«Большая двадцатка»: институциональная беспомощность
«Большая двадцатка»: институциональная беспомощность
Саммиты «Большой двадцатки» неуклонно и убедительно доказывают даже профессиональным оптимистам ее полную беспомощность перед развивающимся мировым кризисом.
Хотя, с другой стороны, если уж «Большая двойка» – США и Китай – не справляется с этим испытанием, ждать каких-либо достижений от «Большой двадцатки» попросту странно.
Ведь к мировым лидерам, как можно понять из динамики взаимодействия их друг с другом в разных форматах, полностью применима древняя вьетнамская притча о монахах.
В соответствии с ней, если за водой идет один монах, то он приносит два ведра воды в двух руках. Если за водой идут два монаха, то они вдвоем тоже приносят два ведра воды: каждый несет одно ведро в одной руке, потому что им тяжело. Если же за водой идут три монаха, то они вообще не доходят до источника.
Мысль о том, что монахов может быть двадцать, древним вьетнамским мудрецам просто не приходила в голову.
«Большая двадцатка», как и «Большая двойка», стала реакцией мирового сообщества на очевидную недееспособность «Большой восьмерки», которая в самом начале нынешнего глобального кризиса слишком наглядно оказалась не в состоянии даже адекватно обсудить вставшие перед мировой экономикой проблемы.
И это логично, ибо «Большая восьмерка» была всего лишь следующей реинкарнацией «Большой семерки» – экономического органа развитых стран Запада по согласованию их общей повестки дня для борьбы против Советского Союза.
Когда Советский Союз закончился и врага не стало, члены «Большой семерки» занялись глобальным урегулированием – просто потому, что нужно же чем-то заниматься, и всем к тому времени уже понравилось регулярно встречаться в хороших местах в приятной компании.
Россия стала членом «Большой восьмерки» совершенно гениальным способом в 1996 году. Нужно отдать должное тогдашним помощникам Ельцина: они придумали прекрасную схему. Россия как раз только стабилизировалась на самом дне либеральных реформ, экономически мы были мертвы, но наши переговорщики предложили Западу считать главной проблемой человечества мировую организованную преступность. «Большая семерка» согласилась – и тут же попала в ловушку: в самом деле, как можно обсуждать мировую организованную преступность без подвергнувшейся либеральным реформам России!
А с другой стороны, накануне выборов Ельцина в 1996 году Западу было крайне важно продемонстрировать российским либеральным реформаторам свою поддержку и благоволение. Это выражалось не только в финансировании, но и в символических актах – вроде включения России в состав прежней «Большой семерки».
И вот таким образом, даже не через задние ворота, а через форточку – как и положено либералам, ставящим свое будущее на карту обсуждения международной организованной преступности, – представители России туда влезли. А дальше уже экономика немного приподнялась, мы пережили кризис 1998 года и стали формально полноценным членом «Большой восьмерки», допущенным не только к обсуждению проблем преступности, но и ко всей повестке дня.
Впрочем, полноценным членом «Большой восьмерки» Россия так и не стала. Потому что реальную повестку дня готовит совещание министров финансов и руководителей центральных банков, а чтобы участвовать в этой работе, нужно быть, во-первых, достаточно влиятельным фактором глобальной экономики, на что Россия благодаря либеральным реформам претендовать не может, а во-вторых, профессионально разбираться в глобальных финансах. А ведь либеральных реформаторов можно обвинять в чем угодно, но не в профессионализме, в том числе и в этой, достаточно сложной сфере.
Думаю, что никто и никогда из наших крупных финансовых руководителей, кроме Виктора Владимировича Геращенко и Михаила Михайловича Задорнова, в подобного рода проблемах не разбирался. Ну, еще Александр Андреевич Хандруев, исполнявший обязанности председателя Центробанка буквально пару месяцев, понимал ситуацию в этой сфере. Остальных же ни в чем подобном заподозрить просто нельзя.
Их пару раз приглашали на эти совещания, потом поняли, что не надо так издеваться над людьми, и стали вместо них звать китайцев. И все стало нормально. «Большая восьмерка» – в принципе работоспособный, рациональный формат, просто для обеспечения ее эффективности надо убрать из нее Канаду, которая ничего не значит в глобальных финансовых вопросах, добавить Швейцарию и Китай, подумать, не добавлять ли туда Индию, – и тогда этот орган будет в принципе адекватно представлять мировую экономику и потому сможет стать работоспособным.
