Часть 3 Куба — большая, СССР — маленький (Ангола)
Часть 3
Куба — большая, СССР — маленький
(Ангола)
…Сорвали мы провокацию, и джунгли пока спокойны.
Стучат политинформацию в там-там суровые воины.
Л. Вершинин. Баллада о солдате
В Анголе СССР вместе с Кубой оказывал военную и экономическую помощь просоветскому режиму во главе с МПЛА (Народное движение за освобождение Анголы — Партия труда) в борьбе с внутренними противниками и войсками Южно-Африканской Республики. Всего с 1975 по 1991 год в Анголе побывали 10 985 советских военных. Потери СССР составили 54 погибших, десять раненых и один пленный (по другим данным, в плен попали три человека).
Здесь советская продовольственная помощь также привела к результатам, противоположным тем, что планировались. «В 1977 г. было решение нашего правительства о взятии на продовольственное содержание ангольской армии на один год. О наших советниках как-то не подумали, а в некоторых провинциях, да и в Луанде, просто нечего было купить. В нашей же провинции хорошо было развито сельское хозяйство. В кооперативах можно было купить мясо, овощи, фрукты. Мы всегда помогали «заготовителям» из Луанды и округов, приезжающих попутными рейсами, — давали машину, сопровождающего.
Однако о постановлении… Нам было предписано пропагандировать эту акцию советского правительства. Проверяя продовольственную службу и склады, мы обнаружили на них сосиски в банках — немецкие, рыбные консервы — испанские, сухое молоко — французское, компоты — болгарские, серые макароны в ящиках — наши. Ангольцы с недоверием воспринимали объяснения, что продукты закуплены нашей страной с целью более быстрого снабжения ФАПЛА (Народные вооруженные силы освобождения Анголы)».[140]
Взвалить на себя обязанность продовольственного содержания ангольской армии и не подумать при этом о своих собственных военных советниках — это было неподражаемо. Ну кто же поверит, что СССР и в самом деле закупил продукты за границей, чтобы только ангольскую армию обеспечить? В 1977 году даже в Москве и других получше снабжавшихся советских крупных городах немецкие сосиски в банке считались бы деликатесом. А уж где-нибудь в Вологде или Перми…
При этом в той же Анголе советские военные советники вынуждены были… заниматься сельскохозяйственным трудом, причем официально. «Кроме работы с подсоветными, мы должны были содержать в порядке хозяйство миссии. За каждым был закреплен свой участок. Огородом, где выращивали зелень и овощи, занимался начальник политотдела.
Старший группы и начальник артиллерии отвечали за баню. Курами ведал переводчик. Было несколько свиней и поросят — это комбат третий (советник командира третьего батальона). Подвоз воды — зам. по тылу. Был у нас [колесный!] трактор «Беларусь» с прицепом, на который установили бочку с подорванного бензовоза. Еще туда приспособили насос для перекачки топлива и механизировали закачку воды в бочку. А на крыше нашего убежища была установлена такая же бочка, куда перекачивали тем же насосом воду, а с этой бочки воду подвели к домам, прочистили канализацию, и все это работало.
Чтобы в бане была горячая вода, сняли с БРДМ-2 подогреватель и через него грели воду. Комбат второй (советник командира второго батальона) отвечал за снабжение дровами для бани и кухни. На меня «повесили» электростанцию, киноаппарат и БРДМ-2 с вооружением. Техник по ремонту занимался своим делом.
Вот так, каждый день, все два года совмещали мы свою советническую деятельность с работой по хозяйству. Да еще надо было стирать и гладить одежду и белье. По субботам выносили из комнат все и паяльной лампой прожигали, что можно, от тараканов. Такой величины тараканов я никогда не видел. По ночам было слышно, как они бегали по бетонному полу. Один раз в месяц в Менонге уходила колонна за снабжением. Оттуда нам передавали продукты, почту и фильмы».[141]
Обязать на глазах у ангольцев старшего группы и начальника артиллерией заниматься баней, переводчика — курами, а начальника политотдела «бросить» на огород — какое руководство в мире кроме советского могло бы додуматься до этого? Вряд ли эти сельскохозяйственные упражнения способствовали росту офицерского престижа.
