Ай лав ю, Мышкин!

Ай лав ю, Мышкин!

Да, ребята, рыбалка в России больше, чем рыбалка. А рыбалка на Волге – это… это… В общем, было так.

Сразу договорившись с Олегом, мол, несмотря ни на что, возьмем лодку и хотя бы полдня из трех порыбачим, мы заказали гостиницу «Мышкино подворье» – на другой стороне Волги, от самого Мышкина.

– Баню заказал? – спросил я сразу. – Олег в тех краях уже бывал и взял организацию на себя.

– Але? Это баня? Не, это Болодя, – санекдотил Олег под рюмашку.

Мы с Олегом – парни веселые, зажигать умеем, но баня – дело серьезное, и я проявил настойчивость.

– Да заказал, заказал. Только веники, шапки там, рукавицы с собой брать надо.

– Возьмем. Банщик?

– Тоже с собой. В твоем лице.

Я действительно люблю не только париться, но и парить.

– Тоже возьмем. В моем лице. А экскурсия?

Я был давно наслышан о Мышкине – о единственном в мире музее Мыши, музее валенок (тоже, кажется, единственном) и особливо о музее водки.

– Заказано. Так получается – в пятницу приезжаем, в субботу рыбачим, в воскресенье экскурсия.

– А болодя?

– Болодя тоже в воскресенье, ну а в понедельник тронемся обратно.

– Ага, – сказал я и тоже хлопнул рюмашку.

Тем самым план был утвержден, и мы заговорили о деталях – кто и сколько берет шашлыка, водки, и о прочих приятностях, бабах, например. Олег ехал с женой – Светкой, а она ехала с подругой – Таней. Получалось конгруэнтно, то есть симметрично, оставалось симметрию привести в гармонию. Ну это-то мы умеем.

Оставшаяся пара недель до поездки у нас прошла в суете, поэтому время пролетело незаметно. Не помню уж, почему, но выехали мы не утром, как планировалось, а в середине дня, даже, можно сказать, под вечер и тут же оказались запертыми в пробке на Ярославке.

– Говорил же я – надо выезжать пораньше, – начал бесполезно сетовать Олег, он вообще за рулем нервный.

Мы с Таней сидели на заднем сиденье, Светка штурманила. Схемы проезда Олег скачал из Интернета и вручил с картой Ярославской области супруге.

– Может, водочки? – спросил я Свету, принимавшую на себя раздражение мужа.

Олег покачал головой – капитан борта, естественно, пить не мог и штурману тоже заказал. Мы с Таней понимающе разлили беленькую по пластиковым стаканчикам на двоих.

– За капитана нашего дорожного судна, без которого мы никогда бы не выехали! За Олежика! – В чем в чем, а в политике я силен.

Олег только крякнул, Светка вздохнула. Вы заметили, уважаемый читатель, что в присутствии тех, кому употреблять нельзя, пьется гораздо вкуснее? Вот и мы с Танькой, вмяв стаканчики, получили дополнительное послевкусие от злорадства.

– За штурмана нашего дорожного судна, без которого мы никогда не приехали бы! За Светика! – я продолжал настраивать гармонию.

Таня недоуменно на меня посмотрела, для нее это был непривычный темп, но рыбалка есть рыбалка, и кочевряжиться неуместно. Мы снова выпили, и Танино недоумение начало понемногу проходить. Машины впереди нас чуть-чуть продвинулись вперед.

– Такими темпами мы к полуночи приедем, – прокомментировал Олег, выруливая в соседний ряд.

– Да, а в машине только одна бутылка. – Я, как всегда, подчеркнул наиболее существенное.

– Кто о чем, а вшивый о бане, – наконец смогла отомстить Светлана.

– Кстати, о бане. Там что, такой сервис, что веники с собой тащить надо? А кочергу, к примеру, не надо? – Я пропустил слабый Светкин выпад мимо ушей.

– Обещали растопить к шести часам в воскресенье, значит, кочерга там есть, по логике.

– Какая логика может быть в России? – удивился я, наполняя стаканчики, и, как показали дальнейшие события, оказался прав. – Ну, за пассажира нашего дорожного судна, без которого, то есть без которой, вообще ехать не было бы смысла! За Танюху!

