05.01.2004 - С медведем - лицом к лицу

05.01.2004 - С медведем - лицом к лицу

Виталий Николаенко.

Предновогодняя трагедия на Камчатке

Под новый год с Камчатки позвонил друг Михаил Жилин и сообщил грустную весть: «Погиб Виталий Николаенко». - «Медведь?» - «Да, убит медведем».

Сразу вспомнилась Камчатка, ее вулканы, Долина гейзеров (Виталий называл ее «Эрмитажем» Камчатки), вспомнился обитый толем «замок» Виталия в Долине, его «медвежьи рассказы».

Уроженец юга Виталий Николаенко, увидев Камчатку, сразу ее полюбил - ходил в море на рыболовном судне, был охотником-промысловиком. Попав в Долину гейзеров, был очарован ею, попросился в заповеднике жить тут «сторожем» в должности лесника. В Долине он близко сошелся с медведями. Овладел фотографией и стал наезжать в Москву с впечатляющими трофеями, раскладывал их на полу - медведи, медведи... «Не боишься?» - «Если бояться, ничего путного в жизни не сделаешь». Я, на собственном опыте знавший, что такое медведь, пытался его урезонить. Нет, всякий раз Виталий привозил новые доказательства, что он, возможно, единственный, кто знает, как держаться с медведем и что интересного можно увидеть, узнать.

В конце минувшего года в Москве вышла книга Виталия «Камчатский медведь». Яркая, красочная, но главное достоинство всего в неё собранного - запечатленная скрытная жизнь медведя. «Медведя видишь обычно одно мгновенье. Был и вдруг растворился в лесу», - говорит признанный знаток жизни сильного, умного зверя Валентин Пажетнов. Виталий Николаенко не только сам видел «частную» жизнь медведей, но показал ее нам в картинках, поясняя их уже не как простой наблюдатель, а как натуралист-исследователь.

«Если вы видите меня на снимке почти что рядом с медведем, не думайте, что это дружба. Это просто терпимость данного зверя ко мне. Другие эту терпимость не проявляют, и от них держаться надо подальше», - рассказывал Виталий. «Знакомство с каждым проходило по одной схеме. Я держался на глазах у пасущегося медведя по многу часов, день ото дня к нему приближаясь. Но проявляется некая критическая дистанция, нарушенье которой заставляет зверя либо в злости уйти, либо напасть. Те же, кто мое присутствие переносил, беспокоясь все меньше и меньше, становились моими «фотомоделями», и я по многу дней мог неустанно за каждым с близкого расстояния наблюдать. С некоторыми бок о бок я жил по нескольку лет, давал им, сообразуясь с внешностью и повадками, имена: Корноухий, Добрыня, Красавчик, Ключник, Темнолапка, Сиротка, Драный. Они все вместе могли бы дать и мне вполне законное прозвище - Нахал. На всю катушку я пользовался их терпимостью».

«Корноухого я встретил впервые весной 1973 года. Это был «атлет» в светло-бурой шубе, с твердой поступью и характерной приметой - приплюснутым ухом и двумя заметными на лбу шрамами. Я наблюдал поведенье медведей во время их свадеб и мог получить по заслугам за свое любопытство. Возбужденные звери в это время, случается, убивают даже друг друга. Самка, за которой «охотились» два медведя, неожиданно пошла в мою сторону. Увидев человека, она резко свернула, и я, решив, что самец за нею последует, расслабился. Но лохматая голова Корноухого вдруг появилась рядом. Наши взгляды скрестились - в глазах зверя увидел я злость и страх, увидел, как обнажилась желтозубая зловонная пасть. Я прыгнул в сторону и отбежал метров на тридцать. Оглянулся - возбужденный зверь, не переставая фыркать, забрался на камень, за которым я сидел только что, встал на задних ногах во весь рост и, как оратор, даже лапу вытянул в мою сторону. Вот был бы кадр! Но моя фотокамера лежала у ног Корноухого, и он ею заинтересовался.

Чтобы отвлечь зверя, я заорал, запрыгал и почему-то запел. Медведь, подняв голову, с минуту наблюдал мои выкрутасы, потом развернулся и пошел вниз по ложбине ручья. Собрав пожитки, я пошел следом. Медведь, забыв о возлюбленной, стал щипать траву, а я, заторможенный происшедшим, просидел у него на виду метрах в семидесяти три часа. Так установилась уже не терпимость - доверие. Мы с Корноухим с того дня доверяли друг другу. Он мог подойти кормиться к самой моей избушке, мог спокойно лечь и заснуть, когда я стоял рядом. Но дружбы в этой идиллии не было. Медведю никогда полностью нельзя доверять.

Видимое дружелюбие часто кончается коварством зверя, причем состояние благодушья в крайнюю агрессивность переходит мгновенно. С Корноухим, к счастью, этого не случалось. На открытую дверь дома и на людей он поглядывал без страха и злобы, но границу дозволенного хорошо понимал. Собаку не боялся. Она сопровождала его от дома не более чем на сто метров. Следовать за собой дальше Корноухий не позволял - разворачивался и делал угрожающий выпад. Собака, поджав хвост, убегала. Так прожили мы девять лет. С каждым годом Корноухий заметно дряхлел, от худобы на холке у него обозначился горб. Чувствуя слабость, в последнее лето жизни он не ушел на рыбалку, а лениво пасся, довольствуясь ягодой и травой. В берлогу не лег, став шатуном. И умер, греясь в теплом ручье каньона. По зубу в черепе установили его возраст. Он оказался близким к предельному - двадцать девять лет».

