнули на железную крышу, и она прогибается, создавая шум. Может потряхивать ночью, как в люльке. Во время последнего ночного землетрясения прорвало систему водоснабжения, и теперь я могу наблюдать из окна, как сквозь асфальт на проезжей части бьют фонтанчики воды.

Довольно скоро я замечаю, что посуду в доме моем только мы, я и мой жених. И похоже, что из всего дома на работу ходит только он. Остальные пачкают посуду и ходят туда-сюда. К мытью изредка подключается соседка. Мой день начинается с уборки за всеми после завтрака, затем идёт уборка за всеми после ланча, затем с работы приходит мой бойфренд и делает уборку за всеми после ужина. Жена брата имеет обыкновение просто оставлять на столе или, в лучшем случае, ставить в раковину тарелку, чашку или сковородку. Она продолжает жаловаться на бардак, мусорить под себя, требовать власти и обслуживания. Она демонстративно покидает помещение, когда появляюсь я, и открыто грубит ему. После неё всегда остаются какие-то крошки, рассыпанные булавки, присохшие ко всем поверхностям остатки пищи, промасляные полотенца, подгоревшие кастрюли и плита. На полу в гостиной в беспорядке валяются её вещи и грязная обувь. Она полностью, на девяносто девять процентов занимает дом собой. Весь первый этаж, гараж-танцплощадку, гостиную и массажный салон на втором этаже. Она везде, в каждом уголке этого дома. Дорого, должно быть, платить за это всё. Не зря у неё всегда плохое настроение. Поэтому её можно простить.

Неприятно, что клиенты, пришедшие на массаж, пользуются общим, а значит, нашим с бойфрендом, туалетом и душевой. Мне приходится чистить за ними унитаз и мыть душевую кабинку от массажного масла. Они «пьют» жидкое мыло литрами, «обматываются» километрами туалетной бумаги и льют тонны воды. Мы не успеваем подкладывать и подливать. Оттого и пришлось просить у соседки тот злополучный рулон.

Но это ничего, переезд в отдельный дом будет стоить дорого, а мы должны откладывать деньги, если мы хотим купить землю на берегу моря. Мы должны идти к своей мечте, не сворачивая.

Два-три раза в неделю мы едем в Уолмарт и запасаемся продуктами на сумму с одним-двумя нулями. Продукты разлетаются быстро, семья брата в магазин почти не ходит. Только изредка покупают «по чуть-чуть» и в основном «стреляют» продукты у нас, объясняя это тем, что они вегетарианцы и им много не надо. Взяли немного моркови, пару луковиц, полтыквы, отлили масла, съели мороженое. «И им выгодно, и нам не накладно». И так каждый день.

Имеется в виду, что мы тоже можем брать у них всё что угодно, но предварительно всё же поставив их в известность. А так как у них никогда ничего нет, то ни спрашивать, ни брать нечего.

«Конечно, им приходится выкладывать львиную долю на содержание такого большого дома. Не зря у них стресс. У нас же всего одна маленькая комнатка. А значит, не так дорого», – оправдываю их я. Иногда они «заимствуют» что-нибудь и у соседки. Соседка высказывает мне:

– Опять твой бойфренд съел мои спагетти!

Старясь не нервничать, я отвечаю, что он даже ещё не приходил с работы, зато в доме живут и другие люди…

– Ну, конечно! Кто же, кроме него, мог это сделать?

Я прикусываю язык: «Не скандаль. Это не имеет смысла. Ни к чему её перевоспитывать. Надо просто готовиться к переезду».

Мой бойфренд предпочитает пропускать мимо ушей подобные инсинуации. На уговоры подыскать недорогое жильё реагирует болезненно и продолжает толкать меня на общение с этой кучкой не слишком дружелюбных людей.

Я уступаю. Жертвы ради любви – сладкие жертвы.

На общей территории я пытаюсь нащупать новые темы для разговора. Например, когда жена брата, в очередной раз, окрашивает волосы в фиолетовый, я начинаю разговор о краске для волос и по ходу беседы спрашиваю:

– А какой у тебя свой естественный цвет?

