Три миллиона за бомбардировкУ

Три миллиона за бомбардировкУ

Заплатить за пролитую кровь, откупиться — это был приемлемый вариант для афганцев, во всяком случае, иногда. Вот, например, что произошло в Кандагаре в декабре 1986 года. Там проводилась операция, в которой авиация должна была нанести мощный удар по позициям душманов вокруг города. «На НП объединенного командного пункта находились не менее двух десятков человек. В основном это были высокопоставленные офицеры второго армейского корпуса ДРА и их советники. От афганской стороны операцией руководил заместитель министра обороны генерал Абдул Гафур. От советской — заместитель главного военного советника в ДРА генерал Строгов, одновременно являвшийся советником генерала Гафура.

По радио поступило сообщение, что звено советской авиации поднялось в воздух и готово приступить к выполнению боевой задачи. Генерал Гафур буквально вырвал из рук Строгова микрофон радиостанции и, не дав ему сказать что-либо, гордо произнес:

— На связи генерал Гафур. Передаю координаты целей, где сосредоточены силы мятежников.

Генерал передал в эфир закодированные группы цифр, заблаговременно подготовленные одним из офицеров штаба 2-го АК».

Вот только подвели офицеры штаба своего генерала. Да если бы его одного: «Строгов и Гафур успели сделать по паре глотков горячего чая, когда за пределами НП раздался мощный взрыв. Стеклянное блюдечко с сушеными орехами и засахаренными косточками урюка подпрыгнуло вверх и опрокинулось, а все его содержимое рассыпалось по столешнице. Генералы недоуменно переглянулись и, не сговариваясь, кинулись к смотровым щелям. Когда они к ним подбегали, снаружи раздалось еще несколько взрывов, но на этот раз менее мощных, чем первый.

НП размещался на скалистой сопке в непосредственной близости от штаба 2-го АК, и все происходящее за его пределами просматривалось как на ладони. Первое, что они увидели, был огромный клуб дыма, поднимающийся вверх грибовидным облаком. Чуть правее были видны еще несколько небольших дымных облаков.

Всем сразу стало понятно, что БШУ нанесено не по духовским позициям, а по Кандагару. Пока оба генерала приходили в себя от увиденного, звено штурмовиков пошло на новый заход, и первая пара самолетов освободилась от смертоносного груза.

Генерал Гафур подскочил к микрофону радиостанции и, от волнения позабыв про все свои познания русского языка, прокричал в него:

— Куда бросай, не туда бросай!

Генерал Строгов грубо оттолкнул подсоветного в сторону и, буквально вырвав из его рук микрофон, отборным матом обложил советских военных летчиков, допустивших ошибку при нанесении БШУ.

Судя по всему, ненормативная лексика генерала подействовала на летчиков куда более действенно, нежели истошный крик Гафура. Вторая пара самолетов резко взмыла вверх, так и не сбросив ни одной бомбы и не послав на землю ни одной ракеты».

Жертв было много: «…Продолжали подниматься клубы черного дыма. Было ясно одно — там, где разорвалась первая бомба, сейчас должно быть очень много человеческих жертв. Еще не осознавая, как им поступать дальше, советники гурьбой вышли на улицу и в этот момент увидели, как двое сотрудников спецотдела волокут под руки своего коллегу, старшего лейтенанта Хафизулло. Одежда, открытые участки тела и волосы на его голове были обильно припудрены пылью, и он больше напоминал подвыпившего мельника с мукомольни, нежели офицера спецподразделения. В голове у него торчала толстая деревянная щепа, из-под которой сочилась густая кровь. Хафизулло втащили во двор царандоя, и подскочивший врач стал оказывать ему первую медицинскую помощь. К счастью, щепа не пробила костей черепа, и ее извлечение из-под кожного покрова головы заняло несколько секунд. Советник начальника политотдела вытащил из металлического приклада своего автомата индивидуальный пакет, вскрыл прорезиненную упаковку и попытался перебинтовать голову пострадавшему, чем вызвал гнев врача. Он покрутил у своего виска пальцем, давая понять мушаверу, что, прежде чем делать перевязку, сначала надо обработать открытую рану. Достав из медицинской сумки пузырьки с перекисью водорода и йодом, он по очереди вылил их содержимое на кровоточащую рану. Эта процедура наверняка принесла раненому нестерпимую боль, но он и глазом не моргнул, пока врач обрабатывал рану и делал перевязку. Настоящий пуштун! Я попросил рассказать, что он успел увидеть на месте взрыва, и Хафизулло поведал присутствующим про то, как по всей площади валяются трупы людей и отдельные части человеческих тел, а на электрических проводах и ветках деревьев висят кишки и внутренние органы погибших…

Во дворе общежития Второго армейского корпуса началась раздача горячей пищи. Вместо того чтобы срочно укрыться в безопасное место, стоящие в очереди люди стали с любопытством всматриваться в безоблачное небо, отыскивая там летающие самолеты, и никто из них, в буквальном смысле слова, не шевельнулся с места.

