IV. ОТ ОНЕГИ ДО ВОЛГИ

IV. ОТ ОНЕГИ ДО ВОЛГИ

«Ничейная земля»

Реки, текущие с запада в озеро Лача, похожи одна на другую — широкое мелкое ложе в известняках, обильно устланное валунами. Но это не настоящие валуны, принесенные ледником издалека, это известняковые глыбы, здесь, на месте, округленные и вылизанные водой, которая размыла и унесла примыкавшие к ним более податливые участки породы. Судя по сооружениям для пропуска сплава, весной эта реки высоко поднимаются, скрывая красоту своих берегов, но теперь она вся перед глазами. Особенно живописна река Ухта у села Песок. Поутру, когда небо голубо, когда солнышко косыми лучами лижет каменные лбы желтоватых валунов, толпящихся на зеленых берегах, словно стадо овец, когда оно золотят и без того золотистую прозрачную воду широкого мелкого потока, — можно часами любоваться этим зрелищем. Мы бы так и поступили, да у нас — план!

В южной части Каргопольского района деревни относительно редки, ответвлений дороги, или, как тут говорят, «поверток», мало: немногочисленное население сосредоточено по тракту. Пока еще здесь незаметно оживления, бросающегося в глаза в других частях района: в деревнях мало строят, чаще видишь старые, почерневшие от времени, покоробившиеся срубы, попадаются покинутые дома с заколоченными окнами.

На безлесных пространствах часто встречаются кустарники — признак запущенности земель. Это самый край; самый юго-западный угол Архангельской области: приблизившись как будто к центру страны, мы тем не менее забрались в самую «глубокую периферию».

Возле маленькой деревушки Лохово обнаруживаем у самой дороги великолепное карстовое озерко. Оно почти совершенно круглое и глубина его по всей окружности равномерно увеличивается к середине. На некотором удалении от берега растут водяные лилии, окружая кольцом середину озера, темнеющую таинственной глубиной. Лоховские ребятишки, охотно принимающие участие в купании, утверждают, что на середине глубина в два человеческих роста, но нырять на дно никто не решается: идет молва, что озеро «засасывает». Весной оно сильно поднимается, вода покрывает даже валуны — настоящие, гранитные, вросшие в землю у берега, а летом уровень постепенно понижается. Вода, как всюду в этих краях, очень чистая, прозрачная, с золотистым отливом и довольно жесткая.

За Кречетовым — большим, заметно обветшалым селом без единого забора, со множеством двухэтажных домов — по сторонам дороги снова потянулись сплошные леса. В глубокой и узкой, спрятанной в лесной заросли лощине течет «пограничная» речка Совза. Мы делаем последнюю в Архангельской области остановку в поселке лесхоза. Лесники считаются извечными антагонистами лесопромышленников — действительно, задачи по отношению к лесу у них противоположны. Но здесь, на севере, работники лесхозов не имеют причин особенно жаловаться на лесозаготовителей: никто не покушается на молодые леса, возобновляющиеся на огромных ранее вырубленных пространствах.

Поселок совершенно новый, дома еще желтеют свежей древесиной, смолистый запах стоит и снаружи и внутри. Один из рабочих приглашает нас к себе передохнуть. Со своей небольшой семьей он занимает отдельную квартиру из двух комнат и кухни.

— Живем — видите как, — он обводит рукой чистое просторное жилище. — За последнее время ладно пошли дела… — И он гладит по русой головке прильнувшего к нему мальчонку лет пяти.

Заходим в магазин запастись провизией на дорогу: «все есть», начиная от овощей и кончая сливочным маслом. Чудесен здешний белый хлеб — настоящий ситный, теплый, ароматный, с хрустящей корочкой.

Нагруженные провиантом и впечатлениями, въезжаем в пределы Вологодской области. Она встречает нас тихими безлюдными лесами и трудными дорогами. На первых километрах кажется, что это еще не новая область, а полоса «ничейной земли», до которой нет дела ни тем, ни другим. Сквозное сообщение по Ленинградскому тракту весьма невелико, а внутриобластные перевозки сюда если и дотягиваются, то самым тоненьким ручейком. Участок дороги северо-восточнее деревушки с выразительным названием Пустынька выглядит совершенно неезженным, полотно поросло травушкой-муравушкой, редеющей там, где остался чуть заметный след колен.

На этом тишайшем участке Ленинградского тракта — места редчайшей красоты. Слева от дороги лежит озерко. В его недвижном зеркале отражаются голубые небеса, барашки белых облаков и узорчатая зеленая ограда леса. А на самом берегу, в двух шагах от дороги, стоит старинная деревянная церквушка, такая прелестная и словно сама собой выросшая здесь, в этом тихом уголке.

Пока мы стояли, любуясь всем этим, наш газик облепили слепни невероятных, фантастических размеров — чуть не с большой палец. Не подлежит сомнению, что они расчитывали, прокусив шкуру, то есть тент газика, полакомиться его кровью. Убедившись в тщетности этих попыток, они с утроенной свирепостью набросились на нас, чем и напомнили о необходимости спешить на юг.