– О, мой цвет очень скучный и неинтересный. Ну, вот как у тебя…

Мой бойфренд чем-то травится. Весь день он лежит и под вечер, наконец, чувствует голод. Но в холодильнике «ни души». Лицензии на вождение машины в США у меня ещё нет, а чтобы попасть в ближайший магазин, нужно довольно долго спускаться к подножию холма. Это ещё ничего, но потом придётся карабкаться вверх с набитой сумкой, что уже сложнее. На этом холме, без автомобиля вы почти совсем отрезаны от мира. На просьбу съездить за продуктами соседка отвечает: «Я занята», и закрывает дверь. Можете себе представить русскую или мексиканскую женщину, которая отказалась бы помочь больному? Я не могу. Соседка, ты уже не мексиканка.

Сам он подрывается по первому требованию и летит в любой конец Ист Бэй, если кому-то из них что-нибудь нужно. Пусть это сущая ерунда, как, например, забытая шляпа снохи, которая будет хорошо сочетаться с её костюмом. Он хватает шляпу и летит, бросив всё, в том числе и наши с ним общие дела.

Семья обычно заимствует больше продуктов, чем им нужно. Недоеденное щедро летит в компост. Я постоянно недосчитываюсь ингредиентов. И мне приходится кардинально менять рецептуру. Например, невозможно приготовить запланированный ранее грибной жюльен, если грибы «позаимствованы» вегетарианцами и подгоревшая сковородка уже отмокает в раковине. Просто жарю картошку с морковью и луком. Но побыстрее, пока и это не ушло.

Наконец, обращаю на это внимание своего бойфренда. Мой бойфренд, намывая их посуду, прикрикивает на меня. Он думал обо мне лучше! Мне надо научиться делиться. Я очень его разочаровываю! Я с болью понимаю, что моё мнение не значит для него и выеденного яйца.

Приходится идти на мелкие хитрости. Например, закупать побольше не вегетарианского мяса, специально для вегетарианцев, или нелюбимые ими сорта мороженого.

А в гостиной тем временем сноха бросает фразы типа:

– Смотрите, какой бардак в доме! Твой бойфренд не любит чистоту, Анна. Его не заставишь убираться.

– И он опять съел мои спагетти. Такой уж человек, – поддакивает соседка.

Очень хочется приложиться горячей сковородкой к наглому лицу предполагаемой родственницы и её «шестёрки»…

Чтобы избежать непреодолимого искушения, урезаю вылазки на общественную территорию, что приковывает меня к двухметровой кровати в шестиметровой комнате.

Это провоцирует новые скандалы с моим бойфрендом: я не понимаю их культуры. Он достоин лучшего отношения. Я не смею критиковать его семью. Скандалы заканчиваются примерно так: хоть я и опять не права, ему не стоило так орать. Но он мне поможет. Главное, мне больше не надо бояться чувствовать и быть слабой. Я в безопасности, и у меня теперь есть тот, кто будет всегда рядом с сильным плечом наготове. И так далее.

Я чувствую, что устала от удручающего бездействия. Мне надо найти занятие. Я в Калифорнии, а значит, индустрия кино здесь очень развита. Почему бы и нет? Как когда-то в Индии… Сказано – сделано. Займусь кино.

Один из клиентов, приходящих на массаж, владелец местной типографии. Разговариваюсь с ним, и он предлагает сделать моё демонстрационное фото. Одна из фотографий сессии так ему нравится, что он печатает её, в подарок, на огромном постере, метр на полтора. Но просит не показывать его своей массажистке. Она уже четыре года ждёт, когда он напечатает на таком же постере её свадебную фотографию. Но он всё никак не находит времени.

В гостиной мой неосторожный бойфренд гордо, перед всеми, разворачивает постер. «Ведь слышал же просьбу!» Жена брата встаёт и молча уходит к себе. Немая сцена. Мой бойфренд срывается и бежит за ней: «Что случилось? Всё ли в порядке?» Только что он ещё больше усложнил ситуацию в этом и без того непростом пространстве…

Мне очень хочется переехать и жить отдельно. Я устала от напряжения в доме. Но, я понимаю, отдельный дом будет стоить недёшево. Здесь же приходится платить только за одну малометражную комнату, плюс вода и электричество за двоих. И всё.

