13

13

Но сперва — кто же эти живые люди, составляющие армянский народ, свыше двух с половиной тысяч лет с невероятным упорством и настойчивостью тяготевший к родной армянской земле, — и тем упорнее, чем больше разбрасывала его судьба по всем остальным странам?

Армяне — один из древнейших народов мира. Название «армен» упоминается впервые в конце VI века до нашей эры.

Возле иранского города Керманшаха на Бисутунской скале сохранились клинообразные надписи персидского царя Дария Гистаспа на трех языках — древнеперсидском, мидийском и вавилонском. В этих надписях упоминается об армянах как о самостоятельном народе, имевшем свое государство, и рассказывается о поразительном упорстве и мужестве, с каким они в пяти сражениях, борясь с превышавшим их численно завоевателем, отчаянно отстаивали свою независимость. Вот эти места:

«Говорит царь Дарий: Армянина Дадрша, слугу своего, я отправил в Армению, сказав ему: иди разбей мятежников, не повинующихся мне. Дадрш выступил. Когда он прибыл в Армению, мятежники, собравши свои силы, пошли на него войной. Есть в Армении город под названием Зуза; тут они дали сражение 8-го числа месяца Туравахара (19 апреля 521 года). Аурамазда мне помог: помощию Аурамазды войско мое жестоко разбило войско мятежников… Говорит царь Дарий: вторично собрали свои силы мятежники и пошли против Дадрша войной. Есть в Армении крепость под названием Тигра; там дали они сражение 18-го Туравахара (28 апреля). Аурамазда мне помог: помощию Аурамазды войско мое жестоко разбило мятежников… Говорит царь Дарий: в третий раз собрали свои силы мятежники и пошли против Дадрша войной. Есть в Армении крепость под названием Ухяма; там дали они сражение 9-го числа месяца Тайграчи (20 мая). Аурамазда мне помог: милостию Аурамазды войско мое жестоко разбило мятежников. После того Дадрш ждал меня, пока я прибыл в Мидию…

Говорит царь Дарий: после того отправил я в Армению Вахумису Перса, слугу своего, сказав ему: иди разбей войско мятежников, не повинующихся мне. Вахумиса выступил. Когда он прибыл в Армению, мятежники, собравши свои силы, пошли на него войной. Есть в Ассирии область под названием Иззала; там дали они сражение 15-го числа месяца Анамака (18 января 520 года). Аурамазда мне помог: милостию Аурамазды войско мое жестоко разбило мятежников… Говорит царь Дарий: снова собрали мятежники свои силы и пошли войной против Вахумисы. Есть в Армении область под названием Аутияра; тут дали они сражение 30 Туравахара (1 июня 520 года). Аурамазда мне помог: милостию Аурамазды войско мое жестоко разбило мятежников».

Профессор Г. А. Халатьянц, по книге которого «Очерк истории Армении» я цитирую Бисутунскую надпись, комментируя ее, говорит, что армяне «последовательно разбивали персов и даже наступали в Ассирию», покуда «араратская династия не была упразднена Дарием, и страна, подобно другим вассальным государствам, была обращена в сатрапию». Произошло это в 519 году, то есть в VI веке до нашей эры. Понятно, что для античных писателей Запада армяне уже были древним народом.

Предки армян искони жили у подножия Арарата. Моисей Хоренский, крупнейший из древних армянских летописцев, рассказывает о легендарной истории праотца всех армян, Гайка, вычитанной из «ученой книги», якобы переведенной с халдейского на греческий и найденной в Ниневийском архиве некиим сириянином, Мар-Абасом Катиной, «мужем разумным и сведущим в халдейской и греческой письменности»: когда праотец Гайк со своим сыном Арменаком и другими сынами, дочерьми и внуками, «числом около трех сот», не желая покориться вавилонскому царю Бэлу, вышел из Вавилона и пришел поселиться в землю Араратскую, «у подошвы одной горы на поляне», то выбранное им место поселения не было необитаемым, а там «жило уже небольшое число прежде рассеявшихся людей, которых Гайк подчинил себе»[44]. В другом месте Моисей Хоренский приводит об этом событии целую цитату из Мар-Абаса Катины:

«На южной стороне этой равнины, близ горы с продольным основанием, еще прежде жило небольшое число людей, которые добровольно покорились полубогу».

И в третий раз возвращается Моисей Хоренский к тому же факту, как бы особо привлекая к нему внимание, потому что считает его немаловажным:

«…Историк говорит нечто [достойное] удивления: „до прихода коренного предка нашего, Гайка, во многих местах нашей страны разбросанно жило небольшое число людей“»[45].

У Гекатея Милетского в одном из фрагментов (№ 190) сохранилось свидетельство о хайях:

«Рядом с землей вехиров живут хои, с хоями соседят с востока дизиры».