А зря. Буквально через несколько секунд во двор общежития залетели две ракеты. От их взрыва образовалось множество осколков, ставших причиной гибели и получения ранений большим количеством людей. Одна ракета взорвалась возле казана с фасолевой похлебкой и разорвала его на несколько частей. Те люди, что стояли ближе всех к кухне, кроме тяжелых ранений и увечий от осколков ракет, получили еще и сильные ожоги от расплескавшейся из котла кипящей пищи. Пострадало очень много детей в возрасте от девяти до тринадцати лет, поскольку именно их больше всего стояло в той очереди за горячей пищей.

Уцелевшие люди метались по всему двору, пытаясь оказать хоть какую-то помощь раненым. Женские вопли и детские крики неслись со всех сторон».[130]

Тут же начался разбор полетов: «Генерал Строгов готов был руками задушить своего подсоветного, но стоявшие рядом с Гафуром телохранители, предупредительно направили в его сторону автоматы, давая тем самым понять, что они не остановятся ни перед чем, если с головы охраняемого ими генерала упадет хоть один волос. Строгов грязно выругался и, подскочив к топографической карте, потребовал от Гафура ту самую записку с координатами, которую он озвучивал советским летчикам. Подсоветный безропотно отдал генералу бумажку с координатами целей в «зеленке», и тот тут же стал сверять их с картой.

— Какой м…. писал эту х.»? — Строгов сунул бумажкой едва не в нос Гафуру. — Это ж надо до такого додуматься — все цели указаны с ошибкой по параллелям в пять километров. Генерал, у тебя-то где были глаза, неужели так трудно было сверить эту галиматью с картой?

Строгов сыпал тирады из отборного мата, совершенно не замечая находящихся на НП афганских офицеров и их советников. Гафур тем временем стоял по стойке «смирно», молча выслушивая нелицеприятные высказывания в адрес своей персоны. А что можно было возразить советнику, когда произошел такой прокол — действительно, не перепроверил координаты целей с картой, понадеялся на своих подчиненных из штаба корпуса, а они так его подставили.

— В общем, так, — перебил его размышления Строгов, — вы сейчас немедленно едете к генералу Улеми и сообщаете ему о том, что город разбомбила пакистанская авиация. Со своей стороны я сделаю все, чтобы эта брехня была подтверждена соответствующими службами радиолокационного наблюдения в кандагарском аэропорту. Надеюсь, что этот разговор останется между нами. Наши советники трепать языками не будут, я лично позабочусь об этом. С вашей же стороны рекомендую сделать все от вас зависящее, чтобы эта история с бомбардировкой города советскими самолетами уже сегодня не загуляла по всем кандагарским базарам. И в первую очередь предупредите своих подчиненных, находящихся сейчас на НП, чтобы они забыли о том, что здесь сегодня видели и слышали. Я все понятно сказал?

Гафур затряс головой, соглашаясь с советником, и, не откладывая в долгий ящик, озвучил пожелание Строгова афганским офицерам, добавив от себя, что он лично расстреляет всякого, кто допустит утечку информации, которая с этого момента засекречивается на всю оставшуюся жизнь».[131]

Но помимо «засекречивания», эффективность которого была просто нулевой, были приняты и другие, традиционные для Афганистана меры.

«Высочайшим руководством Афганистана принято решение о выделении трех миллионов афгани на выплату пособий родственникам погибших и возмещения ущерба за уничтоженное имущество… обязали проконтролировать процесс раздачи казенных денег, чтобы чиновники, как это частенько за ними водится, не растащили их по своим бездонным карманам».[132]

Вот только не помог контроль — деньги чиновники, как всегда, растащили. Правда, по меньшей мере одному из них дорого пришлось заплатить за это. Но и попытка воспрепятствовать расхищению денег тоже стоила человеческой жизни. «О том, что по Кандагару было нанесено БИТУ, местные жители забыли практически сразу, как только схоронили погибших родственников. У воинствующих пуштунов не принято подолгу скорбеть по усопшим и убиенным.

Передвижение советских военных колонн спустя несколько дней было возобновлено. Кабул, как и обещал, выделил три миллиона афгани, но до пострадавших семей эти деньги так и не дошли. Старшего лейтенанта Азифа из отделения по расследованию экономических преступлений, попытавшегося найти «ноги» этих денег, неизвестные лица расстреляли недалеко от дома, в котором он жил с семьей. Сиротами остались трое малолетних детей.

Через пару недель на месте бомбардировки… появились строительные леса, и закипела работа по строительству двухэтажного торгового комплекса. Среди кандагарцев пронесся слух, что какой-то местный чинуша буквально за бесценок скупил землю под разрушенными дуканами и кантинами и на их месте решил возвести свой собственный магазин. Средства на его строительство он попросту украл из тех самых денег, что должны были достаться пострадавшим от БШУ. Прознав про это, духи отловили мздоимца и по решению исламского суда прилюдно казнили его в одном из пригородных кишлаков. Строительство магазина прекратилось буквально в тот же день, а чуть позже исчезли и строительные леса — местные жители использовали их в качестве дров для отопления своих домов. Что стало с советскими летчиками, нанесшими БШУ по городу, так никто и не узнал. Поговаривали, что их откомандировали в Союз, но никто не смог сказать ничего конкретного об их дальнейшей судьбе».