Но каково же моё изумление, когда выясняется, что плата за дом делится на количество человек, а не на размер занимаемой ими площади и даже не на количество комнат! Что? Мой бойфренд вносит практически половину ренты за дом, и аренда отдельного домика будет стоить почти в два раза дешевле?!

Электричество и вода тоже делятся на количество человек, но без учёта клиентов, приходящих на массаж, а значит, мой дурак платит и за клиентов. То есть как бы оплачивает бизнес снохи из своего кармана. Мы ютимся в шестиметровой комнате, забиваем холодильник по два раза на неделе, чистим за клиентами туалет, и при этом с нами ещё и обращаются, как с «золушками». И это считается нормой вещей! И мой бойфренд всё ещё не хочет «бросать свою семью» и в ответ на все попытки уговоров орёт на меня, как умалишённый. Надо же, какие они разные с братом! Брат под каблуком своей жены и явно не гнушается проехаться на шее старшенького.

Я в полном замешательстве. Мне тут приходится иметь дело с чем-то, чего я совсем не ожидала по началу. У меня полное ощущение, что я попала в какую-то секту, где всё подчиняется особой сектантской логике. И мой бойфренд прав: эту логику я, действительно, не понимаю.

Я всё реже и реже выхожу из комнаты и целыми днями сижу с гитарой, играю гаммы. Гитара помогает держаться. Я много хожу – по пятнадцать километров в день. Обошла весь парк Тильден вдоль и поперёк. Знаю все тропинки и перезнакомилась со всеми оленями.

Начинаю заниматься кино. Однажды утром, перед съёмками, едва я успеваю продрать глаза, мой мужчина орёт на меня особенно показательно, брызгая слюной, пританцовывая и указуя на меня перстом. Причина: что-то с будильником. То ли прозвонил, то ли не прозвонил, плюс я неблагодарна и не коммуникабельна, да и вообще стресс на работе.

Через полчаса меня забирает съёмочная машина. Съёмка будет происходить в одном из баров города Санта-Круз. Я играю весёлую барменшу, которая выгоняет из заведения посетителя-забияку. Одежда в стиле элегантной небрежности, но с декольте. Ехать около сорока минут.

– Из твоей спальни вид на бухту и Голден Гейт? – восхищённо спрашивает девушка за рулём.

– Да.

– Супер! – в голосе слышится зависть.

Её выражение лица говорит: «Да, мне так не жить!»

– Здорово, наверное, жить в таком доме?

– Здорово.

На съёмках, во время перерыва, у меня случается истерический припадок, и я рыдаю на груди у «забияки», которого должна изгонять. Началось с того, что бедолага задал мне пару невинных вопросов:

– А здесь что делаешь?

– Я здесь из-за мужчины. Познакомились в Таиланде. Собираемся пожениться.

– Какая романтическая история! Ты счастлива? Это главное.

– А ещё у меня великолепный вид из спальни, – добавляю я, уже с искривлённой рыданием физиономией.

Такое случалось со мной в жизни всего пару-тройку раз, но всегда в самый неуместный момент.

Испуганный американский актёр, которого я вижу впервые в жизни, зовёт меня пожить к нему и подает мне салфетки.

Через десять минут, в туалете бара, я замазываю следы слёз. Хорошо, что тонны косметики – это одно из требований режиссёра. «Забияка», со скорбно-участливым выражением лица, ждёт меня у двери туалета с чашкой сладкого горячего чая.

– Это должно помочь. Будь умницей.

С помощью «забияки» удаётся скрыть истерику от остальных членов съёмочной группы. Но мне до сих пор неудобно перед этим заботливым человеком.

Были и другие съёмки, менее драматичные. Например, такая: реклама алкогольной продукции. Молодой человек находит на берегу океана ящик с алкоголем, и вся его компания надирается в стельку. Молодой человек становится популярен, и все наперебой стараются ему угодить. Моя роль – соблазнительно кормить его виноградом прямо с лозы. Потом мы все танцуем регги на пляже. Крупным планом показан логотип алкогольной компании.