Это – «Большая десятка». Соответственно, в «Большой двадцатке» половина членов являются лишними по определению. Кроме того, совершенно непонятно, что там вообще делают международные финансовые организации. Ведь в них все относительно влиятельные страны уже представлены – зачем же нужно двойное представительство? Чтобы теперь еще и организационно превратить международную бюрократию, на самом деле ни в коей мере не отвечающую за последствия своих действий, в самостоятельную глобальную силу?
Кроме того, не стоит забывать, как именно возникла «Большая двадцатка». В 2008 году, когда стало ясно, что под угрозой сама мировая финансовая система, понадобилось срочно собрать лидеров ключевых стран, но, понятно, по объективному критерию. Самым логичным было бы просто раскрыть статистический справочник и выделить страны, которые до перехода глобального кризиса в открытую фазу обладали ВВП выше определенного уровня: при ВВП выше триллиона была бы «Большая дюжина», выше 0,8 трлн долл. была бы «джи-16», ну и т. д.
На «двадцатке» остановились не только потому, что это круглое число, которое легко запомнить и легко произнести. Для ее формирования взяли – похоже, что в в панике, – уже имеющееся объединение стран, может быть, даже вообще первое, которое пришло в голову. Только не смейтесь, это правда: на мировом уровне совершаются иногда феерически глупые вещи.
Вот мы, например, еще с советских времен привыкли ругать строителей, Коммунистическую партию Советского Союза и «лично дорогого Леонида Ильича» за бессовестное превышение смет. И, в общем, эта позиция вполне справедлива – если не вспоминать, что в самом центре Вашингтона стоит колоссальное здание, построенное вообще без сметы. Это здание Международного валютного фонда и Мирового банка – организаций, которые призваны следить за деньгами всего мира. Вот такой уровень интеллекта и контроля за деньгами на глобальном уровне.
Еще бы они таким образом здание Интерпола возвели!
Но возвращаемся к «Большой двадцатке». Это клуб должников и кредиторов по итогам кризиса 1997–1999 годов.
По степени разумности его формирование можно было бы сравнить с тем, как если бы люди начали совместно управлять своими финансами, объединившись потому, что десять лет назад одни из них давали в долг деньги другим. Потом должники как– то рассчитались с кредиторами, отношения сохранились – и вот в кризис про это вспомнили и решили совместно поуправлять финансами… при абсолютном различии как уровня доходов, так и моделей поведения.
На бытовом уровне это невозможно себе даже представить.
А на уровне глобальной политики именно так и происходит.
И вот, сформировав «Большую двадцатку» столь экзотическим образом, представители развитых стран с искренним изумлением обнаружили, что возлагавшиеся на нее надежды оказались напрасны: она не может работать.
В самом деле, ну кто бы мог подумать!
За прошедшие с момента осознания недееспособности «Большой двадцатки» годы вполне можно было – хотя бы в рамках все той же «двадцатки» – выработать формализованные механизмы принятия решений или хотя бы создать постоянный институт экспертов. Ведь когда на глас вопиющего в пустыне не обращают внимания – это обидно для руководителя страны, но экспертам попадать в такую ситуацию не зазорно. Было бы логично, если бы члены «Большой двадцатки» создали по образцу «Большой восьмерки» институт специальных уполномоченных – «шерп» или какой-то постоянный орган (например Секретариат), который сближал бы их позиции и готовил решения.
Это было бы самым логичным путем развития «Большой восьмерки», но ее недееспособность проявилась и в том, что она пошла качественно иным путем: ее члены просто стали чаще встречаться. Раз в полгода.
Впрочем, в условиях кризиса, когда все быстро меняется, это было естественно. Особенно когда первый саммит «двадцатки» не принес никаких результатов и ее членам стало откровенно страшно от осознания «глобальной турбулентности» и «беспрецедентной неопределенности», как это потом было названо…
Справка
Кризис «Большой двадцатки» проявляется и в неадекватном пиаре
Пиарщики и спичрайтеры часто ведут себя поразительно непрофессионально.