На этот раз прошло веселей, глаза пассажирки замерцали. Светка по мужниному недогляду обернулась со стеклянной рюмкой в руке (рюмки в машине – это куртуазно).

– А за боцмана нашего дорожного судна, с которым трезвым еще никто никуда не приезжал?

Боцман – это я. С раннего детства я очень любил боцманов, хотя батя у меня был капитаном дальнего плавания. Но у боцманов – и такелаж (канаты, тросы, вкусно пахнущие смолой и пенькой), и монеты разных неведомых дальних стран, и тельняшки, а у капитана только бинокль и канты на рукаве. Для мальчишки, конечно, несравнимые ценности. С тех пор, когда нужно оценить человека одним словом, я говорю – реально боцман или не боцман. Так и ко мне приклеилось.

– Согласен! – Я не стал, естественно, упрямиться и быстро налил Светке, потом нам с Танюхой.

Олег снова крякнул, но уже легче – пробка начала рассасываться. Еще через пару рюмок мы были уже в Сергиевом Посаде.

– Каяться будем? – спросил я, потянувшись к бутылке.

– Бесполезно, – ответил за всех Олег, – столько грехов, что не успеем. И вообще будем гнать без остановок. И без тостов, если можно.

– Можно. – Я не стал настаивать и выпил молча.

В установившейся таким образом тишине мы «сделали» еще километров шестьдесят. Музыки никто не включал, слышны были только шелест колес да урчание ситроеновского движка. Стемнело. Даже как-то очень стемнело – на небо посыпались звезды, и светить им никто не мешал, – вокруг за версту не было ни построек, ни фонарей. Шоссе разворачивалось полосатой лентой, на «торпеде» уютно светились зеленые огоньки, спидометр показывал сто с хвостиком. Олег чуть притормозил.

– Свет, посмотри, что за деревня?

– Иу… помедленней езжай… Иуди… Иудино!

– Как? – хором спросили все.

– Иудино, точно говорю.

Чего только не встретишь на Родине. Интересно, как называются жители села Иудино? Не иудеи же, тем более не иуды.

– Иудки и иудияне, – предположила Татьяна.

– Не, иудцы, наверное, – подхватил Олег.

– А женщины тогда как? – резонно поинтересовалась Света.

– Не знаю… тут без бутылки не разберешься, – сказал Олег и спохватился было, но поздно – я уже разливал.

– За славных жителей села Иудино, за мисс и мистер Иудино и отдельно – за председателя Иудинского исполкома! Кстати, а как называются жители Мышкина?

– Это-то я как раз знаю. – Олег вовсе не обращал внимания на наши пластмассовые чоканья на заднем сиденье. – Мышкари и мышкарки.

– Ну и за мышкарок тоже!

– Я чего спрашивал – на карте Иудино есть? – Это Олег Светке.

– Нету здесь Иудино, мне бы в глаза такое сразу бы бросилось.

– А что есть? Следующий населенный пункт какой?

– Углич. Перед базарной площадью – направо, потом Калязин, перед ним тоже направо, потом Т-образный перекресток, там налево и рукой подать.

– Куда какой рукой и что значит потом? Ты мне в километрах говори, там же написано! – опять занервничал Олег.

Светка обиженно засопела, но выдала требуемую информацию. По всему выходило, что большую часть пути мы уже проехали. Что примечательно – в бутылке оставалось больше половины, так что, упрекая меня в бражничестве, Света возводила напраслину. Но штурман Светка отменный – версту в версту показалась надпись «Углич – 5 км».

– Ну что, выйдем, в тычку поиграем? – предложил я.

– В какую еще тычку, – почти хором возмутились девчонки, – нам на горшок надо.

– В тычку играл царевич Дмитрий в Угличе, где проживал под надзором Бориса Годунова, – не обращая внимания на выкрики с мест, продолжал я исторический экскурс.

– Да… сын и наследник Ивана Грозного. Не с теми вот только играл, доигрался, – подхватил не менее начитанный Олег.

– В тычку – это как? – заинтересовались девушки.

– В ножичек, – прокомментировал я, чувствуя, что идея с горшком меня тоже интересует, – этим ножечком и зарезался… по официальной версии.

– Ну что ж, теперь не писать, что ли? – без видимой взаимосвязи молвила Татьяна.

