Храм, вознесенный к самому небу

Храм, вознесенный к самому небу

…Церквушка, непостижимым, поистине чудесным образом прилипшая к почти отвесной скале, открылась вдруг, когда уже не оставалось сил идти дальше по узкой, вырубленной в горе тропинке, а упрямое сердце, казалось, вот-вот вырвется из груди из-за острой нехватки кислорода. Уловив боковым зрением какое-то сияние в вышине, я поднял глаза и, не веря им, увидел парящую в пронзительно-синем небе маковку. И невольно прищурился от блеска православного креста, окруженного ярким нимбом горного солнца.

Остаток пути, надо сказать, я преодолел на одном дыхании, забыв об усталости и разреженном воздухе, стараясь поскорее добраться до храма, так высоко вознесшегося над бренной землею. А добравшись до него, даже не пытался сдержать волнение, когда небесно-голубые, глубокие и мудрые глаза встретивших меня монахинь, только что, кажется, сошедших с древних фресок, взглянули на пришельца, проникая в самые затаенные уголки души.

Перед тем, как попасть сюда, я, естественно, вычитал всю доступную информацию о женском монастыре, возникшем в далеких южных горах еще на рубеже XVIII—XIX веков, но никогда не думал, что посещение этого места оставит в моей душе неизгладимый след.

Забытые властями и собственным народом послушницы, возраст самой младшей из которых приблизился к восьмидесяти годам, поразили меня истовостью веры, силой духа и искренностью любви ко всем нам, грешным. Поразили и, пожалуй, впервые заставили задуматься над тем, какой жизнью я жил до сих пор. Не буду преувеличивать: я не стал фанатичным прихожанином церкви, в которой был крещен, не научился бить земные поклоны и читать молитвы, соответствующие тому или иному состоянию собственной души. Просто почувствовал в себе силы, способные помочь преодолеть любые трудности и испытания.

День, проведенный в вознесенном под самые небеса храме, в обществе чистых духом и помыслами людей, готовых поделиться с ближним последним куском хлеба и принять на себя чужую боль и заботу, пролетел незаметно. Потому, что тебе были рады. Потому, что тебе было легко и светло. Потому, что ты был у себя дома.

И только ступив на крутую тропу, чтобы вновь опуститься на пыльную землю, я вдруг сообразил, как далеко от дома нахожусь. Вспомнил, что в России нет такого бездонного черного неба, таких высоких, теряющихся в ночном мраке гор, таких ароматов и звуков, которыми пропитан окружающий воздух. Я брел по змеящейся под ногами тропинке, рождающей камнепад после каждого неверного шага, и думал, как далеки наши мелкие и суетные заботы от того, к чему мне только что посчастливилось прикоснуться. Как много здоровой и чистой энергии влил в меня тот чудный источник русского духа, из которого я только что испил.

Никогда прежде не испытываемая благодать не оставила меня даже тогда, когда я спустился на адскую жаровню нагретой за день асфальтовой дороги, ведущей в наш гарнизон. Я оглянулся на черные горы за своей спиной, чтобы хотя бы взором прикоснуться к тому, крошечной частичкой чего я себя ощутил. Но вокруг был только непроглядный антрацит душной южной ночи. И я уже не различил в окружающем мраке ни тропинки, ни скалы, в которой она вырублена, ни купола, парящего в небе, ни монахинь, как будто сошедших с древней фрески. И невольно подумал о том, как хрупок и беспомощен мир, в котором я только что побывал. И как много потеряет наш мир, когда из него уйдет последняя из монахинь, молящих о мире для всех нас, молящихся здесь о своей далекой Родине.