Это ж надо додуматься: выпустить официальное заявление о том, что президент России Медведев выступил на саммите, посвященном проблемам глобальной финансовой стабилизации, с докладом о малом и среднем бизнесе! Они бы еще добавили – по принципу «в огороде бузина, а в Киеве дядька».
С другой стороны, руководитель страны, у которой с малым и средним бизнесом все очень скверно, в официальном интервью разъясняет, что привязал эту тему к соглашению, которое резко ужесточает нормативы банковской деятельности. И на самом деле это правильная, хорошая, конструктивная идея, потому что ужесточение банковских нормативов сократит кредитование, и по малому и среднему бизнесу это ударит в первую очередь.
Это действительно важная тема – может быть, она не связана непосредственно с темой конкретно данного саммита, но она важна, и ее можно обсудить. И дальше в официальном сообщении говорится, что это вызвало большую заинтересованность, живую дискуссию… – но о результатах этой дискуссии не сообщается ничего.
Это азбучная истина, известная всякому мало-мальски разбирающемуся в рекламе (или хотя бы самостоятельно задумывающемуся о ней): сообщая о заинтересованном обсуждении – обязательно хоть что-то говорите и о его результате. Иначе вы своим сообщением создадите у аудитории устойчивое ощущение крайне неблагоприятных для себя итогов этого обсуждения.
Казалось бы, чего проще: добавьте в официальное интервью Медведева одну-единственную строчку: что по итогам обсуждения соответствующие предложения поручили проработать экспертам. И все было бы в порядке.
Но у этих российских (а может быть, и не российских, а у нанятых за нереальные деньги для «улучшения имиджа Российской Федерации») «эффективных манагеров» даже строчки не нашлось лишней для президента Всея Руси!
Впрочем, еще меньший профессионализм демонстрируют специалисты по связям с общественностью «Большой двадцатки».
Сопоставьте только два основных сообщения, которые дают общественности практически все участники последнего, сеульского, саммита.
Первое: мы наконец-то научились договариваться, и это очень хорошо. Второе: в кризисе договариваться было легко, а теперь кризис прошел, и все начали капризничать.
Эти утверждения несовместимы, ибо полностью противоречат друг другу. Одновременная их передача, часто одними и теми же людьми, производит впечатление бюрократического разрыва того, что осталось от мозга, и вызывает устойчивое ощущение, что члены «Большой двадцатки», похоже, действительно осточертели друг другу. Возможно, именно поэтому они решили провозгласить, что кризис заканчивается и что в следующий раз встречаться можно не через полгода, как они уже привыкли, а только через год.
* * *
Весьма интересно, что мировое общественное мнение, похоже, стосковавшееся за два десятилетия «разгула демократии» по «твердой руке», настойчиво ждет от «Большой двадцатки», как до нее от «Большой восьмерки», конкретных и обязательных для всех решений, не понимая, что принятие таких решений совершенно не является формой работы подобного сообщества.
«Большая восьмерка» управляла на первом этапе своего существования, кстати, довольно эффективно, не путем директивных мер и указаний, а при помощи формирования «повестки дня», то есть определением круга проблем, которые считаются главными и которые пытаются решить в первую очередь.
Это очень эффективный способ управления, хотя и не прямой. В самом деле: формирование повестки дня предопределяет тем самым и совокупность мер, которыми эту повестку дня будут пытаться решать. Будут эти меры успешными или нет – не столь и важно: предопределяется характер и направленность общих действий, а они, в свою очередь, автоматически определяют, кто будет главным.
Потому что, если одна и та же группа людей соревнуется в поднятии тяжестей, у них будет один победитель, а в беге на сто метров – совершенно другой, в заплыве на километр – третий, в скоростном употреблении пива – четвертый, а в соблюдении прав человека – пятый, шестой. Таким образом, формирование повестки дня само по себе во многом определяет выигравших и проигравших.
С «Большой двадцаткой» получилось несколько по-другому: она сложилась в условиях, когда повестка дня уже была продиктована внешними обстоятельствами. Ведь «Большая восьмерка» года четыре мучительно пыталась высосать из пальца актуальную повестку дня, и у нее ничего не получалось. Ее члены перебрали все мыслимые и немыслимые темы, вплоть до пиратов в Малаккском проливе, которые якобы будут нападать на танкеры, и нефть из-за этого якобы подорожает до 200 долларов за баррель. Потом китайцы дали понять, что будет происходить с пиратами, которые посмеют нападать на их танкеры, и вопрос сошел с повестки дня как-то сам собой.