И конечно же в восприятии местных жителей виновниками трагедии были советские летчики, а не афганские офицеры. Кто знал о допущенных ими роковых ошибках? А бомбили-то «шурави». Показательно, что три миллиона афгани с точки зрения Кабула были приемлемой суммой за ту трагедию, что произошла в Кандагаре в декабре 1986 года.

Так что в идее вновь успокоить население Кандагара и окрестностей масштабной гуманитарной помощью ничего принципиально нового не было.

А вот доставить «гуманитарку» было очень непросто.

С точки зрения автора воспоминаний, удивительно уже то, что очень слабо охраняемая колонна (груз по территории Афганистана везли и охраняли афганцы) дошла в целости и сохранности. «К счастью афганских водил, духи ни разу не проявили заинтересованность к перевозимому грузу. А это могло показаться очень странным, поскольку при проводке предыдущей колонны с «гуманитаркой» они умудрились умыкнуть дюжину автомашин вместе с находившимся в них ценным грузом. Как это произошло, никто тогда так и не понял. Поговаривали, что часть машин уже в самом Кандагаре «зарулили» не туда, куда следовало, да так бесследно и исчезли. Ни машин, ни груза, ни водителей. Словно летучие голландцы, канувшие в Бермудском треугольнике.

Чтобы колонна с гуманитарным грузом и на этот раз ненароком не заблудилась в узких кривых улочках Кандагара, на всех перекрестках были выставлены посты из сотрудников царандоя. Кипенно-белые краги, такие же портупеи, а также полосатые, черно-белые жезлы, коими отдельные из них с важным видом размахивали у себя перед носом, подчеркивали принадлежность их владельцев к трафику (ГАИ). Вот только ни у одного из них почему-то не было при себе табельного оружия. Рисковые ребята, а может быть, наоборот — чересчур практичные. Ведь если честно сказать, кому нужен такой «Аника-воин»? Что с него было взять, кроме портупеи, которая духам нужна была, что корове седло. Позарившись на табельное оружие, духи, или просто дорожные бандиты, могли ненароком лишить жизни его владельца. А так, глядишь, только физиономию набьют, да и отпустят с миром».[133]

По прибытии была грамотно организовано хранение груза: «Внутренний двор «Монополии», куда обычно доставляли все гуманитарные грузы, был небольшим по площади и не мог принять сразу все машины прибывшей автоколонны. В связи с этим губернатор провинции Сахраи отдал распоряжение, согласно которому часть автомашин было решено разместить на охраняемой территории кандагарской таможни. Туда и были направлены машины с грузом, которому жаркое солнце не было особой помехой. Эти машины в основном были загружены мешками с мукой, сахаром и рисом. А чтобы у нечистых на руку сотрудников таможни не появился соблазн попользоваться свалившимся с неба бакшишом, все машины поставили таким образом, чтобы в их кузова влезть было невозможно. Задний борт одной машины подгонялся к заднему борту второй машины. И теперь, чтобы попасть в кузов, нужно было перепиливать стальной тросик, фиксировавший брезентовую ткань тента к борту грузовика. А это целое дело. Да и кому придет в голову этим заниматься, если во дворе таможни сразу же установили дополнительную охрану из сотрудников царандоя».[134]

По полной программе собрались использовать прибытие «гуманитарии» в пропагандистских целях и «шурави», и местные власти. «Поскольку подобные мероприятия в провинции случались не так уж и часто, было принято решение провести небольшой стихийный митинг с участием руководителей властных структур провинции. Кто только туда не пришел! Начиная от самого губернатора и кончая начальником политотдела царандоя. Все присутствующие горели желанием внести свою лепту в общее дело, и, прорвавшись к импровизированной трибуне, а если быть точнее, к обычному столу, установленному на пакгаузе одного из складов, выражали искреннюю благодарность Советскому Союзу и его мудрому руководству в лице товарища Горбачева.

По завершении митинга вся руководящая «шатия-братия» толпой двинулась к машинам осматривать подарки дружественного соседа. Водители, стоявшие до этого около своих бурубухаек или дремавшие в их кабинах, как по команде задрали тенты и откинули задние борта машин. Взору присутствующих предстали бочки, короба, коробки и даже контейнеры, заполненные всем, чего душа пожелает. Все удовлетворенно зацокали языками, выражая таким образом свои чувства восхищения и благодарности. Побродив минут пятнадцать вдоль машин, свита руководящих работников покинула двор «Монополии», дав возможность грузчикам приступить к разгрузке товара. В тот день никто из присутствовавших на импровизированном митинге не мог и предположить, какой скандал разразится сразу после того, как начнут распаковывать «гуманитарку»…»

Скандал разразился действительно нешуточный. Причем избежать его было просто невозможно. Те, кто отправлял груз, словно нарочно постарались, чтобы афганцы возмутились как можно сильнее. «О том, что произошла какая-то неприятность, я сразу понял, как только на следующий день вошел в кабинет к командующему царандоя Мир Акаю. Он ругался с кем-то, выкрикивая гортанные фразы в микрофон полевого телефона. Завидев меня, он жестом указал на стул, предложив присесть на него, а сам еще минут пять дискутировал на повышенных тонах с невидимым собеседником.

