Русский лабиринт
Русский лабиринт
В одном намоленном городке в Подмосковье за стойкой бара в самом дорогом местном ресторане сидел крупный подвыпивший мужик лет пятидесяти. Ему было хорошо. Он вонзал строгие глаза в каждого входящего, будто подозревая, что тому не нравится, когда ему хорошо. Некоторые посетители отводили взгляд, а то у нас ведь как – сначала вопрос «чего уставился?», потом вне зависимости от ответа – «ты сам кто такой?», потом слово за слово – и вот, пожалуйста, драка, милиция, протокол. И все на пустом месте. Но некоторые задерживались глазами на его холеном, но опухшем лице, «фирменном» пиджаке и крупном перстне на правой руке.
– Варя, а ну-ка – водочки мне плесни, красава! – громко, на весь зал сказал мужчина официантке за стойкой, не отворачиваясь от входящего посетителя.
Барменша Варя – полная аппетитная женщина в фирменной рубахе «а-ля рюсс» – только качала головой.
– Да полно уж, Валерий Степаныч, шли бы домой, жена же ждет.
Было понятно, что Валерий Степаныч гость здесь неслучайный.
– Жена на то и жена, чтобы ждать! Зачем мы, мужики, на вас, дурах бабах, женимся, а? – вопрошал мужчина, принимая от барменши рюмку. – Зачем, я тебя спрашиваю? А?
Варя с понимающим смешком пожимала пампушными плечами.
– А-а! – Мужчина поднял палец с перстнем. – А затем, чтобы она, то бишь жена… ждала! Вникаешь? За нее!
Варя вздохнула.
– Степаныч, ну мы тебя ждем на крыльце, задубели уже… – В ресторан вошел другой мужчина, помельче Степаныча, в куртке-аляске и нерповой боярке.
– А-а! Паша! Ты вот там меня ждешь, жена меня дома ждет… – Валерий Степаныч обернулся к барменше за подтверждением, Варя утвердительно кивнула. – А я здесь жду! Мы все ждем, и все в разных местах! Вникаешь?
Мужчина, названный Пашей, подсел за стойку.
– Варвара! По рюмахе нам быстро организуй!
Барменша вздохнула. Но спорить с авторитетным Степанычем не решилась.
– Павел! Давай за тебя! Вот сколько я тебя знаю, а сколько я тебя знаю?
– Лет пять.
– Во! Вникаешь, я тебя пять лет знаю…
– А то и больше, – задумался Паша.
– Во! Даже и больше…и ни разу…слышь…ни разу ты меня не подвел. Вот я тебя не люблю, можно сказать, в тебе мне многое не нравится, а за это вот люблю! Потому что – ни разу… – Степаныч поднял драгоценный палец, – …ни разу не подвел. Вникаешь?
Паша с тоской посмотрел на рюмку, почти в точности повторив Варин вздох. Было понятно, что свое он сегодня отгулял. Мужчины смачно чокнулись и выпили.
– Степаныч, все, давай, все уже замерзли на улице. – Паша взял товарища за руку.
– А чего они мерзнут? – удивился Степаныч. – Пущай сюда идут, я угощаю!
– Мы тут уже полдня просидели, пора уже! – возразил Павел. – Вон, другим отдыхать мешаешь! – Павел указал на скромную пару за ближайшим столом.
– Я мешаю?! – изумился Степаныч. – Парень, я тебе мешаю?
Молодой человек быстро помотал головой и даже приложил руку к сердцу, какая, мол, помеха, все нормально.
– А бабе твоей мешаю?
Юноша помотал головой и за спутницу.
– Вишь! – Степаныч повернулся к приятелю. – Совсем не мешаю, а даже наоборот! Вникаешь? Это жинка твоя? – Степаныч снова отвлекся на соседний стол.
Было заметно, что молодой человек напрягся. То ли девушка с ним была «неофициально», то ли он не знал, как ответить.
– Ну ладно. Не обращайте внимания, молодежь. Давай, одеваемся уже. Где твой номерок?
– А где мой номерок? Вот он, мой номерок. – Степаныч бросил на стойку гардеробный номерок, словно фишку на рулетку, и снова уставился на спутницу молодого человека.
