Записная книжка (о «Современных записках»)*

Записная книжка (о «Современных записках»)^*

В «Совр<еменных> записках» г. Вишняк приводит некоторые собранные им данные о Совдепии.

«Обозревать внутреннюю российскую жизнь теперь нельзя, — говорит он, — в России жизни больше нет, есть только медленное умирание… Вымирают целые возрасты, целые разряды людей, вещи, учреждения, наука, культура, всякое умственное движение…»

И дальше: «По официальному отчету большевистского комиссариата общественного здравия выходит, что на третий год большевистской власти смертность в России в шесть раз превысила рождаемость» — факт ужасный, небывалый… Русское население стремительно идет к своему уничтожению… Харьковский профессор статистики Анцыферов высчитал, что если бы советский режим продержался еще 10 лет, то от 150 миллионов населения России осталось бы меньше 20 миллионов.

Прибавьте к этому, что вся Россия «в вечном ожидании насильственной смерти», в тьме, в холоде, в унижении неслыханном… Несколько месяцев тому назад была проделана паскуднейшая комедия отмены смертной казни в тылу, и «Всероссийская» чрезвычайка опубликовала сводку своей деятельности: за два года (1918–1919) расстреляно 9.641 человек. «Но, говорит г. Вишняк, эти цифры лишь ничтожная доля общего числа казней: а убитые без всякого учета? а расстрелянные чрезвычайками областными, губернскими, уездными, волостными, не говоря уже о „ревкомах“ и „трибуналах“?» Эти 9.641 подсчитаны под руководством Дзержинского (награжденного за свои труды «орденом Красного Знамени»), но опубликовал цифры убитых (по 20 губерниям центральной России) и знаменитый Лацис: за 1 1/4 года — 8.389 человек, да убитых при «восстаниях» 4.207. А самая отмена смертной казни была «кошмарна по своей подлости», как заявили узники Бутырской тюрьмы, — «ночь отмены стала ночью крови» и в Москве и в Петрограде: всю ночь вели на казнь, всю ночь стоял вопль и плач женщин, коих волокли на убой.

Но мало того, сохранив казнь лишь для фронта, смертников стали отправлять во фронтовые полосы и убивать там, а потом поступили еще проще: объявили фронтом почти всю страну. Но и этим не удовольствовались: восстановили казнь и в тылу через 3 месяца после фиктивной отмены ее — и опять пошла в ход «откровенная», по выражению Уэллса, советская статистика: с 22 мая по 22 июня казнено 600 чел. («Правда»), с 23 июня по 22 июля — 898, с 23 июля по 31 авг. — 1183, за сентябрь — 1.200 («Известия»)… При этом «Известия» промахнулись: сообщили и число расстрелянных (521 человек) с 17 января по 20 мая, т. е. как раз за этот период, когда казнь была якобы отменена…

Итак, вот что говорят советские цифры. На деле, конечно, гибнут в России от одних только расстрелов сотни тысяч. Об этом писалось тоже тысячи раз и разум человеческий просто тупеет от этих цифр. Но все равно, все равно — об этом надо писать без конца, без конца!

— «Мы желаем научить весь мир новому порядку и новому укладу жизни», — заявил 13 июля в «Красной газете» Горький.

Как вам нравится этот «новый уклад»? Да, — помимо всего прочего, мир еще никогда не давал таких умопомрачительно бесстыжих глаз, какие оказались в советской России! И как прекрасно это «мы» в устах «не коммуниста», как недавно аттестовал Горького Уэллс?

В той же книжке «Совр<еменных> записок» напечатана и статья Н. Д. Авксентьева «Patriotica», статья «о любви к отечеству и народной гордости», где автор пытается пробудить в нас национальное чувство, подкрепляя себя выписками из Фихте, горячо восстает, несмотря на все ужасы большевизма, против всякого иностранного вмешательства в деле одоления большевизма и, между прочим, укоряет меня, — «большой русский писатель И. А. Бунин недавно заявил, что он испытывает горькую радость, что избавлен от позора и муки дышать одним воздухом с хозяевами красной России», меж тем, как, по мнению Н. Д. Авксентьева, «мука — не дышать им, этим священным воздухом крестных мук России!»

Как с этим спорить? Через 10 лет, по словам проф. Анцыферова, из 150 миллионов умрет при советском режиме 120 миллионов. Но что с того? Неприятно, конечно, да зато не будет «национального унижения» России и «расхищения ее по кускам», как было бы при иностранном вмешательстве!

Благородная вещь и жажда «дышать священным воздухом крестных мук России». Только я бы при такой жажде тотчас уехал бы в Россию из того парижского дома на rue Jacques Offenbach, где мы ныне благополучно обитаем вместе с Н. Д. Авксентьевым: я — всего восемь месяцев, а он уже весьма многие годы (с небольшими передышками).