Или другая. Видеоклип для песни в стиле кантри. Съёмки происходят в «доме по соседству». В видеоклипе мужчина пытается вернуть женщину. Женщина – это я. В самом начале мужчина сидит во дворе дома, играя на гитаре и с тоской глядя на мою фотографию. Фотографию показывают крупным планом, мужчина вздыхает. Мимо него, как видение, прохожу я. Этим режиссёр хочет показать, насколько сильно я засела в мозгу у главного героя. Далее мужчина приходит ко мне с цветами, и я захлопываю дверь у него перед носом. Затем он приходит опять и преподносит мне другие цветы, я слушаю немного дольше, но дверь всё же захлопываю. И так несколько раз. Под конец он все же случайно застаёт меня в саду, одну. Я, накрашенная и на каблуках, уютно устроилась на жёстком, неустойчивом стуле. Он преподносит мне обручальное кольцо, вместе с букетом прекрасных пластмассовых цветов, и я падаю к нему в объятья. Хеппи энд.

Однажды приходится отказаться. Это съёмки рекламы кроссовок «Найк». Нужно просто бежать трусцой в группе людей. По иронии отказываюсь потому, что заказчик неплохо платит и деньги проходят по всем документам, а у меня нет разрешения на работу, и я не хочу проблем с правительством и не хочу, чтобы меня депортировали за нарушение визовой политики. Я хочу быть свободной в передвижениях.

Была и короткометражка. Солдат возвращается с войны в Сан-Франциско. Он простужен и жестоко кашляет. На лбу у него большая ссадина. Эту ссадину гримёрша накладывала в течение часа. Но мест в гостинице нет. В городе «бушует» Хэллоуин и все наряжены в карнавальные костюмы.

– Что, неужели нет ни одного места?!

– Нет, ни одного.

Солдат обессилено облокачивается на стойку.

– Он может остановиться в моей комнате… если, конечно, он не возражает… – это уже говорю я. Я играю сексуально озабоченную незнакомку в костюме кошки.

Происходит короткий разговор. Солдат со мной нелюбезен. Всё, что он хочет – это спать и чтобы его оставили в покое.

– Ну и проваливай! Не очень-то и хотелось! – обижаюсь я.

Но напоследок всё же добавляю:

– Я в третьем номере. Если что…

Режиссёр хочет, чтобы сцена была как можно более буффонадной и жанровой. Я наигрываю, нет мочи. Трачу, что называется, себя.

В общем, как говорится, погружаюсь в творчество, чтобы забыться.

После съёмок возвращаюсь в дом. Все домочадцы в гостиной, мой бойфренд задаёт мне вопрос о том, как я провела сегодняшний день (очередная попытка завязать разговор с общественностью). Я рассказываю. Никто не реагирует. Только соседка бросает:

– В костюме кошки? Это отвратительно.

Мой бойфренд пропускает это мимо ушей. Дальше в гостиной происходит типовая беседа, к которой мы демонстративно не приглашены.

Соседка:

– Мы решили стать более сознательными и сделать первый шаг к вегетарианству. Больше никаких сосисок! Теперь мы будем есть только хороший стейк.

– Очень хорошо, – отвечает сноха, – хорошо, прежде всего, для вас самих!

Да, это очень хорошо! Да здравствует вегетарианство! Я-то думала, такое бывает только в анекдотах. Эти граждане считают, что корова выживает, после того как у неё вырезают стейк. Вот сосиска, та действительно опасна для здоровья животного. А всё остальное кто будет есть? Делают шаг к вегетарианству, употребляя только лучшие куски. Какое браконьерское отношение! Я ухожу в комнату. Мой бойфренд на меня злится.

Вообще, отношение к продуктам в заевшихся странах очень вольное. Половина ещё не остывшей курицы летит в мусорный контейнер.

– Почему?

– Завтра она будет невкусная.