Варя передала номерок рядом стоящему официанту, совмещавшему, по-видимому, должность гардеробщика. Вместе с Пашей они кое-как напялили на Степаныча меховое пальто и нахлобучили дорогой лисий малахай. Повели, держа под руки, к выходу. Молодой человек, не стесняясь своей дамы, выдохнул с облегчением.
– Погодь, а на ход ноги? – вдруг опомнился Валерий Степаныч. – Как же без посошка, а? Нет, погодь! Варя!
Буфетчица, убиравшая было рюмки, выпрямилась.
– Варюха! Давай нам это…на посошок! Не…стременную пока! Вникаешь?
Варя досадливо поставила рюмки на стойку, молодой человек по соседству закусил губу.
– Эх, Варюха! Ты знаешь, как я Пашку уважаю! – Степаныч положил свой малахай на стойку и расцеловал товарища трижды, по-православному.
Паша почти не уклонялся.
– Ну, давай накатим!
– Давай, Валерий Степаныч, но по-быстрому. Люди ведь ждут.
– Ждут…ждут, ждут…мы все кого-то ждем…а кого?
– Кого? – сконцентрировал внимание Паша.
– Во! Мы ждем того, кто ждет не нас…кого угодно, но не нас. Вникаешь? Вот моя жена, к примеру. Я ее ребенка усыновил, пасынка, то есть…сейчас взрослый уже – вон, как этот охламон. – Степаныч опять уставился на юношу. – Тебе сколько лет-то, охламон?
– Тихо, Степаныч, не бузи! – Паша взял товарища за руку и попытался сдвинуть с барного стула.
– Вот такой же молодой охламон. – Степаныч перевел взгляд на друга. – А знаешь, что он у меня деньги из бумажника пиз…т?!
– Тихо, не ругайся громко, чего ты? – Паша потянул сильнее, но безрезультатно.
– Я тебе говорю! Причем незаметно так, из тридцати тысяч – три. – Степаныч показал три пальца. – Из двадцати – две. – Степаныч загнул один палец. – Из десяти…
– Одну! – закончил за друга Паша.
– Откуда ты знаешь? – изумился Степаныч.
– Догадался. Пошли, Степаныч, самая пора уже.
– Ты что, мои деньги считаешь? Мои деньги считать удумал? – Степаныч хотел взять товарища за грудки, но Паша его руки хоть и вежливо, но уверенно с себя снял.
– Да никто ничего у тебя не считает, что ты! Почапали!
– А ты знаешь, сколько у меня денег? Хошь, скажу?
Паша поморщился.
– Это твои деньги, зачем мне знать. Ну, пошли.
Степаныч помотал головой.
– А я тебе скажу! А я скажу! У меня денег…у меня денег…внукам хватит, вникаешь? Я все девяностые эти, мать их туды-сюды, по тонкому льду ходил, чтоб свое взять. Чтобы то, что мне положено, взять. Чего только не было, да ты сам знаешь, чего было. Чуть не посадили, а стрелок сколько забивали, а? А сколько пацанов на этих стрелках полегло, а? За пацанов! Варя, по полной! За пацанов!
Опытная барменша подвинула рюмки – налила заранее.
– За пацанов! Давай! – Степаныч опрокинул свою одним махом.
Паша чуть попридержал, выдохнул и выпил.
Был пацан, и нет пацана
Без него на земле весна,
И шапки долой, и рюмку до дна
За этого пацана.
На последней строчке Степаныч уронил голову на Пашину грудь и рыдалисто вопросил:
– А знаешь что?..
– Знаю. Мы должны идти уже. Пойдем, Валер. Пойдем, дорогой.
– Мы пой… пойдем другим путем!
– Вот именно. – Паше как-то удалось стащить товарища со стула. – К другим!
Друзья направились к выходу, шатаясь, как на палубе в шторм. Юноша – «охламон», не выпускавший их ни на минуту из периферического зрения, заметно приободрился и что-то сказал своей подруге. Та помотала головой, отказываясь. Когда за «пацанами» закрылась входная дверь, в зале стало ощутимо тише и можно было расслышать, как молодой человек заказал официантке кофе с молоком и тортик. Официантка посмотрела на девушку, та снова помотала головой – было ясно, что ей хотелось уйти отсюда поскорей. Этого хотел и ее спутник, но когда «опасность» миновала, он, видимо, расхрабрился. И напрасно, потому что, не успела официантка отойти за заказом, в зал снова ввалилась та же компания, и даже в расширенном составе. Степаныч вел за одну руку Пашу, за другую – женщину в желтой дубленке с капюшоном. Женщина упиралась заметнее.