Бросив трубку, полковник с минуту молчал, нервно перекладывая лежащие на столе бумаги. Потом, словно впервые увидев постороннего в своем кабинете, встал из-за стола и, подойдя почти вплотную, поздоровался со мной за руку.

— Что-нибудь случилось, товарищ командони?

— Случилось.

Мир Акай неопределенно смотрел сквозь меня, видимо решая, стоит ли посвящать советника в возникшие проблемы. Потом он вновь ухватился за ручку индуктора полевого телефона и стал ее усиленно накручивать.

По тому, как он стал перечислять дежурному по царандою имена руководителей подразделений уголовного розыска, я понял, что он вызывает их к себе в кабинет. Что же такого могло произойти за прошедшие сутки, если командующий вызывает к себе в кабинет своего первого заместителя — начальника уголовного розыска, а также начальника криминалистической службы и начальника отделения по борьбе с экономическими преступлениями?

Я терялся в догадках, прокручивая в голове различные варианты ЧП, которое могло произойти за время моего отсутствия. В традиционные схемы проведения подобных совещаний в кабинете командующего не вписывался вызов начальника местного ОБХСС. Ему-то что здесь делать?

Мои размышления прервал сам командующий:

— Эх! А как вчера все хорошо начиналось! И как сегодня все дерьмово закончилось! Ты даже не представляешь, какой скандал сегодня разразится в Кандагаре, да и в Кабуле тоже. Руководство провинциального Комитета НДПА уже наверняка настучало в Кабул о том, что произошло. Да-а! Скандал неизбежен.

Я ничего так и не понял из сказанного Мир Акаем.

— Так что же, в конце концов, произошло?

Меня уже начинала доставать недосказанность в речах полковника.

Он вновь уставился в меня отсутствующим взглядом, словно перед ним сидел не советник, а виновник того, из-за чего затеялся весь этот сыр-бор.

— Сейчас узнаешь.

Его короткий ответ был сродни приговору.

В кабинет вошли приглашенные руководители. Завидев меня, они все, как по команде, выполнили обычный в таких случаях ритуал приветствия с неизменными «хубасти», «четурасти» и касанием своих небритых щек к моим щекам. Послюнявив меня, они то же самое проделали с Мир Акаем, словно не видели его сто лет, и только после этого уселись на стоявшие вдоль стен кабинета стулья.

Поскольку переводчика в этот день со мной не было, Мир Акай выступал сразу в двух ролях. Сначала он держал речь перед своими подчиненными, а потом в укороченном варианте произносил все заново на русском языке. Но даже без перевода, с первых же сказанных им слов, мне все стало понятно.

Причиной происшедших в городе неприятностей стала та самая гуманитарная помощь, поступившая накануне в провинцию. Мир Акай не стал расписывать в деталях обстоятельства случившегося, объяснив это тем, что мы все это увидим своими глазами на месте…

Увидим так увидим. Всей толпой на двух машинах поехали смотреть на то, что так взволновало все кандагарское начальство и лично Мир Акая.

По сравнению с днем вчерашним бурубухаек во дворе «Монополии» было почти вдвое меньше. Разгрузившись, они покинули двор, освободив место для грузовиков, ранее стоявших во дворе таможни. Но те не спешили заезжать в «Монополию», ожидая соответствующую команду от вышестоящего начальства, которое почему-то медлило со своими распоряжениями.

По всей видимости, в ожидании нашего приезда сотрудники «Монополии» и провинциального Комитета социальной поддержки населения уже хорошо подготовились и «отрепетировали» предстоящий осмотр «гуманитарки».

Возле выстроенных в один ряд машин было выставлено содержимое доставленного вчера груза.

Первое, к чему нас подвел бойкий афганец, из того самого «сосального» комитета, были металлические двухсоткилограммовые бочки, доверху заполненные животным жиром. «Социалыцик» специальным ключом ловко сбил крышку на одной из бочек и, зачерпнув указательным пальцем растаявший на солнцепеке серовато-белый жир, демонстративно обнюхал палец со всех сторон, стал визжать на всю округу, произнося в основном только одно слово — «хук». Я и без переводчика хорошо знал, что хук — это свинья. Стало быть, в бочке был обычный свиной жир, а для афганцев потреблять в пищу мясо (я уж не говорю за жир) этого нечистоплотного животного, было сродни с отречением от ислама. Вот почему так и разорялся этот бдительный блюститель заповедей Пророка.

Я точно также, как и тот визгливый афганец, окунул указательный палец правой руки в бочку с жиром и, следя за тем, чтобы жир не капнул на одежду, отправил его в рот.

Меня не поразила молния, и я не скончался тут же на месте от отравы, за которую считал этот истеричный фанатик обычный свиной жир. Наверно, именно это он ожидал, тараща свои выпученные глаза на то, как я демонстративно слизывал с пальца остатки жира.

Закончив процедуру смакования, я удовлетворенно произнес:

— Хуб! Бисиор хуб! — что означало мое очень даже положительное отношение к свиному жиру.