Светка согласно закивала головой, да и я, не куривший уже (у Олега в машине не курят, да и все были некурящие. Хорошо, что хоть пьющие) несколько часов, выразился в том смысле, что к народу надо прислушиваться во избежание бунтов и разных там тычек. Оправиться удалось только у того самого Т-образного перекрестка в полнейшей темноте, но на дурманяще свежем воздухе. Я даже закурил больше по привычке, чтобы лекгие не испытывали никотиновой декомпрессии. Дальше мы подали рукой и недалече после Белозерова въехали наконец-то на «Мышкино подворье».

Я сознательно пропускаю первый вечер в местном ресторане, где все было здорово – от коктейлей «СУ-27» до водки «Родимая», которыми Олег снимал стресс после дороги и в чем я ему солидарно помогал. За соседним столом сидела ростовая кукла – Емеля с румяным лицом и в лаптях и сурово, как непьющие смотрят на вольно выпивающих, смотрел на нашу компанию. Так или иначе, на нас это не действовало, но закрылся даже бар, и мы, смыв с души Иудино, отправились в объятия Морфея.

Воздух там такой, ребята, что выйдешь на крыльцо утром – и как в речку прыгнул. Вдоволь потянувшись и надышавшись, я стал будить остальных.

– Рыбалка есть рыбалка, хорош дрыхнуть! – Я постучался в соседнее окно.

Оказалось, все уже ушли на завтрак, о чем гласила записка на двери, которую я поначалу не заметил. Перед рыбалкой никогда не мешает подкрепиться, и через минуту я присоединился к честной компании, включая хмурого Емелю, сидевшего за соседним столом.

– Вот такой вопрос, – зашел в лоб Олег, поднимая рюмаху, – мы когда будем рыбачить? До шашлыка или после?

– Вообще не вопрос. – Четыре рюмки сошлись в сладком перезвоне. – Девочкам зажигаем мангал и в путину. Они пока жарят, хотя, конечно, мясо – дело мужское, но ввиду, так сказать, линии партии мы добываем рыбу, которую тоже жарим после мяса на не остывших углях страсти.

– Эко завернул, – уважительно сказала Татьяна, подливая мне следующую порцию.

Не выпив и полштофа, дисциплина – моё второе имя, мы отправились на берег, в мангальную зону. На лодочной станции никого не было, но после звонка в администрацию с мобильника Олега к нам подошел молодой человек блондинистого цвета. Оказалось, его тоже звали Дима.

– Это судьба, – осмыслил я происходящее и попросил лодку и снасти в десятиминутной готовности, а заодно топор и газету.

Дима с сомнением посмотрел на наш стол, уставленный батареей «Родимой», но пообещал все наладить. Топор, правда, оказался с «плавающим» лезвием, то есть соскальзывал с топорища, газета – прошлогодним таблоидом, но мастерство не пропьешь, и я взялся за дело. Настрогав лучин (дрова принесли к мангалу без щепы и бумаги – разжигай, как хочешь, на ветру) – я никогда не опускаюсь до бензина или всяких воспламеняющихся жидкостей для разжига – и выложив дровишки колодцем вперемешку со страницами, откуда на меня прощально глядели какие-то полуобнаженные эстрадные шлю… в смысле – звезды, я попросил всех наполнить бокалы.

– Самое сладкое в жизни – проводить ее в компании интересных и близких тебе людей! Этот огонь да слижет своим красным языком все неприятности прошлого! – с этим полуязыческим тостом я поджег дровишки с одной спички – как учили в разведке.

– За нас и за спецназ!

– За Волгу!

– Чтобы все!

Перезвона не получилось – стаканчики были пласмассовые, но удоволинка прошла. Не откладывая дела в долгий ящик, мы с Олегом взяли снасти, бутылку и отправились к указанной лодке. Не успели мы пройти и двадцати шагов, как нам навстречу вышли двое мужиков с удочками. Кроме снастей, в руках у них ничего не было.

– Что, не клюет? – хором спросили мы с Олегом.

– Какое там, – махнул рукой один, – зябко, качает, ни одна сука не клюет… С утра вон рыбалим, ни х…я. Окоченели аж, вы, мужики, особо время не теряйте, лучше вон… – Рыбак кивнул на водку. – Делом займитесь.