Зачем же ты заграбастала целую курицу, если тебе на следующий день невкусно? Ты что, надеялась сожрать её всю? Зачем ты набрала столько овощей, если через три дня всё это идёт в компост? Зачем ты набираешь ещё и ещё? Потому, что ты можешь? Почему тогда ты с таким самодовольством разговариваешь о проблемах экологии и голодных детях Африки? Разговариваешь так, как будто ты по их сторону баррикад, обличаешь Уоллстрит. Ты сама и есть «Уоллстрит». Да нет, ешь всё что хочешь и сколько хочешь, но не надкусывай ты все котлеты, которые не сможешь сожрать. Будь ты, в конце концов, хоть немного ответственной за ресурсы природы. Не переводи продукты в мусор. Многие из вас уже не только на мясоедов – на людоедов похожи…

Так, стоп! Надо просто готовиться к переезду. Бойфренд злится ещё больше.

Как-то выбираемся с бойфрендом на знаменитый гей-парад Сан-Франциско. Очень красочное зрелище! Самые разные варианты пар. По улицам ходят нежные, томные мужчины «в глазах поволока» и сильные женщины в клетчатых фланелевых рубахах. Всюду замысловатые, экстравагантные костюмы и колоритная раскраска. Много обуви на платформе.

Мужчина моей мечты продолжает срывать на мне плохое настроение.

– Хей, мэн, ты бы лучше держал её крепче! Мы идём! – вопит кучка сильных разноцветных женщин.

Я думаю про себя: «Действительно, после таких вот „мужчин мечты“ женщины и становятся лесбиянками…»

Не удивлюсь, если у каждой из них было вот по такому… А уж двое «мечт» точно конвертируют вашу ориентацию.

К тому моменту я уже совсем привыкла, что на меня либо постоянно орут, либо бросают косые взгляды. И почти поверила, что это за то, что я «настолько некоммуникабельна и асоциальна».

У меня больше нет иллюзий. Я понимаю, что мужчина мечты совсем и не мечта, и не подарок. Что он завёл меня, как домашнее животное, и, по первоначальному проекту, я должна была исполнять забавные куплеты для увеселения его семьи. Эти забавные куплеты, а вовсе не моё мнение, и должны были стать моим «активным вкладом в наши общие дела». И поскольку я сопротивляюсь, стараюсь сохранить свою идентификацию, не хочу надевать форменную местную одежду, которую он мне покупает, и думать так, как здесь принято думать, у нас и возникает «недопонимание».

Но никто не без дефектов. Нужно мириться с человеческими недостатками. Идеальных мужчин не бывает. У него всё ещё полно достоинств: золотые руки, доброта, щедрость, чувствительность… Надо только уговорить его переехать…

Изредка выезжаю в Сан-Франциско. Дома сидеть нет мочи. Однажды меня заносит в гей-район Кастро. Сан-Франциско, вообще, считается гей-столицей Америки. С виду нормальный район, ничего особенного. Ну, раз приехала, надо хоть выпить. Захожу в бар, беру кружечку нефильтрованного. Рядом сидит небритый томный дяденька, с пузиком, недельной небритостью и глазами с поволокой. Знакомимся. Он гей. Недельная небритость и кружка пива посреди бела дня – это оттого, что недавно он пережил размолвку со своим бойфрендом и теперь у него разбито сердце. Он чувствует себя толстым и некрасивым.

– Добро пожаловать в клуб! У меня тоже разбито сердце, и я тоже чувствую себя толстой и некрасивой.

Мы жалуемся друг другу на негодяев-мужчин, которые делают с нами, что хотят.

– Ну, надо же! – продолжает уже подвыпивший новый знакомый. – Все мои серьёзные отношения были с евреями, и каждого из них звали Дэйв.

Дэйв недавно прислал ему эсэмэску, спрашивал, как дела. Наверное, скучает. Мой непутёвый тоже эсэмэсит.

Ну, вечер приближается, все в бар, мы из бара. Поболтали девчонки – и у обеих легче на душе.

– Удачи с Дэйвом!

– И тебе удачи!