При этом советские офицеры участвовали в самой настоящей кровавой войне. Вот лишь несколько выдержек из дневника советника Данияля Гукова. «В 07.40 батальон первой бригады встретил разведку противника; в 08.40 батальон был атакован. Атака была отбита, но противник подтянул резервы численностью до одного батальона, и наш батальон оказался в окружении. Просят помощи, боеприпасы на исходе. Огнем из минометов мы им помочь не можем — далеко, а из БМ-21 можно стрелять только далеко — лес мешает.
К 10.00 на месте боя все затихло. В 10.00 прилетели вертолеты, привезли боеприпасы и продукты, забрали раненых.
В 15.00 обнаружился пропавший батальон. Его потери: трое убитых, двоих ранило. По их сведениям, уничтожено 23 унитовца.
Вечером решили устроить баню: кругом пожары, воды не хватает. Пьем коричневую воду и на ней же готовим пищу. Фильтруем, кипятим, бросаем таблетки — ничего не помогает.
Днем ужасная жара. В БРДМе температура за 60 градусов — каждые полчаса снимаю и отжимаю рубашку, ведь я же водитель БРДМа. Иногда меня Анатолий подменяет. Он тоже как белка в колесе крутится: техника часто ломается.
09–10.09.84. Все время шли по выгоревшему лесу. Все, и мы тоже, черные. Уже стали похожи на них. Ориентироваться по карте очень тяжело. Хорошо в Союзе: заблудился — спросил у местных, а тут не у кого спрашивать…
13.09.84…Вертолет с трофеями зацепился лопастью за дерево. Его развернуло, и он ударился хвостовой частью о дерево и свалился — никто не пострадал. Выгрузили раненых, погрузили трофеи и начальство. Улетели, сказав, чтобы ждали до следующего дня другой вертолет — для эвакуации раненых. В 14.00 разведка противника напоролась на нашу оборону. В 14.35 противник атаковал обе наши бригады крупными силами: только на позицию 9 ПБр упало 37 мин. У нас убито 3 человека, семеро ранены.
В первой бригаде шариком от мины ранен старший группы (фамилию не помню, в моем альбоме есть фото).
Эти мины разрываются над землей, а шарики летят вниз. Очень хреновая штука — даже окопы не спасают.
Бой шел с очень близкого расстояния. В наш БРДМ-2 пули попадали много раз. У нас и у соседей пробито много колес. В первой бригаде 14 человек ранены».[142]
Вот в промежутках между такими боевыми буднями советские офицеры занимались сельскохозяйственным трудом…
Немудрено, что ангольцы искренне считали, что Советский Союз намного меньше той же Кубы, и неудивительно — ведь и численность военных с Кубы намного превышала советский контингент, и материально они были обеспечены намного лучше наших военных, и вообще их постоянно опекали. Буквально во всех воспоминаниях упоминаются кубинцы — как они помогали с обустройством, продовольствием, охраняли дома, где жили наши специалисты, и даже выделяли своих шоферов, по крайней мере на первых порах. Уж у них вопросов с жильем или продовольствием не возникало. Как ни парадоксально, но кубинские власти о своих военных заботились гораздо лучше, чем советские о своих.