Состояние благодушья мгновенно может обернуться агрессией.

Тридцать лет прожил Виталий Николаенко в Долине гейзеров в окружении медведей. Расширяя территорию наблюдений, построил в окрестностях девять избушек, чтобы долго, иногда по нескольку недель, следить за жизнью каждого зверя. «За год под рюкзаком я проходил примерно тысячу километров и узнавал о своих «подопечных» много всего интересного».

Видел Николаенко, как выходит из берлоги медведица с медвежатами. Знал случай, когда самец, обнаружив берлогу, убил медведицу и сожрал медвежат. Подолгу наблюдал медведей-одиночек и видел, как на площади в шесть-семь квадратных километров паслись одновременно двадцать шесть медведей. Интересно рассказывал Виталий о том, как медведи кормятся, в начале лета - травой и ягодой, а в конце его - рыбой. «Девять из десяти медведей уходят к речкам рыбачить. Интересно, что взрослый крупный медведь, накапливая на зиму жир, съедает за сутки до ста килограммов лососей. Ни разу я не наблюдал, чтобы мать ловила рыбу для малышей. Они всегда довольствуются только ее объедками или буквально вырывают рыбу из пасти родительницы. И только на пятый год, каждый на свой лад, приспосабливаются к рыбалке. Ловят рыбу, бросаясь в воду, ловят «на ощупь» под берегом, загоном на мелкой воде или, опустив голову в воду, высматривают в ней добычу. Все медведи во время поедания рыбы почему-то едят еще землю. Мелкая дичь - грызуны, зайчата, слётки птиц «у медведей - увлечение молодости». Малышей у медведей обычно два-три, очень редко - четыре. И только раз Виталий наблюдал медведицу с пятью медвежатами. «Вверх по заснеженному склону она уводила пятерых медвежаток с намокшей шерсткой. Самый маленький шел последним на трясущихся ножках... Пять медвежат - аномалия. Даже из четырех выживают обычно лишь три».

Характеры у малышей проявляются уже с детства. «За Темнолапкой я наблюдал с ее малолетства. Она была очень инициативной. И даже трехлетняя, следуя за матерью, требовала молока, пыталась сосать ее на ходу. Любознательность Темнолапки зашла так далеко, что она стала приходить к гостинице, выстроенной в Долине для туристов, и заглядывала в окна. Рассудили: прилетая на Камчатку за новыми впечатлениями, после встречи с медведем туристы могут улететь и без старых впечатлений. Усыпив, Темнолапку увезли в вертолете и выпустили в горах. Она вернулась, но возле гостиницы уже не появлялась».

За тридцать лет жизни среди медведей и активным «выведыванием тайн» их скрытого бытия Виталий Николаенко много узнал, о многом успел рассказать, опубликовать интересные снимки. Понимал ли, что очень рискует в этой азартной работе? Лучше, чем кто-либо другой! В своей книге он пишет: «Встретишься взглядом со зверем, долго носишь в памяти его «фотографию», маленькие карие глазки переполнены дикостью и враждебностью». С близкого расстояния снимал он лишь тех медведей, которых можно было не опасаться, которые привыкли к маячившей рядом фигуре. В книге мы узнаём их на каждой странице. Но всякий новый знакомый всегда был опасен.

Виталий знал, конечно, что почти каждый год на Камчатке бывают одна-две трагических встречи со зверем. Мы говорили с ним о гибели иркутского студента-биолога Гудритиса, отважно тропившего медведей-шатунов. Одна из встреч с затаившимся зверем оставила от исследователя лишь кирзовые сапоги. Вспомнили и гибель (1996 г.) на Камчатке японского фотографа Мичио Хошина на озере, где и мы снимали медведей.

«Судьбу не узнаешь. Снимаю и наблюдаю медведей уже больше двадцати лет. Пока Всевышний меня бережет. Ты ведь знаешь, как велика страсть получить интересные, редкие кадры...»

Возможно, охота за таким кадром и погубила Виталий Николаенко. В самом конце минувшего декабря он шел по следу медведя, готового лечь в берлогу. Наверное, именно этот момент интересовал фотографа. Когда Виталий дважды не вышел на связь по радио, к его избушке вылетел вертолет. Следы показали: шел за медведем. Вблизи ольховых зарослей, где зверь, как видно, приготовился лечь в берлогу, Виталий воткнул в снег лыжи, сбросил рюкзак и крался, «вооруженный» сигнальным огнем, газовым баллончиком и видеокамерой. Все это зверя не остановило и не могло остановить. «Когда медведь нападает, то летит как ракета», - рассказывал ранее Виталий. Так, видимо, было и в этот раз. Медведь, утолив ярость, ушел, а фотограф остался лежать на снегу изуродованный.

Трезвомыслящие люди вспомнят, конечно, инструкцию. «Такие наблюдения и фотосъемку запрещается вести в одиночку». Но надо знать неистовый нрав Николаенко. В своем деле он был упорным «единоличником», понимавшим, что только так можно увидеть то, чего никогда не увидишь вдвоем. Увлеченный, страстный был человек.