– Наташа! Наташенька! Красавица моя! Сейчас выпьем за твою красоту и, точно, пойдем! Вникаешь?
– Валера, ну сколько можно? Тебя же дома ждут, мы ждем, все ждут, ну! У тебя же дочка больная дома, а ты все…
– Варя! – не поддавался на увещевания Степаныч. – Давай еще одну рюмаху!
Буфетчица с отрешенным видом достала три рюмки и бутылку водки. Степаныч взгромоздился на стул и почти насильно усадил женщину. Павел остался стоять.
– За милых дам! – провозгласил Степаныч и сильно чокнулся с Наташей, чуть не выбив рюмку из ее пальцев.
Наташа переглянулась с Павлом, и оба покорно пригубили.
– Не! Так не пойдет! – не потерявший бдительности Степаныч не дал им опустить рюмки на стойку. – За дам – до дна!
Выпили до дна.
– На-та-ли! Но в дороге я устал…На-та-ли! Утоли мои печали, На-та-ли! – запел во весь голос удовлетворенный Степаныч.
«Охламону» принесли кофе, тот нетерпеливо стал пить его горячим и поперхнулся. Степаныч смолк и вперился мутными глазами в молодого человека.
– Тебе что, песня не нравится? Или Натали?
В его голосе звучала уже неприкрытая угроза. «Охламон» отвернулся к окну и усмехнулся, но так, про себя, чтобы не было заметно. Натали дернула Степаныча за рукав – не приставай, мол, к посетителям. Степаныч высвободил руку и начал приподниматься со стула.
– Варвара! – приказал многоопытный Паша, рюмки сразу наполнились.
– За здоровье твоей дочки! – Паша действительно давно знал Степаныча – внимание того мигом переключилось.
– Во! Давай! Давно пора! Знаешь, какая она лапочка у меня… – у Степаныча из кармана донеслась металлическая мелодия «Раммштайна». – Вникаешь, легка на помине.
Следующие несколько минут весь ресторан слушал разговор Степаныча с дочерью.
– А ты скажи маме, что я уже еду… Ну час назад я тоже ехал, только не совсем… тут меня задержали немного… – На этих словах Паша с Натали переглянулись. – Лекарства?.. Какие лекарства?.. Ах, для мамы… ну, купил… почти… а мама тоже зачихала?.. Эту… флюенцию подхватила?.. А, от сердца, ну, слава Богу, то есть что я говорю… мы тут как раз за твое здоровье, доченька… в смысле обсуждали… мамино тоже… а какие конкретно лекарства, напомни. – Степаныч полез было в пиджак за ручкой, но расторопный Паша протянул свою. – Ага… ага… вникаю… записал, доченька, все куплю… а ты как себя чувствуешь? Еду, еду…
Степаныч положил телефон на стойку вместе с салфеткой, на которой записывал названия лекарств.
– Вишь, какая она меня – сама больная, а о маме заботится…
– Валера, ну вот, уже вся семья болеет, ехать надо, – решительно встала Натали.
Степаныч покосился на пустую рюмку, но возражать не стал. Нахлобучив свой пышный рыжий малахай на самые глаза, он обнял Пашу и Натали, так что, когда они выходили, можно было подумать, что тащат раненого.
– Кто был со мно-о-ю, все меня поки-и-ньте! – вдруг пьяно запел Степаныч у самых дверей, оттолкнув сопровождающих. – Я заблудился, вы-ы-хода мне не-ет, в тебе бро-жу я, сло-овно в лабиринте…
– Вот выход из лабиринта, – успокоил Паша, открывая дверь.
Юный «охламон» пробормотал про себя, что, мол, давно пора на выход. Степаныч сделал было шаг на улицу, но остановился.
– А может, я сердцем заблудился? А может, я ее не люблю, вникаешь?
– Кого? – устало спросила Натали.
– А никого! – Степаныч мотнул головой, будто бодаясь. – Никого!
– Да ладно тебе, пошли. – Паша потянул друга за порог. – Они зато тебя любят!