Так что, по воспоминаниям В. А. Варганова, эффект его выступления перед студентами университета по просьбе проректора Мануэла Дефуилы был совершенно потрясающий. «Собралось человек 50. Началась встреча в 22 часа, а закончилась в 1 час ночи. Только вопросы и ответы. Знания о СССР у этих в общем-то образованных людей были практически нулевыми. Они были поражены размерами нашего государства, когда я на политической карте показал СССР и Кубу. Думали, что все наоборот…»[143]
Простые ангольцы же вообще не представляли себе русских — только в виде каких-то мифических чудищ. И это после того, как советский контингент уже некоторое время пробыл в Анголе. Все тот же Варганов пишет: «С командиром и начальником штаба А. И. Игнатенко были в гостях у начальника школы по борьбе с бандитизмом. Белый, но анголец уже в 5-м поколении. Окончил юридический факультет в Лиссабоне. Его бабушка, узнав, что в гостях будут русские, не находила себе места. Она думала, что русские огромные, с рогами, ходят в синих спецовках, детей у родителей забирают сразу после рождения и т. п. Прихватили с собой бутылочку «Столичной», разговариваем, потом что-то спели под гитару… Позднее он был переведен в Луанду в министерство юстиции. Как-то мы были в командировке в Луанде, и он пригласил нас вновь в гости; угощала нас сама бабушка и со смехом рассказывала, как со страхом наблюдала за нами в щелку при первом нашем посещении».[144]
Зато энерговооруженность советских советников позволила им, по крайней мере, решить вопрос с алкоголем в эпоху, когда Горбачев начал известную кампанию борьбы с пьянством. «Хочу описать способ добывания спиртного, который мы стали применять после введения ограничений. В 1983 г., прибыв в Куито-Куанавале, я ознакомился с заявками, которые подавали до назначения ГВСа Курочкина.
В этих заявках на месяц указывалось по ящику водки, вина и пива на каждого советника — ума не приложу, когда они успевали все это выпивать. С приездом генерала Курочкина запросы стали значительно меньше, а в 1985 г. нам стали выделять всего по бутылке водки, коньяка или вина, а также по нескольку банок пива на месяц. Я не знаю, как было в других бригадах, поэтому пишу только о том, как было у нас. Во-первых, с этим вопросом нас выручал Артур Кушхов, который находился в Менонге.
Во-вторых, мы разработали и свой собственный метод добычи спиртного — ведь ангольцев-то никто не ограничивал, и они получали свои «наркомовские». Те, кто был в Куито-Куанавале после нас, должны помнить, что мы обеспечивали электропитанием дома комбрига, других офицеров и муниципального комиссара — у нас был дизель-генератор. Я как главный энергетик установил на нашем щитке отдельный выключатель для каждого дома. Если мы видим, что командир бригады или муниципальный получили положенные им «наркомовские», то выключатель на его дом неожиданно окислялся, и возникала необходимость промыть контакты спиртным, а для этого было необходимо не менее двух бутылок. Со временем ангольцы привыкли к этому, и необходимость напоминать «о промывке контактов» отпала. Кроме того, у нас был неплохой самогонный аппарат, но, признаюсь честно, его запускали только в исключительных случаях».[145]
Надо заметить, что местных жителей поражала способность советников, большинство из которых приезжало без жен, обходиться без женского, скажем так, общества — и они предлагали свои варианты решения проблемы: «По-португальски я уже разговаривал неплохо и мог общаться без переводчика, а местному населению было очень интересно все, что связано с СССР. Они задавали мне вопросы, я им отвечал и, конечно, расхваливал нашу жизнь. Действительно, по сравнению с ними, мы в Союзе жили шикарно. Один из мужчин спросил меня, почему все советники здесь без жен и как мы обходимся без женщин. Не стал я ему разъяснять все причины. Просто ответил, что женился бы здесь, но нет желающих выйти за меня замуж. Он тут же предложил мне жениться на одной из его трех дочерей, а им было от 16 и больше. На что я ответил, что согласен, но у нас в Союзе принято, перед тем как жениться, прожить со своей будущей женой месяц и, если все нормально, можно сыграть свадьбу. Немного подумав, он разрешил мне попробовать пожить по 10 дней с каждой из его дочерей, чтобы у меня была возможность выбора. На мой вопрос, что от меня требуется, он ответил, что я должен приготовить к свадьбе мешок сахара для приготовления самогона, 10 кур, поросенка — все это на закуску и для него новую фапловскую форму. Он знал, что у нас были куры и поросята.
