Глава XLV О предполагаемых функциях смерти

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава XLV

О предполагаемых функциях смерти

Тюльпаны, комары, слоны, грозы, бабочки-поденки, божьи коровки, маргаритки, киты, горы, ураганы — все это появляется на свет, растет, созревает, неожиданно воспроизводит свои формы, свои тела, свои судьбы — и исчезает.

Цветы распускаются, благоухают, опадают.

Смерть цветов имеет название — апоптоз.

Им уготован один жребий — завянуть и опасть.

Где лучше всего разместить во времени непредсказуемость, как не в смерти?

В непредсказуемости смерти отдельного человека, то есть в ее мгновенном приходе, таится странное явление. Смерть, как и время, соединяет непредсказуемое с безвозвратным.

В понятии «безвозвратность» нужно особо выделить «безмолвие» — то, что определяет в человеческом понимании статус трупа. Это тело, которое больше не откликается на мольбы умоляющих его не умирать.

Что такое «мертвый» для живых? Это человек, который больше никогда не примет участия в беседе.

Это уста, которые больше никогда не ответят на речь, обращенную к их владельцу.

В понятии «безвозвратность» безмолвие определяет неожиданность последней и окончательной немоты, смерть времени в человеке.

* * *

Именно эта неожиданность вкупе с выпадением из времени и составляет главные свойства смерти, лоб в лоб сталкиваясь с повторяемостью и с Историей.

Рождение противоречит детству так же, как внезапное явление — регулярной повторяемости событий.

Так же, как молчание противоречит накоплению единиц речи.

Новый, целый, неделимый, нетронутый, новизна, новичок, встающее солнце, зелень, свежесть, молодость, юность — все это противоречит словам repetitio, renovatio, revolutio. Настоящее, современное, новейшее — эти понятия указывают все на ту же бесконечную повторяемость прошлого. Молодые не производят, они воспроизводят.

Новое, то есть нечто противоположное молодому, это всего лишь имитация новизны (оно ничего не обновляет, ничего не омолаживает).

Истинная новизна не терпит повторов, она изобретает то, чего еще не было.

Природа вновь становится материей, уходящей через тот временной барьер, которую смерть открывает там, где она внезапно прореживает пространство, разлагая телесные формы в смерти.

Это пространство, открытое смертью, которая осуществляет свою власть (posse) в границах бытия (esse), и есть время.

* * *

Больше века назад Дарвин[78] присвоил смерти некую функцию. Смерть (по Дарвину) сортирует все живое в природе подобно волку, которого иногда называют санитаром леса. Она подобна тому священнослужителю, что начищал золотую статую божества в храме. Из Дифференцирующей смерть стала Омолаживающей. В человеческих обществах сохранение жизни на земле должно иметь цену для всех живых организмов, населяющих эту землю. Такой ценой стала смерть.

Лицо старика мало-помалу уподобляется личику младенца.

Грудь западает, как при выдохе, и застывает.

Глаза остаются широко открытыми.

Но трупу еще далеко до исчезновения. В мертвом теле жизнь останавливается не сразу. Нужен по крайней мере год, чтобы мертвая плоть разложилась.

По прошествии пяти лет тело истлевает полностью, и тогда скелет распадается на отдельные кости.

Такова продолжительность смерти. Элементы, составлявшие тело, полностью распрограммируются, становясь далее элементами природы, создающей живых.

Для океана характерны две основные формы «переработки» мертвых организмов: на поверхности воды это потребление, в глубине — реминерализация.

Зубы составляют самую долговечную часть человеческого тела.

Именно это, вероятно, имел в виду император Марк Аврелий, когда писал: «Смерть — это оскаленные зубы».

Погребение изобретено людьми. Закопать тело — значит уберечь его от растерзания, предпочесть органическое разложение когтям, клювам или клыкам хищников.

Таким образом, все крупные живые звери в сравнении с мертвыми — это крохи времени, опасающегося зубов, которым не терпится пожрать все живое, иными словами, самое себя.

* * *

Вот что писал Лукиан в своей «N?kyomancie»[79]: «Мы спустились в Ад. Подошли к равнине Ахерона. Встретили там полубогов, великих охотников, героинь, цариц. Бывшие ахейцы выглядели дряхлыми, замшелыми старцами. Египтяне же, напротив, прекрасно сохранились в своих погребальных пеленах, будучи набальзамированы. Однако мы никого там не узнавали. Все они были на одно лицо, и всех отличал один общий признак — оскаленные зубы».