Афганец скривился в гримасе, словно разжевал неспелый лимон, после чего отскочил в сторону и трижды смачно сплюнул на землю.

«Ну и дурак же вы, батенька», — едва не сорвалось с моих губ. Но вместо этого я, повернувшись к стоящему рядом Мир Акаю, спросил его:

— Рафик командони, а как вы относитесь к свинине и свиному жиру?

Мир Акай утвердительно закивал головой.

Да мне и не надо было его об этом спрашивать. В предыдущий четверг он приезжал к нам в гости в ООНовский городок, где мы специально для него организовали баньку, а на ужин угостили фирменными шпикачиками, приготовленными из отборной свинины, которой мы по такому случаю разжились в Бригаде, отдав за целую свиную ляжку литр «Доны».

Та-ак.

Пока я не увидел ничего особенного, о чем сегодня утром мне хотел сказать Мир Акай. Ну и что из того, что не тот жир прислали в качестве гуманитарной помощи. Не захочет местное население его хавать, всю партию заберет себе царандой. Сарбозам до фени, чем набивать свои желудки, лишь бы плов был жирным. Голод не тетка, все уметут за милую душу. Своими соображениями по этому поводу я поделился с Мир Акаем. Тот опять утвердительно закивал головой».[135]

Поразительно спокойно отреагировал Мир Акай на присылку свиного жира. То, что он сам свинину употреблял, будучи у «шурави» в гостях, неудивительно. Многие из учившихся в Союзе и общавшихся с советскими товарищами афганцев обзавелись совершенно неприемлимыми, с точки зрения их соотечественников, привычками. Но неужели он и в самом деле своих подчиненных собирался свиным салом кормить? Это в городе Кандагаре?

Или афганский начальник просто решил таким образом замять скандал, чтобы страсти улеглись, а потом у тех же советских товарищей на свиной жир что-нибудь приемлемое для афганцев выменять?

Так или иначе, но прибытие этакого провокационного груза, да еще в порядке «извинения» за гибель мирных жителей, могло бы очень осложнить ситуацию в Кандагаре. Кто же это в Союзе додумался «расплатиться» с афганцам свиным жиром в качестве компенсации за «очень серьезную войсковую операцию», в ходе которой «среди мирного населения было довольно много неоправданных жертв»?

В XIX веке в Индии англичане как-то вооружили полки, набранные из местных жителей, новыми винтовками Энфилд с капсюльным замком. Патрон, который надлежало скусывать, согласно тут же возникшим слухам якобы пропитывался смесью говяжьего и свиного жира. Возмущены были и индуисты, для которых корова — священное животное, и мусульмане, для которых свинья — нечистое животное. Справиться со вспыхнувшим восстанием англичанам оказалось очень нелегко…

Но и другие гуманитарные подарочки оказались не менее провокационными.

«Пошли дальше. Опаньки! А вот это уже хуже. Около грузовика-термоса лежало несколько коробок со сливочным маслом. Пара коробок была раскрыта, и в них я увидел какую-то серо-зеленую массу, которая даже отдаленно не была похожа на масло. То ли от длительного пребывания в термобудке, минусовая температура в которой исчезла еще на советско-афганской границе, то ли от того, что товар таким был еще до того, как попал в Афган, но масло это однозначно было не пригодно для употребления в пищу. Таким продуктом питания и отравиться недолго.

Словно уловив мои мысли, именно это и озвучил «истерик».

На этот раз он был на коне. Важно напыжившись, он понес ахинею насчет того, что недобросовестные люди в Союзе желают смерти бедным афганцам, сплавляя им явную отраву, списывая при этом на своих складах доброкачественные продукты. По себе небось судит, гад.

Но возразить ему было нечего — в точку попал.

Я не исключал того обстоятельства, что на моей Родине еще не перевелись аферисты, готовые любыми путями заработать свою левую копейку. Даже вот таким способом, ценой жуткого обмана. Но свои рассуждения я оставил при себе, а внимание окружающих акцентировал на том, что такое чрезвычайное происшествие могло произойти в первую очередь из-за отсутствия у афганских товарищей хороших авторефрижераторов. Если бы такие были у них в наличии, подобного инцидента никогда бы не произошло.

Афганцы, кивая головами, соглашались с моими доводами. Пока вроде удается отбрехиваться.

В тот момент я еще не знал, какой сюрприз ждет меня около открытого контейнера, у которого, согнувшись в три погибели, сгрудилось несколько человек.

Контейнер этот был доверху наполнен мужскими и женскими туфлями.

Вы спросите: ну чего особенного из того, что в качестве гуманитарной помощи в Афган доставлена обувь? Ведь это тоже помощь, хоть ее и нельзя употребить в пищу. Ну, так ведь не пищей же единой жив человек.

Я тоже так думал, когда впервые увидел те туфли.

Самое смешное только начиналось.

Грузчики и просто любопытствующие охранники «Монополии» рылись в куче обуви, пытаясь подобрать хоть одну пару одинаковых туфель или ботинок.

