Мультикультурализм

Космополитическая философия, которая отстаивает сохранение различных расовых, этнических и религиозных особенностей, в противовес идее «плавильного котла», которой придерживались первые поколения переселенцев в США. Консерваторы и некоторые либералы, вошедшие в истеблишмент, расценивают м. как подрыв основ западной цивилизации.

Влияние м. постоянно возрастает — многие школы вводят обязательные предметы типа изучения речевых кодов и принципов культурного диалога. Рост афро-американского и азиато-американского среднего класса и достижения этнических культур в разных областях (вплоть до моды на изучение идиш или предпочтения латиноамериканского соуса привычному кетчупу) по-прежнему активно воздействуют на учебные программы и на поп-культуру.

Длительная стагнация культурного вектора, пусть даже крайне продуктивная, не могла не вызвать как ответную реакцию смену его знака на противоположный: идеализм провоцирует цинизм, прожектерство — приземленный прагматизм и т. д. Именно такого ответа следовало ждать от следующей фазы культурного развития, и он не замедлил последовать. Способствовали этому, несомненно, и внешние перемены, главной из которых стало окончание Великого Противостояния Систем, — публицистически чуткий легендарный рок-н-ролльщик Игги Поп (тоже, кстати, бумер) отреагировал на это следующим куплетом: «Верните мне Берлинскую стену, без нее в нашей жизни что-то безвозвратно утеряно» («Loui Loui», 1995).

Окончание противостояния привело к развороту от «внешнего врага» к «врагу внутреннему». «Реставрировать» образ внешнего врага не удалось, как и заменить его чем-либо: полумифический «международный терроризм» на эту роль никак не тянет — он все же скорее внутри, чем снаружи. Вожделение, испытываемое Клинтоном к Саддаму, имеет не меньше культурологических причин, чем геополитических. Против внутреннего врага, будь то вирус ВИЧ, или торговцы наркотиками, или экологические проблемы, всей нацией в едином порыве бороться сложно — с ним, как с насморком, каждому приходится сражаться в меру своих сил и возможностей. Крестовые походы на него впечатления не производят.

Вот в такой-то изменившейся обстановке и произошло явление иксеров, выросших на обломках семейного уюта, разрушенного духовными метаниями пап и мам — бумеров, и способных, наконец, оценить со стороны итог этих метаний.

Поколение иксеров, как оно описано Коуплендом, — это вполне определенная и хорошо знакомая автору генерация калифорнийских молодых людей, не надеющихся никогда обзавестись собственными (слишком дорогими) домами и посему путающихся под ногами у предков-бумеров, которые к детям (особенно к таким) относятся примерно, как герой Хармса: выкопать бы в центре города большую яму, сложить туда всех детей и посыпать известью. Работой с предсказуемой и тягомотной карьерой обзаводиться иксеры не торопятся, предпочитая обеспечивать свое существование не требующими высокой квалификации «макджобами».

Строительство семьи тоже не по карману и слишком сближает с ненавистными родителями. Разумный компромисс между свободой и безопасностью иксеры находят в концепции «серийной моногамии».

Список специфических иксерских примет можно продолжать долго — и многие из них можно найти в романе Коупленда. В крайнем своем выражении сопутствующая такому образу жизни унылая безнадежность хорошо выражается заглавием песни лидера группы «Нирвана» Курта Кобейна (также ставшего одной из культовых икон иксерства): «Я ненавижу себя и хочу умереть».