В это время из миссии прибежал мой посыльный, которого я перед выходом предупредил, по какому маршруту буду двигаться во время прогулки, и доложил, что противник напал на соседнее село, и в бригаде объявлен сбор. Через несколько дней приходит ко мне мой несостоявшийся тесть и спрашивает, когда я заберу к себе его дочь. Мне пришлось изворачиваться, говорить, что я позвонил начальнику, и он не разрешает мне жениться. Тот был искренне возмущен тем, что начальники не понимают нас, и даже предложил лично поговорить с моим начальником».[146]
Возмущение несостоявшегося тестя советского офицера становится особенно понятным, если учесть одну особенность африканского темперамента. «Одна из причин обращения к врачу, скажем, мужской части населения — была жалоба на импотенцию. К сожалению, это самые трудные были больные, потому что наши специалисты к такой патологии не были подготовлены. Не знали средств лечения. Это стало полнейшей неожиданностью, хотя на амбулаторном приеме таких больных было немало.
В начале я была очень удивлена подобными жалобами. При опросе ангольцы говорят: «Доктор! Помогите! У меня половая слабость». Когда начинаешь спрашивать подробности проблемы, выясняется: «Больше трех раз за ночь я не могу».
Это у них действительно вопрос один из самых волнующих. Потому что по законам их племен, мужчина должен быть со своей женщиной каждую ночь и по нескольку раз за ночь. А в случае невыполнения этих обязанностей женщина могла его просто выставить на улицу, и он подвергался позору и насмешкам со стороны окружающих.
Они возлагали очень большие надежды на наших специалистов, считали, что мы в этой области сможем им помочь. Местные средства уже были испробованы ими. Применялось очень много растительных средств — кора деревьев, травы, но часто без ожидаемого результата. Все это заставляло их обращаться к нам, как к последней надежде».[147]
Конечно, людям, которые «три раза за ночь» считают половой слабостью, при которой нужно в панике бежать к врачу, принципов поведения советского человека за границей, его «облико морале» никогда не понять.
Рассказ доктора Адохиной позволяет очень наглядно понять, какую ношу взвалил на себя Советский Союз, взявшись помогать Анголе и кормить ее армию. «Никогда никакого подарка, никаких вознаграждений со стороны больных за все время я не помню. Наоборот, они все просили есть. И практически каждый день я что-нибудь им носила. Рис или муку.
Мы сами сидели на сухом молоке, поставленном ангольскими кооперативами. И только три раза за весь период ели рыбу и один раз (свежее) мясо — тоже местные кооператоры нам предложили. Хотя по договору они должны были снабжать наших специалистов значительно чаще.
Очень жалко было людей — многие умирали просто от голода, от анемии. Некоторые не видели пищи в течение многих суток Невыносимо видеть глаза голодного человека, безысходность в них и страдание и ощущать свою беспомощность.
— И даже в больнице не кормили?
— Нет, в больнице им давали похлебку один раз в день. Из чего она варилась, мы не знаем. На слайдах у меня, кстати, есть кухня этого госпиталя. Разрушенное здание без столов, стульев. Ели на земле. И больные питались неизвестно чем. Врачи, которых я сменила, меня предупреждали, чтобы я не приучала больных к тому, что могу принести им еду, иначе все будут просить еду, и ты отдашь им все свои продукты, если не сможешь переступить через это. Я не слушала, но справиться с голодом в больнице невозможно и видеть это невозможно — эти просящие руки, показывающие на голодных детей. Это, конечно, сказывалось на общем состоянии, хотя мы сами там жили впроголодь, можно сказать. Приходилось просить родственников, чтобы в конвертах присылали ленты для кос и лавровые листы для обмена на продукты на рынке.