Советский ученый говорит по этому поводу:

«В имени племени хои можно видеть последний пережиток именования древнейшего народа, жившего за 1300 лет до нашей эры в Армении: хайаса. О государстве Хайаса, войнах против его царей и договорах с ними много говорят хеттские летописи»[46].

Сами армяне всегда, на протяжении всей своей истории, называли себя хайями, то есть сынами Гайка, а свою родину — Хайастан, то есть страною хайев. Но всеми другими народами они назывались армянами, а страна их — Арменией. Под этим именем мы встречаем их у Геродота, Страбона, Ксенофонта, Тацита, и оно же осталось у них и по сегодняшний день. Новейшие исследования приводят любопытные свидетельства о древнем родстве армян со скифами. Вот что читаем об этом у академика Гр. А. Капанцяна:

«Киммеры и саки, эти перекроители этнической и политической карты древней Малой Азии, начиная с конца восьмого века до нашей эры, оказывают сильное давление и на хайасцез, либо подчинив их себе, либо же сделав их своими союзниками в борьбе с ассирийцами, а возможно и с урартцами… Армянский первый „венценосец“ Гаройр Ска-орди (то есть сын сака), несомненно, сакского (скифского) происхождения, и недаром армянский историк Корюн армян называет „асканазским домом“ от имени Ашкеназ, считаемого скифом (саком)»…

Академик Капанцян приводит даже некоторые общие слова у армян и у саков (скифов), такие, как «книга» (арм. Knikh — печать); «колдовать» (арм. Khaldeaj — халдей); имя бога Яр (Ярило) (арм. Ар — Ара) и пр., а также легенду об основании города Киева тремя братьями Кий, Щек и Хорив, перекликающуюся с подобной же легендой у армян об основании города Куарс братьями Куар, Хорреан и Мелти[47].

Я привела эту длинную выписку для того, чтоб показать читателю, как рано, с незапамятных времен, начинаются взаимоотношения предков армянского и других закавказских народов со скифами. Эти взаимоотношения отразились и в общности отдельных словесных корней и в сходстве исторической легенды, приведенной у Нестора-летописца. Для нас все эти факты бесконечно дороги и драгоценны, они говорят о том, как издавна, органически связаны были народы, живущие по обе стороны Кавказского хребта, с народами, населявшими территорию древней Руси. В Большой советской энциклопедии (т. 51, «Скифы») при перечислении различных скифских и близких к ним племен сказано по поводу скифов:

«…устанавливается непосредственная преемственность между скифами и позднейшим славянским населением, вошедшим в состав Русского государства».

Так тянутся нити исторического тяготения закавказских народов к русскому — можно сказать — из тьмы веков, из седой древности.

В различные исторические эпохи армянам приходилось сниматься с насиженных мест, покидать родную землю, рассеиваться по чужим странам. Эти массы беженцев на чужбине расслаивались. Зажиточная верхушка обычно приспособлялась к новым условиям, усваивала чужие культурные традиции, делила интересы местных господствующих классов и часто совершенно утрачивала свое национальное лицо[48]. Наоборот, армяне-труженики, особенно беженцы-крестьяне, всегда оставались верными своему национальному началу. Рассеянные по лицу земли, они прочно помнят или представляют себе по рассказам людей бывалых место исхода своих предков — Араратскую долину. Отсюда некоторые черты «землячества», сближающие армян тружеников на чужбине, заставляющие их селиться рядом, на одной улице. Во многих больших городах — в Марселе, во Львове, например, — есть Армянская улица, где рядом селились армяне ремесленники. Это чувство землячества народ пронес через тысячелетия своего рассеяния по земной планете. Он сохранил его в теплом местоимении «ты» армянского языка, до сих пор в величавой своей античности более присущем духу языка вместо обращения на «вы» к единственному лицу, введенного в более позднее время.