Сан-Франциско – город широких взглядов, очень терпимый к меньшинствам. Вплоть до того, что пару раз приходится объясняться, почему я белая, да ещё и не лесбиянка. Объясняться, почти стыдясь своей белой гетеросексуальности, как консервативности и фундаментализма.

В ближайшем окружении друзей разражается драма. Американка индийского происхождения желает развестись со своим мужем ирландского происхождения, потому что хочет иметь коричневого (не белого) ребёнка. (Первый ребёнок у них неожиданно получился белый и рыжий, как сам ирландец.)

Белые тихонько, вполголоса обсуждают этот вопрос:

– Что, если бы подобное сказала белая женщина? Её бы обвинили в расизме.

Да, что говорить, вот слова той же самой соседки, американки-мексиканки, человека широких взглядов:

– Что это? Фу, это пища белых. Мы такого не едим, – говорит она, морща нос.

Если бы я сказала: «Такос? Фу, это пища коричневых. Мы, белые, такого не едим…»

Я улыбаюсь этой мысли. Меня бы тут же растащили по кускам всей толпой, и коричневые, и чёрные, и даже белые. Вот как их вымуштровали, заставили растекаться сладенькой, неискренней кашкой.

Но мне так говорить не придётся. Я официально заявляю:

– Я люблю мексиканскую еду и мексиканскую культуру.

Я вообще люблю еду. И жизнь была бы скучна, если бы была однообразна.

В полный голос белые на несправедливость указать не могут. Могут только шушукаться. Указание на расизм по отношению к белому расценивается как расизм. Обвинение в расизме здесь – очень тяжёлое обвинение. Двойные стандарты в вопросах расизма в широком ходу.

У нас подобное происходит в России. Уже очень не модно сказать «я – русская». Сейчас говорят «я – россиянка». А я вот – русская! Ну, и россиянка тоже, но во вторую очередь.

Едем на горячие источники и на реку Юба. Всего ничего отъехали, а климат уже намного лучше. Там лето и «Калифорния». И нет неприятных людей.

Я забываю о снохе, соседке и брате. Юба полна голубых омутов и безлюдных скрытых пляжей. Идеальное место для купаний нагишом.… Но время неумолимо идёт. Мы возвращаемся обратно. Где-то в районе Сакраменто я вздыхаю:

– Хорошая была поездка.

– Да, беби. Видишь, хорошо быть – может! – воркует он.

– Да! Вот бы ещё не возвращаться в этот дом!..

Истерический вопль заглушает гул мотора. Он исступлённо орёт, переходя на визг и почти бросая руль, как психически ненормальный. Я до предела некоммуникабельна. Он думал, я его маленький ангел, а я человек низшей категории, потому что мои мысли на нижнем уровне чакр. Он делает всё возможное, а я… Он достоин лучшего!

Оживлённые разговоры затихают, когда я вхожу в гостиную. Повисает молчание. Домочадцы издевательски переглядываются друг с другом, закатывают глаза и поджимают губы. Я слышу саркастический шёпот за своей спиной.

– Мы должны переехать отсюда, иначе у нас ничего не получится! Я больше не могу оставаться в этом враждебном пространстве…

Далее опять по накатанной: я нахожусь на низшей ступени развития (это моё любимое). Но он мне поможет встать в один ряд с собой и его семьёй. Мне повезло, что его любовь ко мне так сильна, что её не убить даже таким демонстративным пренебрежением к его семейным ценностям. Про мою низшую категорию он говорит мягко, как бы стараясь донести до меня мысль, не раня моих чувств и достоинства, как хороший наставник. Если бы мне рассказали подобное год назад, я вряд ли поверила бы.

– А тебе не приходило в голову, что для того, чтобы две стороны наладили отношения, нужно, чтобы обе стороны шли в направлении друг друга? Усилий одной стороны не достаточно.

– Они просто не знают, что о тебе думать. Их можно понять. Что ты сделала для того, чтобы они тебя полюбили?