Так основной пищей нашей был хлеб, который пекли сами. Хорошо, если купишь сухого молока. Картошка очень дорогая — она менялась на одежду, на украшения. Мы поставлены были, конечно, в очень трудные условия. Нас удерживало то, что нам внушали, что вы не только зарабатываете деньги, но и выполняете интернациональный долг. С нами проводили всяческие политбеседы, убеждали нас, что надо потерпеть, что надо помочь нищему братскому народу.
А ангольцы не могли понять: почему при португальцах была еда, выпивка и одежда, а пришли советские — и не стало ничего. Не функционировал ни один магазин в городе.
Что мы могли купить — так это кофе. Уиже — кофейная провинция.
Болгары-учителя могли отправить на родину посылки — мешки с кофе, а мы не могли даже сто грамм отослать по почте. Болгары материально были обеспечены лучше всех специалистов. И режим более свободный был у них, они могли съездить в столицу, могли что-то купить, могли обменять что-то на что-то. А у нас было жестко — не было наличных денег, спасал только товарообмен; да и слежка друг за другом отравляла жизнь.
— Ставили ли вы вопрос перед руководством о том, чтобы вам меняли какую-то сумму в кванзах?
— Да. Мы ставили этот вопрос. Ответом было молчание. В то время вопросов не любили. Никто не разговаривал между собой на эту тему — все знали, на что шли. Наша военная миссия имела определенные суммы в кванзах, а гражданская — нет.
Как правило, 1–2 человека из группы на нашем военном вертолете прилетали в Луанду и покупали по безналичному расчету в магазине при посольстве на всю группу продукты по списку (каждый специалист заказывал). Все это вписывалось в карточку специалиста, а продукты рассчитывались на полтора-два месяца.
— Примерно сколько и чего вы могли взять в Луанде на месяц?
— Кто сколько хотел, но все экономили деньги. Хотелось от малярии спастись, с хиной тоник купить, который не так дешев (смеется). И надо было хлеба съесть, и консервов каких-то хотелось, и жвачку, и детям что-то хотелось послать или передать с кем-либо, кто уезжал.
И, конечно, живя в режиме жесточайшей экономии, все надеялись, что, когда вернутся, пойдут в «Березку» и «отоварятся». Сядут за руль нового автомобиля и… все остальное.
А когда приехали в Союз, мы не знали, сколько у нас на счетах. Во Внешторгбанк невозможно было попасть, чтобы узнать счет; я уже не помню, в каких единицах этот счет выставлялся. Мы могли купить телевизор и другую бытовую технику только за безналичный расчет.
Потом все это было переведено в Инкомбанк, который мог выдать нашу валюту, но с этим тоже были очень большие проблемы. И только спустя несколько лет эту валюту можно было снять со счета. В общем, эти годы сидели, как собака на сене. Вроде и богатый, и валюту заработал, а снять ее не мог (смеется).
— А из Луанды нельзя было спиртные напитки привозить?
— Нельзя, но военная миссия возила. Они отоваривались в посольском магазине. У них было много интересного в магазине — они и украшения могли купить, красивые, серебряные, и спиртные напитки, одежду, обувь.
Гражданские были лишены этого — ничего не могли. Мы могли купить по жребию или по голосованию: кому-то выделялись джинсы (смеется) или что-нибудь из одежды, или одеяла испанские и сервизы».[148]
Традиционный набор — широкомасштабная военная и экономическая помощь, тяжким грузом повисающая на экономике СССР, советские военные и гражданские специалисты в невероятно тяжелых условиях выполняют свой долг, а руководство меньше всего думает о том, чтобы создать им сносные условия существования. В итоге ангольцы размышляют — «почему при португальцах была еда, выпивка и одежда, а пришли советские — и не стало ничего».
Данный текст является ознакомительным фрагментом.