322. H. H. Страхову

322. H. H. Страхову

1878 г. Января 3. Ясная Поляна.

Письмо ваше, дорогой Николай Николаевич, пришло в то время, как я был в Москве, и по возвращении моем жена мне сообщила, как одну из радостных новостей, что есть длинное письмо от вас «и такое милое»^*. И я благодарю вас за это. За ужасный и огромный труд (что бы вы ни говорили) корректур моего романа я не благодарю, потому что слишком не соответствуют тому, что вы для меня этим сделали, всякие слова благодарности^*. Постараюсь только не забывать этого. У нас все, слава богу, хорошо. Маленького окрестили Степа с моей Таней, и на праздниках, кроме своих, никого не было. Здоровье мое, которое все было дурно, теперь как будто поправляется, и начатая работа^* перебита праздниками, но не остановлена.

Вчера был у нас Фет и несколько раз принимался делать планы о том, как он увезет вас от нас и как я за вами приеду. Вы и не думаете о нас, а мы уже делим ваше время.

«Критику чистого практического разума»^* я приобрел. Нынче посылаю для получения по нем объявления от вас. Впрочем, теперь у меня книг и матерьялов по двум разнородным предметам^* так много, что я в них теряюсь.

Соловьева статью в «Гражданине»^* пришлите, пожалуйста. Заглавие очень для меня заманчиво. «Вера, знание и опыт». Встретился в Москве с Б. Чичериным. Он пишет сочинение о знании и вере^*. У меня живет учителем математики кандидат Петербургского университета, проживший два года в Канзасе в Америке в русской колонии коммунистов^*. Благодаря ему я познакомился с тремя лучшими представителями крайних социалистов^* — тех самых, которые судятся теперь^*. Ну и эти люди пришли к необходимости остановиться в преобразовательной деятельности и прежде поискать религиозной основы. Со всех сторон (не вспомню теперь кто) все умы обращаются на то самое, что мне не дает покоя.

С нетерпением жду вашей статьи^*. Одна фраза вашего письма мне сделала больно. Вы пишете — отослал последние корректуры и взялся за свою статью. Вы нечаянно признались, что эта пустая работа мешала вашей.

Смерть Некрасова поразила меня. Мне жалко было его не как поэта, тем менее как руководителя общественного мнения, но как характер, который и не попытаюсь выразить словами, но понимаю совершенно и даже люблю не любовью, а любованьем.

Нынче пережил тяжелую минуту — должен был отказать нашему швейцарцу — он сделался невыносим своею грубостью и дурным характером^*.

Есть ли в монгольской древней религии что-нибудь настолько неразработанное, как Веды, Трипитака и Зенд-Авеста^*, и дошли ли в этой религии до настоящего, то есть высокого?

Откуда вы мне приводили слова Лаотцы?^*

Обнимаю вас от всей души, дорогой друг, и желаю вам в этом году того, о чем молюсь каждый день, спокойствия в труде.

Ваш Л. Толстой.

О 2-х экземплярах^* пишу с этой почтой.

3 генварь 1878