Угостив мужиков из горла, мы последовали их совету и повернули назад. Девчонки встретили нас дружным смехом.

– Сильно нарыбачили!

– Я так и знала, – покачала головой Светка, – у них любая рыбалка кончается на первой бутылке.

– Не надо грязи. – Олег поднял руку с бутылкой. – Мы за пару глотков купили стратегическую информацию – рыба сейчас спит. И вообще вы что, нам не рады?

– Рады, рады, – заверили девушки, – тем более мангал затухает.

– Так за ним следить надо, – вразумил я дилетанток, подняв с земли какой-то металлический прут, служивший здесь кочергой.

Огонь весело вспыхнул, мы весело выпили, и я решил заменить рыбалку купанием. Быстро раздевшись догола, я с разбегу влетел в Волгу. Ох, это было бодряще, скажу я вам. Хмель ушел куда-то внутрь, его место заняла энергия лучшей реки в мире. И почему я родился на брегах Невы, а не Волги? Впрочем, где родился, там и сгодился, но не зря в народе Волгу называют «нашей красавицей», а Неву никак не называют. Она, конечно, тоже красавица, но надменная, со свинцовым взглядом в синих зрачках, а Волга… Волга… красивая гостеприимная хозяйка с теплыми светлыми глазами. Обретя состояние полного равновесия, я, ако Апполлон, вышел из пучины. Девчонки тут же налили мне с холода стаканчик и начали вытирать невесть откуда взявшимся полотенцем. Поскольку я закрывался одной рукой, а второй держал стакан, то, естественно, когда кто-то из барышень перестарался и толкнул меня на мангал, среагировал поздно – в десяти сантиметрах от «нижнего друга» зашипело мясо, уже мое, и пошел дым с запахом паленой кожи.

– Вы что, девки, еба…сь совсем? – заорал я неблагим матом.

Одна бутылка водки ушла на наружную медицину, вторая – на примирение. Прожаренный и рассыпчатый шашлык окончательно вернул хорошее настроение, и мы стали строить планы на вечер.

– Предлагаю «СУ-27» сегодня не пить, – массируя виски, сказала Татьяна.

– Предлагаю вообще не пить, – пустила было крамолу Светка, но, глядя на наши с Олегом покрасневшие от возмущения физиономии, сразу уточнила: – В смысле, я винцо больше, не водку.

Слово свое она, кстати, сдержала, но частично – пила в ресторане не водку, а коньяк. Танька же менять галс не стала, и «Родимая» удержалась на верхней позиции нашего рейтинга. В середине застолья я вышел покурить – ресторан был объявлен некурящей зоной – и, как это часто у нас водится, сразу познакомился с курящими на крыльце мужиками из недавно заехавшей тургруппы.

– Дима.

– Володя.

– Алексей.

– Иван Иванович, – назвался почему-то с отчеством самый молодой из курящих, самый худощавый, с жестким взглядом из-под легких очков мужчина.

Скоро мы сидели уже за одним столом и рядились за Родину.

– Я, если будет гражданская война, первым автомат возьму. Рука не дрогнет петли таким, как ты, намыливать, – комиссарил Иван Иванович, целясь глазами Олегу прямо в зрачки. – Вы, интеллигенция, всю страну просрали.

– Ты же инженер-технолог, – возразил Олег, – значит, тоже интеллигенция. Технологическая… техническая, то есть.

– Я народ! – ударил себя в грудь Иван Иванович.

– Отец орет, что он народ, мол, кто не ест, тот и не пьет, и выпил, кстати… все сразу повскакали с мест, но тут малец с поправкой влез – кто не работает, не ест, ты спутал, батя. Как про тебя написано, – влез я с поправкой, то есть цитатой.

– Высоцкого любишь… уважаю… – Иван Иванович налил всем по рюмке, наши девочки отказались, его друзья – частично. – Почему я тебе верю, а ему… – он кивнул на Олега, – нет?

– Потому что у меня, если что, тоже рука не дрогнет, но тебе петлю мылить не буду. Ты стоишь расстрела.

Иван Иваныч посмотрел на меня внимательно и о чем-то задумался.