«А почему я вообще должна что-то делать, чтобы они меня полюбили? Почему они ничего не сделали, чтобы я их полюбила, а даже очень наоборот? Почему мы все должны были что-то делать, если я приехала к нему, а не к ним?»

– А твоей кусачей снохе—новозеландке тоже пришлось пройти через подобную инициацию, или её всё-таки встретили теплее?

– Не смей так говорить про мою невестку! Если мне придётся сделать выбор между тобой и моей семьёй, выбор будет не в твою пользу.

Это звучит, как оплеуха. Я даже не могла этого ожидать. Зачем он вообще это сказал? Мне и в голову не приходило ставить его перед таким выбором. Я просто хочу переехать…

Судя по письмам и словам этого человека, написанным и сказанным тысячи раз, я когда-то была самым главным в его жизни. «Не бойся, беби. Я никогда тебя не разочарую. Вот увидишь!» Почку он мне свою отдаст. «И глаз».

Как же так? Надавать обещаний и сделать всё наоборот: требовать, чтобы я отдала свой глаз и почку его так называемой семье.

– Зачем же ты всё это говорил, писал?!

– Мне просто так хотелось, чтобы это было правдой!..

Итак, я живу с очень неприятными людьми, мой мужчина стоит на стороне этих людей и защищать меня не собирается. Мало того, я сама себя не могу защищать, у меня связаны руки. Он мне их связал. Ради него я должна строить хорошую мину при плохой игре и улыбаться. Я не имею права конфликтовать.

Как-то, с тоски, пошла на сальса-пати. Одна, потому что никто больше не вызвался идти со мной. Возвращалась поздно. С подножия холма позвонила бойфренду. Он должен был меня встретить. Бойфренд предложил мне взять такси, поскольку он «очень устал» и уже собирается спать. Я язвлю про себя: «Если бы я везла шляпу снохи, всё было бы по-другому».

Знаете, что такое синдром звенящих чемоданов? Это когда чемоданы говорят тебе, звеня: «Набей меня тряпьём и сваливай!»

Всем домом идём на декомпрессию самого знаменитого, на данный момент, американского фестиваля «Горящий Человек» или «Burning man decompression». Сам фестиваль проходит в пустыне штата Невада, а вот так называемая декомпрессия, парой месяцев позже, в Сан-Франциско. Люди наряжены в самые безумные костюмы, оставшиеся ещё с фестиваля. Некоторые персонажи бродят по выделенной территории абсолютно голые, полностью выкрашенные краской, потряхивая позолоченными гениталиями. Голое раскрашенное тело – особый почерк «Горящего Человека».

Встречаем множество друзей. Они ещё не знают, что я такая некоммуникабельная, поэтому общение идёт без проблем. Моего бойфренда все любят. Он всегда спешит на помощь по первому зову.

– Это моя гёлфренд Анна, кто ещё не знает. Мы романтично познакомились в Таиланде, и она влюбилась в меня с первого взгляда, – он весь нежность, юмор и забота.

– Ха-ха-ха, – смеётся его знакомый, – я тоже влюбился в тебя с первого взгляда. – Ты самый хороший парень из всех, кого я знаю, дружище.

«Знали бы вы, как он умеет визжать, брызжа слюной. И как может быть глух и слеп, и даже подл», – думаю я.

«Да, мы говорим об одном и том же человеке. Об этом прекрасном герое. За время нашего знакомства он ни разу не повысил голос ни на кого, кроме меня. Тебе он нравится, потому что ты не в категории „гёлфренд“. Всё, что в нём есть плохого, он припас для неё, для женщины, которой не посчастливится быть с ним рядом. Хотя я до сих пор могу сказать, что хотела бы иметь такого друга, соседа, деверя, попутчика, но только не партнёра по жизни».

В мой день рождения, с самого утра, бойфренд заявляет, что его бизнес, как я знаю, слегка претерпевает кризис, а затраты только растут, поэтому подарка на день рождения мне не будет. Вместо этого мы поедем в музей.

«Ну, и чёрт с ним! – я равнодушно отворачиваюсь. – Конечно, когда семья „недоедает“, нужно сэкономить на носовом платочке для любимой женщины».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.