Ярким примером верности своему народному началу и в то же время правильности исторического понимания своей классовой задачи может служить армянин пролетарий, кадровый рабочий и коммунист, отдавший свою жизнь за свободу Франции, Мисак Манушян. В детстве он жил в Турции; осиротев, перебрался во Францию, поступил на завод Ситроена, получил пролетарскую закалку, вошел в коммунистическую партию. Но не забыл родного языка — писал по-армянски стихи и редактировал армянский журнал. Немцы, захватив Францию, бросили Манушяна в концлагерь. Он оттуда бежал в Париж и стал командиром Интернациональной партизанской бригады. Были в этой бригаде французы, бельгийцы, испанцы, итальянцы. Манушян с неслыханной смелостью, среди бела дня, на улице в Париже бросил гранату и убил несколько фашистов. Бригада его совершила 150 крупных диверсий, уничтожила графа фон Шёнбурга, отправлявшего французских рабочих в Германию, и фон Риттера, ведавшего дорогами, по которым транспортировалось вооружение на Восточный фронт, против Советского Союза. Осенью 1943 года Манушяна вместе с двадцатью двумя товарищами захватили фашисты. Процесс о нем и его бригаде длился два месяца. Манушяна и его товарищей расстреляли за несколько дней до освобождения Парижа. Когда над городом взвился трехцветный флаг, на могилу партизан пришли с цветами и флагами представители всех французских партий, объединенных Комитетом сопротивления, и одну из улиц Парижа назвали Рю Манушян — улицей Манушяна. Перед смертью Манушян просил жену поехать в Советскую Армению, и жена его, Мелинэ, отправилась в долгий путь по освобожденным дорогам, запруженным солдатами, мимо разрушенных городов, испепеленных деревень в Советскую Армению, храня на груди предсмертное письмо мужа, переданное ей через Красный Крест. Мисак Манушян писал, что умирает спокойно и с ясной головой, просил ее уехать в Советскую Армению, повезти туда его стихи, передать поклон родной земле.

Как только в огне Великой Октябрьской социалистической революции родилась Советская Армения и впервые за много сот лет армянский крестьянин вышел спокойно засевать родную землю, зная, что так же спокойно соберет урожай и никто уже не будет стоять над ним с оружием, никто не сожжет его дом, не вырежет его семью, не угонит корову, — многие зарубежные армяне-труженики потянулись на родину.

В конце 1949 года Ереванская киностудия выпустила очерк «За Биченагским перевалом». Фильм посвящен передовому в Армении колхозу «Бекум» («Перелом») и одному из таких тружеников, Айрапету Агаджановичу Симоняну, приехавшему в Советскую Армению из Ирана.

Айрапету Симоняну было тогда 48 лет. В 1946 году вместе с большой группой зарубежных армян он впервые вступил на советскую землю. Айрапет Симоняи был принят в члены высокогорной артели «Бекум» Сисианского района и стал во главе звена высокого урожая.

За три года в семье переселенца произошли большие перемены. Она живет в светлом, благоустроенном доме, построенном на средства, отпущенные в кредит советским государством. В личном пользовании Симоняна овцы, птица, огород. В 1949 году на заработанные трудодни Симоиян получил более 100 пудов хлеба, 30 пудов картофеля, 140 килограммов масла, сыра, меда…

В Ереване на кабельном заводе работает прекрасный, знающий мастер Ерванд Утуджян. Он много перевидал на своем веку. Родился в Смирне и пережил турецко-армянскую резню; бежал от нее в Грецию; из Греции в поисках работы добрался до Франции и здесь, в городе Лионе, у фабриканта Граммона проработал на кабельном заводе 23 года.

«Целых двадцать три года своей жизни отдал я Граммону, — рассказывает Утуджян. — Работал в полном смысле в поте лица, а не смог получить в Лионе даже отдельной комнатушки. Нас там за людей не считали, у нас была кличка „sales etrangers“ — грязные иностранцы, Да мы и жили в грязи, в нищете, в холоде. Климат в Лионе ужасный, туманы, дожди, вода питьевая для бедняков отвратительна. И вот я перебрался на родную землю, в Советскую республику Армению. Нельзя передать словами, что переживаешь. Ты вдруг чувствуешь, что ты сам, жена твоя, дети твои стали людьми, стали гражданами, полноправными, полноценными. И то, что попрекают, что презирают в стране капиталистов, труд твой, мозолистые твои руки, — здесь дает тебе право гражданства, дает право гордо носить голову на плечах, гордо ходить по улице. Я стал расти. Поступил на Ереванский кабельный завод простым чернорабочим; через два месяца сделался мастером; а еще через два — заведующим отделом. Выполняю 150 и более процентов. Мы с ноября уже выполнили годовой план. Говорю „мы“, — а кто стал бы у Граммона говорить „мы“! И я радуюсь на жену мою, глядя, как она культурно живет, как ходит в кино, в театр… Да всего не высказать, что рвется из души!»

Таких, как Утуджян, много сейчас на заводах и фабриках Армении. Есть среди репатриантов и большие ученые, например бывший профессор Сорбонны, химик-почвовед Мкртыч Тер-Карапетян. Он получил в Ереване в свое распоряжение лабораторию и создает для республики много полезного. Так, из хлопковых отбросов и овсяной лузги при помощи гидролиза он вырастил дрожжи, а из этих дрожжей извлек дешевый полноценный белок для подкормки животных, близко подходящий к белку животного производства. Но гидролиз стоит дорого, и тогда профессор Тер-Карапетян сам сконструировал аппарат, в девять раз ускоряющий производство дрожжей и обходящийся без компрессора. Называется этот аппарат «новая ускоренная пропеллерная установка».