В нескольких километрах отсюда течет у дороги маленькая речка, плутающая в зарослях осоки и ивняка. Распластались на тихой воде искусно вырезанные, похожие на палитры листья кувшинок, и на дернистом берегу, в трех шагах от воды, стоит скамейка — шершавая доска на двух врытых в землю столбах. Кто поставил ее здесь, вдали от всякого жилья? Рыболов, закидывавший на заре свою удочку, крестьянин ли, встречавший здесь лодку с сеном, накошенным на лесном лугу, или, может быть, добрый молодец, поджидавший вечерком свою милую? Так ли, по иному ли, стоит на берегу ручья эта одинокая простая скамейка прекрасным символом любви русского человека к своей неяркой родной природе.

Но вот и первая большая деревня в Вологодской области. Она вся в один этаж, дома не только тянутся вдоль дороги, но и раскиданы здесь и там по увалистой долине реки. Радостно, как со старыми знакомыми, встречаемся с бригадой колхозных плотников — мы разговаривали с ними, когда ехали на север и останавливались здесь, чтобы расспросить о дороге.

— Ну как колхозный клуб, подвигается?

— Идет дело, уже к концу-дак!

Крепко сложенные ребята, среднего роста, широколицые, приветливые и очень скромные… Клуб строят, клуб!

Тихо в деревне, вечер прохладен, на улице нет детворы. На нездешнюю машину глазеют из окон, прижимая к стеклам носы.

Еще несколько десятков километров, и вот перед нами большое село Прокшино, узловой пункт на тракте Ленинград — Архангельск. Отсюда ответвляется дорога к Белому озеру.

Она идет по террасе левого берега Кемы. Эта довольно большая река вытекает из Кемозера — одного из множества маленьких озер, усеявших северо-западный закоулок Вологодской области, и впадает в озеро Белое. За узкой террасой круто встает известняковый борт долины. Растут невысокие ветвистые сосны с необычайно красивой червонного золота корой. Возле самой дороги белеет большой карьер: здесь совсем недавно начали добывать известняк для строительных нужд.

А вот интересный пример взаимосвязи между геологическим строением и растительностью. Плоская вершина холма покрыта лесом. Но его скат лишен древесной растительности: на наклонной поверхности твердого известняка не мог образоваться достаточно мощный почвенный слой. Однако в вертикальных трещинах пластов, дробящих массу известняка через равномерные промежутки, скопились смытые сверху почвенные частицы, и по этим трещинам тянутся узкие ряды сосенок, спускающиеся от верхового лесного массива, подобно бахроме или зубьям редкого гребня.

Кема — полноводная, прямая, без излучин, глубоко врезанная в четко оконтуренные рельефные берега, — напоминает нам Онегу. У деревеньки Шима в нее впадает речушка того же названия, через речушку переброшен совсем новый добротный мост. Вода в Шиме, как и повсюду в известняковых местностях, с золотистым отливом, все дно ручья выстлано обломками известняка. У самого моста — мельница. Она еще не «развалилась», но «веселый шум колес ее умолкнул». Это произошло, по-видимому, совсем недавно: колеса в нижней клети совсем еще крепкие, не сломана ни одна лопасть, исправны и огромные деревянные шестерни, насаженные на валы из толстых еловых бревен, только их вставные деревянные зубья местами подраскачались. Эти зубья, расположенные по торцу колеса, сочленяясь с барабаном из железных прутьев, приводили в движение вертикальный железный вал квадратного сечения, на котором вращался жернов.

Поэтична и прекрасна эта грубая, примитивная и вместе с тем остроумная техника, рожденная не изощренной мыслью образованного конструктора, а самородным разумом неграмотного мужика, устаревшая, но вечная по принципу, бесконечно повторяемому в тысячах новейших машин. Исправны еще бункера для засыпки зерна, чисто в пустом ларе для муки, в порядке разложен на полке набор заостренных молоточков для отбивки жерновов. Но плотина «нарушена» — так здесь говорят, вода проходит где-то низом, и деревянные сооружения, раньше находившиеся под водой, быстро разрушаются, оказавшись на воздухе.

Что сгубило эту мельницу, достоверно выяснить нам не удалось. Возможно, колхозники сочли более рациональным возить зерно на механическую мельницу в район, но скорее всего они не сладили со стихией: в известняках плотины ненадежны, вода может найти лазейку в трещиноватой растворимой породе, расширить ее и исчезнуть, оставив ни с чем своих укротителей.

За Шимой дорога уходит от реки. Преодолеваем невысокий холмистый водораздел, поросший молодым здоровым лесом, в котором преобладает красавица сосна. На прогалинах цветет розовато-фиолетовый вереск: не надо искать обнажений, чтобы угадать присутствие все тех же известняков.

Недолго приходится нам любоваться видами: разбрякшая после дождя дорога требует к себе неослабного внимания; кроме того, постепенно сгущается тьма.