– За что – за то?! Если любит, почему она тогда глазки всем строит, а? – предъявил Степаныч. – На любой тусне, сука, со всеми танцует, кто пригласит. Я знаю – мне Ирка, подруга ейная, рассказала. Никому не отказывает, тварь. Я уже ей раз сказал – что узнаю про тебя конкретное, не мужика бить буду, а по тебе пройдусь, так она чуть на развод не подала, самка задрипанная. А как деньги кончаются – так сразу «Валерчик, Валерчик, хороший мой». Вникаешь?
Паша вздохнул.
– Ну что ты хочешь, баба и есть баба.
– Тоже мне, подруге поверил, – подключилась Натали. – Женщина другую женщину редко хвалит.
– А! – поднял палец Степаныч. – Потому что все вы одним мирром мазаны, суки! И ты сука!
Теперь вздохнула Натали.
– Если бы не дочь родная, послал бы ее с пасынком этим куда подальше. Даже денег бы дал, ей-Богу, чтобы только отвязалась. Знаешь, сколько у меня денег?
– Внукам хватит. – Паша потер висок.
– А ты откуда знаешь? – снова насторожился Степаныч.
– Да ты сам сказал.
– Я не говорил, – по-бычьи наклонил голову Степаныч.
– Валер, ты пойми, в салоне все уже ждут больше часа. Без тебя никто не уедет – твоя же машина.
– Я не могу ехать, я же выпил. Хотя кто меня здесь остановит, каждая гаишная собака знает.
– Ну вот. – Паша снова потянул товарища за рукав. – Тем более.
– Валерий Степаныч, дует из дверей! – осмелилась Варвара, поежившись за стойкой.
– Да не могу я, пойми! – Не обращая никакого внимания на буфетчицу, Степаныч высвободил руку. – Не люблю я ее. А дочку люблю. А кого из них больше – люблю или не люблю, не знаю. Пока не разберусь, не поеду! Все меня покиньте!!
– А гости? – уже не скрывая раздражения спросила Наташа. – Ты же их сам на юбилей пригласил. А теперь получается, что бросил. В гостиницу их довези и делай, что хочешь. А то некрасиво как-то. Не по-православному.
– Вот именно! А Ленка, сука, не пришла. На юбилей собственного мужа! Это красиво? Это про… по… по-праславному? Покиньте меня, я сказал! – Степаныч сделал шаг назад, в ресторан.
– Так заболела же, сам слышал. – Паша посмотрел на Натали, призывая ту в свидетели.
Женщина махнула рукой и вышла. Степаныч грузно сел на неостывшее еще место у стойки и посмотрел на буфетчицу.
– Эх, Варя, Варя! Дай мне еще соточку.
Варя налила и внимательно посмотрела на оставшегося стоять в дверях Пашу. Тот безнадежно развел руки. Степаныч взял рюмку и повернулся к юноше.
– Ты меня извини, парень! Это я с излома. А девчонка у тебя красивая. Главное, чтобы любила, тогда все заладится. А любовь – это, знаешь что?
Нахохлившийся снова «охламон» неопределенно пожал плечами.
– Не знаешь… А я вот уже знаю. Любовь – это когда не за что-то, а когда несмотря ни на что… вникаешь?
Юноша снова пожал плечами. Девушка посмотрела на Степаныча более внимательно.
– Когда – вопреки! Да…а когда, вот как Ленка моя, с расчетом, тогда…тогда, как в этой песне поется – каждый шаг подобен пытке… в общем – любви по плану не бывает, помни, парень! За настоящую любовь! – Степаныч опрокинул рюмку и, на удивление всем, встал и сам пошел к выходу. Шел нормально, не качаясь, будто и не пил столько. Посередине зала мужчина остановился, обернулся к буфетчице и наказал записать счет юной пары на него. Он сказал это совсем трезво, но так угрюмо-тяжело, что никто и не подумал возражать. В дверях Степаныч снова обнял друга Пашу, они вышли, на этот раз окончательно. Но еще стояли на крыльце, потому что даже с улицы нестройно доносилось некоторое время:
– Я заблудился, выхода мне не-ет! В тебе бро-о-жу я, словно в ла-а-биринте!
– Вот женятся на шалавах, – под нос себе сказала Варвара, вытирая стойку, – а потом «выхода мне нет». Чисто по-русски. Взял бы меня тогда замуж, не бродил бы по лабиринтам… козел!
2011
Данный текст является ознакомительным фрагментом.