В огромном большинстве своем репатрианты отлично прижились в новых для них условиях, давших им возможность полного творческого раскрытия своих сил. Преобладающая их масса — люди труда, выходцы из рабочего класса, члены зарубежных коммунистических партий, беднейшие представители крестьянства.

Как-то несколько лет назад, весенним вечером, в свежем, похолодевшем воздухе я услышала звуки французской речи, — мы тогда подъезжали к новому, еще не достроенному, но уже полному народа клубу в поселке Нор-Себастия, в нескольких километрах от Еревана. Все вокруг было армянское: и черное низкое небо с очень крупными, близкими звездами; и плоскокрышие новые домики с глинобитным забором, с молодыми, недавно посаженными деревцами, едва распустившимися в прохладе еще очень ранней горной весны; и корпус новой шелкоткацкой фабрики с освещенными окнами; и арычок вдоль дороги, веселый, раздувшийся от таяния снега в горах, — а речь не армянская.

Шли две девушки в клуб, видимо очень торопясь, чтобы успеть захватить места; мелькнули в свете фар темно-румяные щеки, взбитые колбаской надо лбом черные густые волосы; хорошие женские армянские глаза с их вечной великотруженической кротостью, — и французские слова! Это были замечательные ткачихи, вернувшиеся на родину из Валансьена. Остановив их, мы разговорились с ними. И на вопрос: «Ну, что вы там делали, во Франции, как там жили?» — они ответили совершенно по-простонародному, как говорит во Франции крестьянство, с безличной частичкой «оп», заменяющей самоуверенное и индивидуальное местоимение «je» (я): «on a travaille». В буквальном переводе — «оно работалось», о себе как бы в третьем лице, но в третьем лице от всех земляков. Это, по правде, и непереводимо в точности, но сразу говорит вам о том, с каким классом там жили и общались армянские труженицы.

Величайшим счастьем для всех этих людей, не имевших на чужбине никакой перспективы, было возвращение на советскую родину.

В старой народной песне «Крунк» изгнанник спрашивает у пролетающего журавля:

«Крунк! Куда летишь? Крик твой — слов сильней!

Крунк! Из стран родных нет ли хоть вестей»[49].

(Перевод В. Брюсова)

Но в этой старой песне крунк не отвечает: хороших вестей нет. Ответ изгнаннику дала другая, новая песня, написанная молодым советским поэтом Геворком Эмином. В ней журавль, покинувший «опаленные кровли», «пожары», «поломанные гнезда» Армении, спустя годы снова возвращается — и не узнает ее: на прежних пепелищах цветут сады, птицы вернулись в гнезда. Поэт посылает журавля к изгнанникам вестником счастья, зовущим их на родину.

ПЕСНЯ О ЖУРАВЛЕ

Ты, улетая, на крыльях нес

Пепел Армении,

Были глаза твои полны слез

В годы гонения.

Тихо курлыкал ты: «Не вернусь

В долы зеленые,—

Там только смерть, стенанья да грусть,

Кровли спаленные».

Где ж от армянской кручины, где

Спрятаться, странствуя?

Видел на суше ты, на воде

Долю армянскую.

Слышал ты кинувших край родной

Сирых изгнанников,

Слышал призывы: домой, домой,

Жалобы странников…

Всюду гнездо твое, бедный друг,

Было поломано.

Сколько пожаров, мечей и вьюг,

Птичьего гомона!

Вот и решил ты, серый журавль:

«Смерть неминуема,

Лучше умру средь родимых трав,

Ветром волнуемых».

А возвратившись, увидел ты

Чудо нежданное —

Землю сухую покрыли цветы,

Розы багряные.

Залюбовался сам Арарат.

С царственной завистью

Хочет шагнуть в этот пышный сад

С новой завязью.

Вьется дымок. А ветви полны

Птичьими гнездами,

Тонкие лозы отягчены

Спелыми гроздьями.

Друг, ты на крыльях сюда принес

Пепел отчаянья,

Влагу скитальческих дальних слез,

Давние чаянья…

О, отнеси ты с армянских нив

Золото колоса,

Снега с вершин и родной призыв

Братского голоса!

Ты у Аракса воды спроси,

В небе сияния,

Горстку родной земли отнеси

В земли скитания.

Друг, улетай и вновь возвратись

С нашими братьями,

Встретит вас горная наша высь

Лаской, объятьями.

Больше не станут звать журавля

Бедным изгнанником,

Примет, любя, родная земля

Жаждущих странников [50].

(Перевод В. Звягинцевой)