Главная тема минувшего сеульского саммита «Большой двадцатки» – валютные войны. Развязывание таких войн вполне логично: сейчас мир переживает не кризис, а глобальную депрессию, в которой ни у кого нет денег и нет устойчивых возможностей их зарабатывания. Денег нет, спроса нет, все стагнируют, и естественный способ выживания в этих условиях – плавное ослабление национальной валюты, чтобы подстегивать экономику. Это единственное, что пока еще работает, и главный скандал в связи с этим – борьба Китая и США.
Американцы обвиняют Китай в политике слабого юаня и в нежелании его усиливать. Сами же при этом смягчают финансовую политику, осуществляют накачку денежной массы, что способствует девальвации доллара.
И вот тут, уже при формулировке темы, сразу выяснилось, кто на самом деле хозяин на саммите.
Потому что тему американской девальвации в кулуарах обсуждали и осуждали все, а вот на повестке дня не посмел обсудить никто. О Китай попытались публично вытереть ноги, но он провел превентивную акцию: в качестве жеста доброй воли немного укрепил юань и сказал, что будет обдумывать возможность его дальнейшего укрепления. Пришлось к нему отнестись хорошо, погладить его по головке – правда, после этого у Китая начались проблемы. Он лишь чуть-чуть усилил юань и создал лишь намек, что эта политика может быть продолжена, – но, поскольку у него есть и свои внутренние проблемы, осуществил ужесточение финансовой политики: его госбанки прекратили массовое крупномасштабное кредитование девелоперов.
И рост цен ускорился, а фондовый рынок поехал вниз.
Правда, на фоне российской экономической политики и заявлений наших руководителей о необходимости укрепления рубля вынужденные меры Китая выглядят вполне рациональными.
Боюсь, при подготовке своих заявлений российские руководители не идут дальше осознания того бесспорного факта, что слово «укреплять» – хороший лозунг. Оно же такое крепкое, такое красивое… Наши начальнички доукреплялись уже в августе 2010 года, когда импорт в Россию подскочил почти на 40 % – и, соответственно, резко ухудшился платежный баланс. По сравнению с III кварталом прошлого года его положительный счет текущих операций сократился в 2,6 раза – и пришлось резко ослаблять рубль.
Но это реальность.
А «крепкий рубль» – это же так крепко, так хорошо, так убедительно звучит, плечи сами расправляются, и чем меньше слушатель понимает о чем речь, тем сильнее. Ну как может глава государства говорить «слабый рубль», когда он сам изо всех сил старается выглядеть сильным?
И потому российские чиновники уверенно утверждают, что России нужен сильный рубль, не обращая внимания на потребности отечественной экономики и даже на общемировой тренд.
Мир для них, похоже, начинается и заканчивается пиаром.
Президент Медведев отметил по итогам саммита «Большой двадцатки» в Сеуле, что угроза валютных войн снизилась, разумно не уточняя масштабы этого «снижения». Вполне вероятно, что имеется в виду ничтожно малая, почти ненаблюдаемая величина, и в этом случае данное высказывание представляется совершенно верным.
При этом о преодолении угрозы валютных войн не говорит никто, и это тоже правильно. В конце концов официальные бюрократические заявления специально пишутся в таких выражениях, чтобы производить хорошее, доброе, теплое впечатление, но чтоб не сказать ничего конкретного и не взять на себя никаких однозначных обязательств.
Если же говорить о валютных войнах всерьез, следует просто вспомнить, кто осуществил главную валютную войну 2010 года.
Ответ прост: Евросоюз. Известный кризис Южной Европы был в чистом виде актом «валютной войны», направленной на существенное ослабление евро. Истерику вокруг Греции тогда раскручивали европейцы, потому что слишком крепкий евро подрывал европейскую экономику, то есть работающую часть экономики Италии, Франции и в первую очередь – Германии.
И они раскрутили этот скандал специально, чтобы евро ослаб. Он и ослаб – более чем на четверть, и Европа задышала.