Увы. Все их усилия были тщетны, поскольку в контейнере лежала обувь только на левую ногу. Какой-то «шутник» в Союзе, комплектуя гуманитарный груз, так «отсортировал» всю обувь, что в один контейнер попали только туфли на левую ногу, а в другой — на правую. Интересно, а куда укатил контейнер с обувью на правую ногу? Судя по разговорам водителей грузовиков, второй такой же контейнер с обувью сгрузили в провинции Фарах. Там, наверно, тоже сейчас веселятся.

Выяснилось, что ко всему прочему вся обувь в контейнере соответствовала размерам обуви, продаваемой в наших отечественных магазинах с фирменным названием «Богатырь».

А теперь представьте афганку, которая пытается сделать хоть шаг в туфле на высоком каблуке 43-го размера, имея при этом ногу 33-го размера. А ее муж в это время, запустив ногу в ботинок 45-го размера, волочит его за собой, словно штатную единицу маломерного флота.

Представили?

Вот и я тоже, когда представил такую картину, то едва не рассмеялся.

Но хорошо, что не успел этого сделать».[136]

Поразительно «удачно» подобрана гуманитарка — свиной жир, испорченное сливочное масло и обувь на левую ногу.

Если бы ЦРУ США через своих тайных агентов в СССР сумело бы организовать отправку этакого гуманитарного груза для подрыва советско-афганской дружбы, всех участников такой блестящей операции награждать должен был бы лично президент Рональд Рейган. Но куда там ЦРУ, до такого ни одна вражеская разведка не додумалась бы. Это свои, увы, неизвестные «герои» постарались.

Расхлебывать последствия их бурной деятельности пришлось на месте получения груза. «Представителя провинциального Комитета НДПА, не проронившего до этого ни слова, вдруг словно прорвало. Поднятый им вопль привлек внимание всех присутствующих. Дураку понятно, что он работал на публику.

Что уж он там такого ляпнул, я сразу и не понял, но на лицах стоявших около меня людей уловил неприязненные взгляды в мою сторону. Видимо, слова этого партийного деятеля были отнюдь не дружественными по отношению к моей персоны.

От слов, сказанных этим партийным функционером, Мир Акай изменился в лице и виновато понурил голову. Потом он как бы между делом отвел меня в сторону и объяснил, что этот парчамист обвиняет меня и мое государство в том, что мы желаем только горя афганским гражданам. А присланные туфли и ботинки на одну ногу — это как предупреждение советских военных о том, что все афганцы скоро станут инвалидами.

Ах ты сволочь! Козел вонючий! Ишь чего удумал, мерзавец! И такая сволочь в руководстве провинциального Комитета НДПА ошивается? Да будь моя воля, за такие слова я б и пулю на тебя не пожалел, урод несчастный! Недобиток душманский!

По всей видимости, все отрицательные эмоции мгновенно отразились на моем лице, и Мир Акай, почувствовав мое крайне холерическое настроение, ненавязчиво взяв под локоть, увел подальше от этого крикуна.

И правильно сделал. В тот момент я мог просто не сдержать себя и наверняка врезал бы в морду этому партийному недоноску. Опять же, потом только мне хуже было бы. Такие вещи здесь не прощают. Могли бы запросто повязать там же, во дворе «Монополии», и тогда прощай это сладкое слово «свобода». Даже если бы моему руководству и удалось загладить конфликт, в Союз я возвратился бы уже гражданским человеком и с «волчьим» билетом.

В тот день, вернувшись с Мир Акаем в царандой, втихаря опрокинули с ним в его кабинете по стакану водки. За взаимопонимание и дружбу.

А на следующий день вновь пришлось выезжать в «Монополию».

На этот раз тот самый шустрый «истерик» решил «прокрутить динамо». Он представил нам несколько мешков муки, которые грузчики «Монополии» при нас сняли с одной бурубухайки. Вспоров мешки и зачерпнув из них муку, афганец просеял их через обычное сито, после чего в нем осталась целая куча личинок шашеля.

«Истерик» в очередной раз закатил скандал, обвиняя граждан Советского Союза в непорядочности по отношению к бедному народу Афганистана.

Меня это здорово задело, и, не отдавая себе отчета, почему именно так поступаю, я влез на ту самую бурубухайку, из которой только что сняли мешки с бракованной мукой. Зацепив первый же попавшийся мешок, скинул его на землю. Сам вспорол мешковину и просеял находящуюся в нем муку. Никаких личинок в ней не было. Мука была идеального высшего качества. Для проверки своих предположений вскрыл еще несколько мешков, но и там ничего подозрительного не было обнаружено.

В тот день со мной в «Монополию» поехал не Мир Акай, а его заместитель Сардар. Тот в таких случаях особо не церемонился. Со всего размаху он приложил свой огромный кулачище аккурат между глаз «истерика», и тот, отлетев в сторону, нашел себе временный приют у колеса бурубухайки, уткнувшись в пыль своим разбитым носом.

Повернувшись в мою сторону, Сардар сделал подобие извиняющегося жеста и на чисто русском произнес сакраментальную фразу:

— Расхититель социалистической собственности.