Только после этого аналогичную штуку проделали американцы. Европа стала дышать тяжелее, но все равно глоток кислорода в виде девальвации она получила.
Теперь давайте вспомним, кто же из пламенных ненавистников «валютных войн» осудил Евросоюз за этот циничный и публичный акт именно такой войны?
А никто.
Разговоры о недопустимости «валютных войн» – примерно то же самое, что и ритуальное осуждение протекционизма. На каждой встрече мировых лидеров все торжественно заявляют свое категорическое неприятие протекционизма и клянутся, что никогда его не допустят.
Более всего это напоминает осуждение добрачного секса.
Особенно усердствуют в этом главные протекционисты – вероятно, чтобы отвлечь от себя внимание. Причем сейчас разговор на эту тему идет даже в более жестких, уже в обязывающих выражениях: мол, мы не будем вводить дополнительные протекционистские меры (относительно тех, что, оказывается, несмотря на все декларации, все-таки действуют сейчас) до 2013 года.
* * *
Трагедия мировой финансовой архитектуры заключается в том, что ее сколь-нибудь существенное сознательное изменение невозможно, так как наиболее влиятельные силы мира являются и главными ее выгодоприобретателями. Например, если американский президент пойдет на ее принципиальное изменение на тех или иных международных переговорах, то ему можно будет уже не возвращаться домой с очередного саммита, потому что благодарные избиратели разорвут его в клочья прямо в аэропорту. Ведь он привезет им конкретные, ощутимые и понятные убытки, которые, с точки зрения общества, всегда можно было бы отложить на потом.
В результате лидеры ключевых стран мира обречены в настоящее время преимущественно на более или менее красивые заявления, но не реальные дела.
Ну не красавцы ли – пообещали воздерживаться от сознательной девальвации валют, а главных девальваторов не тронули. А с другой стороны, как тронуть самих себя?
Правда, происходят и реальные изменения. Так, в рамках МВФ несколько выросло влияние развивающихся стран, в первую очередь Индии и Китая. Это главные выгодоприобретатели последнего времени.
С другой стороны, сам МВФ получил полномочия, по сути дела, назначать виновных, определяя, как изменение валютной политики отдельно взятой страны влияет на изменение экономического положения других стран.
Думаю, нет никаких оснований сомневаться в том, что МВФ будет весьма критичен в отношении влияния китайской политики на США и не будет говорить ни полслова о том, как американская политика влияет на Китай.
Что касается России, то нас будут хвалить, если президентом в 2012 году станет Медведев (и если будет возникать ощущение его победы в предвыборной гонке). Если же побеждать будет Путин, мы услышим в свой адрес что-нибудь умеренно неприятное. Но, в конце концов, мы привыкли.
Когда-то Бродский сказал, что его самым большим потрясением от жизни на Западе было понимание того, что по-английски тоже можно сказать глупость.
А вот рекомендации МВФ относительно России таковы, что моим главным потрясением после того, как я от их чтения перешел к знакомству с другими документами, стало то, что на английском языке про Россию можно не сказать глупость.
МВФ – это действительно врач, который выписывает рецепт, принципиально не интересуясь диагнозом. Это санитар морга в роли психотерапевта.
За исключением изменения его статуса и изменения влияния в нем различных стран саммит «Большой двадцатки» не оказал значимого влияния, насколько можно судить, ни на что. Относиться к таким мероприятиям следует не более чем как к шоу. Решения, на самом деле влияющие на глобальную экономику, в настоящее время принимают американцы, китайцы, немцы (через управление еврозоной) и немножечко МВФ.
России для того, чтобы хотя бы надеяться на такое влияние, нужно иметь на постах министра финансов и председателя Банка России – или хотя бы их советников – людей, которые разбираются в глобальных финансах. А на более высоком уровне необходимы лидеры, которые стремятся развивать Россию, а не грабить ее ради своих замков в Швейцариях.
Пока же едва ли не главным достижением нашего руководства на мировой арене является вот уже более чем десятилетнее обивание порогов Всемирной торговой организации (ВТО) – с практически ежегодными заверениями о непременном вступлении в нее «не позднее декабря этого года».
Данный текст является ознакомительным фрагментом.