В тот момент Сардар напомнил мне Бывалого из фильма «Операция «Ы»», и, не удержавшись, я громко рассмеялся. Распределение гуманитарной помощи в Кандагаре вступало в свою первую фазу».[137]

Можно только удивляться тому, что хотя бы мука в этой гуманитарной помощи высокого качества оказалась. Как же это те, кто выделяли грузы для этой колонны, «недосмотрели»?

Генерал-майор Александр Ляховский описал в своих мемуарах, как накануне вывода советских войск пришлось спасать население афганских городов от голода. «Осенью 1988 г. Кабул, некоторые другие крупные города, населенные пункты стали с перебоями снабжаться продовольствием, горючим, материальными средствами. Возникли и срывы с поставкой плановых партий оружия и боеприпасов для Вооруженных сил Афганистана. Распространялись слухи, что в столице вот-вот начнется голод, а Советский Союз не собирается выполнять свои обязательства по поставкам продовольствия и других предметов первой необходимости. Дескать, русские уходят, им теперь все равно… А на базах уже давно исчезли запасы продовольствия.

В западных средствах информации прослеживались панические нотки относительно положения в афганской столице. Зечини Лоран, к примеру, в статье «Кабул объят страхом» писал: «Страх — это язва, разъедающая весь город…

Кажется, война удаляется, но тем не менее она никогда не была столь близка, потому что стала более опасной. Она приняла форму нехватки продуктов и галопирующей спекуляции.

Панические слухи, которые ходят по Кабулу и не перестают раздуваться по мере приближения 15 февраля…

Начиная с середины августа сократился численный состав посольств. Начали с женщин и детей. Вторая волна отъездов имела место в начале января.

Все страны превратили свои дипломатические представительства в укрепленные крепости. Мешки с песком, листы железа, колючая проволока и вооруженная охрана окружают сегодня посольства. Каждое посольство создало запасы продовольствия, предвидя возможность экономической блокады.

Нехватка в основном касается муки, масла, риса, сахара, бензина и топлива для обогрева жилищ… В среду генерал Серебров, представитель главного командования Красной армии в афганской столице, пригласил представителей иностранной прессы присутствовать при распределении мешков с мукой…»

Безусловно, тогда в Кабуле сложилась очень напряженная обстановка, хотя она в немалой степени нагнеталась искусственно западными корреспондентами и самими афганцами. Как мне представляется, главной целью этой кампании было получить дополнительные материальные ресурсы из Советского Союза и вынудить советские войска провести операцию против отрядов Ахмад Шаха Масуда.

Действительно, в то время на магистрали Хайратон — Кабул, особенно в районе Южного Саланга, участились случаи разгрузки машин с продовольствием мятежниками и населением, проживающим в расположенной вдоль трассы кишлачной зоне. Основными причинами этого являлись плохая организация подвоза, неудовлетворительная дисциплина марша, предательство и прямой сговор отдельных афганских водителей с мятежниками, а также невыполнение своих обязанностей назначаемыми от ВС РА органами непосредственного охранения колонн, которые закрывали глаза на подобные факты. При этом представители оппозиции в своей пропаганде заявляли, что Советский Союз оказывает безвозмездную помощь всему народу Афганистана, из которой население Панджшера от правительства РА ничего не получает, поэтому причитающуюся часть продовольствия оно берет само.

В связи с такими действиями оппозиции, а также главным образом из-за срыва афганской стороной графика поставок в столице сложилось напряженное положение в снабжении продовольственными товарами и другими предметами первой необходимости, что вызывало острое недовольство жителей Кабула.

С целью улучшения ситуации предпринимались дополнительные меры по линии правительства РА, местных органов власти, а также предусматривалось привлечение афганских Вооруженных сил и 40-й армии. Вопрос обеспечения города продовольствием рассматривался на совещании, проведенном премьер-министром М. X. Шарком с участием вице-президента генерал-полковника М. Рафи, министров ВС РА, министра торговли X. М. Джалалара и руководителя Оперативной группы МО СССР в РА. В ходе обсуждения этой проблемы отмечалось, что для удовлетворения текущих потребностей и создания необходимых запасов надо ежесуточно подвозить в Кабул не менее 2 тысяч тонн продовольствия. Однако эта норма не выполнялась, а из-за осложнения обстановки на магистрали положение с продовольствием в столице продолжало ухудшаться. В своем выступлении на совещании руководитель ОГ МО СССР подчеркнул, что ситуация не является критической, многое еще можно поправить, и предложил афганской стороне провести следующие мероприятия.

В кратчайшие сроки создать надежную систему поставок продовольствия и других товаров первой необходимости населению Кабула. Для руководства подвозом организовать чрезвычайную комиссию Кабинета министров РА, которой подчинить все органы, отвечающие за доставку и распределение продовольственных товаров.

Организовать 20 продовольственных колонн по 100 автомашин, каждая из расчета: от 40-й армии — 2, МО РА — 2, по одной от МГБ и МВД, от других министерств, ведомств и частного сектора — 14.

Разработать четкий график движения, план охраны и обороны этих колонн, предусмотрев при этом создание дополнительных постов и застав от ВС РА, диспетчерско-контрольных пунктов, охраняемых районов привалов и ночного отдыха, а также непосредственное охранение каждой автоколонны подвижными средствами.

Упорядочить торговлю продовольственными товарами. Организовать их четкий учет и справедливое распределение среди населения. Не допускать вывоз продовольствия из города и его продажу в больших количествах по спекулятивным ценам.

Усилить агитационно-пропагандистскую работу с населением Кабула и расположенной вдоль магистрали кишлачной зоны, особенно в районе Южного Саланга. Подписать протоколы о сотрудничестве с населением и оппозицией по привлечению их к охране магистрали, материально стимулировать жителей кишлаков этих районов путем доставки выделенного правительством РА продовольствия и других товаров первой необходимости.

Указанные предложения были приняты участниками совещания, и организовано их выполнение. Председателем Чрезвычайной комиссии Кабинета министров был назначен заместитель премьер-министра РА Амин. В короткие сроки организовали создание автоколонн и системы гарантированной охраны магистрали».[138]

Советский Союз даже накануне краха мог грамотно организовать спасение жителей кого-нибудь государства от голода. А вот использовать в пропагандистском плане результаты затраченных усилий далеко не всегда получалось. Так вышло и на этот раз. «В целом население страны с благодарностью воспринимало советскую продовольственную помощь. Многие образованные афганцы, безусловно, знали: оказывать ее СССР не так-то легко — у нас у самих не решена продовольственная проблема. Более того, в последние годы она заметно обострилась. Значит, в определенной мере население Советского Союза, чтобы оказать помощь соседнему Афганистану продовольствием, и не только им, шло на жертвы — мука, рис, сахар, жиры, масло и другие продукты питания не были у нас лишними! Немало советских военных водителей погибло, перевозя эти мирные грузы по дорогам ДРА. Поэтому было просто обидно и горько, когда часть нашей помощи, зачастую безвозмездной, попадала в провинции, уездные центры, на базары, привозилась в кишлаки и одно время раздавалась населению в прекрасных мешках с изображением массивного звездно-полосатого американского флага. Да еще с выразительной надписью на мешках: «В подарок от американского народа!» (попадалась на них, правда, и другая символика — кленовые листья Канады. Тогда была приписка: «В подарок от правительства Канады!» и т. п.). Естественно, все надписи — на дари или на фарси.

Офицеры Оперативной группы МО СССР и советские военные советники, конечно, удивлялись и возмущались этим. Даже высказывались предположения о какой-то там идеологической диверсии. Однако все было гораздо проще. Объяснялось все русской безалаберностью и недостатком опыта в такой деятельности. Да к тому же все упиралось в тару. Дело в том, что безвозмездная помощь доставлялась в мешках (матерчатых, полиэтиленовых и из «плотной бумаги»), ящиках, емкостях, коробках и т. д. Иногда — с маленькими бирочками (на русском языке, дескать, примите безвозмездную помощь от трудящихся РСФСР, Украины, Узбекистана, Казахстана, Таджикистана…).

Но кто из по большей части неграмотных афганцев знал русский?! Да и везти товар далеко, а тара плохая. В Афганистане же в огромном количестве были, например, американские и канадские мешки — караваны-то через пакистанскую границу шли, беженцы возвращались, привозили (в Пакистан мешки переправлялись по линии ООН афганским беженцам и оппозиции) — кто со старых времен сохранил, а кто просто купил — крепкие да красивые. Вот и перекладывали афганцы советскую муку, рис, сахар, соль, фасоль и другие продукты в американскую тару. Не говоря уже о том, что часто этот прием преднамеренно использовали моджахеды».[139]

Это была типичная для позднего СССР история. Типичная и глубоко закономерная. За счет собственного населения, не избалованного, мягко говоря, избытком продовольствия, организовать поставки в Афганистан, рискуя жизнями своих людей, когда до вывода советских войск оставались счи-таные месяцы, чтобы афганцы в результате получали продукты в мешках с надписью «В подарок от американского народа!» или «В подарок от правительства Канады!»

Здесь надо отметить, что дело не только в том, что кто-то просто не подумал о таре, в которой продукты доставляли. Казалось бы, неужели так трудно доставлять грузы в своих, подходящих для местного населения мешках с понятными для него надписями? Да, очень трудно, даже если бы сообразили об этом перед отправкой. Дело не только в одной безалаберности. Особенностью советской хозяйственной и политической системы было то, что в ней гораздо проще было решить вопрос с отправкой помощи кому-нибудь, чем со срочным обеспечением тарой. Пока бы те мешки изготовили…

Привычка советского руководства поступаться интересами своих сограждан, и военных, и гражданских, ради неких высоких целей, уверенность в том, что «наш человек» все выдержит, в Афганистане проявилась особенно ярко. Можно особенно не напрягаться, создавая ему элементарно сносные условия существования, он придумает, как выкрутиться. Потом начиналось искреннее удивление — отчего это солдаты ради возможности, скажем, поесть виноград, рискуют своей жизнью в самовольных вылазках, прекрасно понимая, чем это для них может кончиться.

Советская продовольственная, техническая и военная помощь, поступающая в дружественные страны, могла вызвать совершенно неожиданную реакцию не только в Афганистане…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.