– Пойдем выйдем, – наконец-то услышал я «классическое» приглашение на драку.

– Пошли.

Мы вышли на крыльцо и для начала закурили.

– Прочитай что-нибудь, – сказал Иван Иванович.

– Легко. – Я не стал ломаться и прочитал ему подходящее к минуте стихотворение с лирическим названием «Берия».

Пока я читал, на крыльцо вышел весь наш общий стол: девчонки – разнимать, мужики – разминаться.

– Не, все-таки я ему не верю, – вспомнил про Олега Иван Иванович.

Олег хотел что-то сказать, но все сделала Татьяна.

– Рано тебе еще понимать, Иван, блин, Иванович. Какой-то ты еще… маленький, – с презрительным спокойствием сказала Танюха и выпустила дымок в оппонента.

Не найдя, что ответить, Иваныч отошел в темноту. Скоро до нас донеслись характерные звуки, несостоявшийся комиссар от души блевал. Мы разошлись по своим столам и Ивана Ивановича больше в тот вечер да и вообще больше не видели. Да, есть еще женщины в русских селеньях… Я вообще с удовольствием замечаю, что женщины, добывающие себе сами кусок хлеба и не передком, а умом, стали разбираться в жизни лучше многих мужиков (к сожалению), даже не лучше, а правильнее. Пользоваться уважением таких женщин приятно, ничего не скажешь, но сейчас не об этом.

На следующий день, достигнув необходимой для встречи с неведомым высоты духа (или глубину) после пары рюмашек уже ставшей родимой «Родимой» с классической глазуньей и блинчиками, мы всей компанией погрузились в заказанное такси и поехали в Мышкин.

Паром подходил к нашему берегу неспешно и тяжело, как старый конь-водовоз к заслуженному овсу. Люди и автомобили быстро вытекли с палубы, и мы зашли на паром первыми. В Мышкин ехало немного народа, и через пару сигарет между нашим бортом, где мы стояли веселой кучкой, и берегом пролегла водная полоса недолгого расставания. Волга в этом месте не самая широкая (в Самаре или Волгограде куда шире), но и этого хватило, чтобы задышать Родиной. Сколько же народа за русскую историю пило глазами эту спокойную ширь! Сколько же событий видели эти берега! Ну а сколько здесь потопло, и говорить не приходится.

– Ребята, пикчерните меня на фоне реки! – сказала Татьяна.

Мы с Олегом, как по команде, уставились на нашу спутницу и молча посмотрели ей за зрачки.

– Вы чего, ребят? – немного растерялась Таня, чуя недоброе.

– Как ты сказала? – придав голосу глухости, вопросил я.

– Я имела в виду… ну… сфотографируйте, чтобы Волга была… на фоне… а что, на пароме нельзя фотографироваться? – вконец растерялась Татьяна.

– Что ты имела в виду, понятно, но как ты сказала? Пикчерните? – тоном энкавэдистского следователя переспросил Олег.

– Ну да… а что?

Мы с Олегом давние и ревностные ревнители русского языка и русских традиций и от своих друзей (а от подруг тем более) ждем того же.

– Тань! Вот ты в сердце Родины, на Волге-матушке… не Волга-мазере и не Волга-муттере (что, слава Богу, не вышло), а МАТУШКЕ! И в присутствии двух русских поэтов плюешься иноземными словами прямо в такую красоту! Ты не православная, что ли? – Чтобы придать замечанию большую весомость, я даже отшагнул от подвергнутой обструкции. – Это все равно, как если я скажу: ай лав ю, Мышкин!

– Ой, ну простите. С иностранцами работаю, прилипло уже, – облегчающе улыбнулась Танюха, видно, ожидала чего-то более серьезного.

– Лучше бы ты материлась. – Я не стал раздувать и щелкнул Танюху с друзьями, так, чтобы Волги в кадре было побольше.

Паром тем временем стал разворачивать корму для швартовки на другом берегу.

– Словно к Родине подтягивают, – заметил Олег.

Я показал большой палец. Ведь действительно, точнее не скажешь, я чувствовал то же самое. Еще пара минут, и мы вышли в Мышкине. В нескольких метрах от пристани стояла стройная красивая девушка и выискивала кого-то глазами.

– Нам что, повезло с экскурсоводом? – не поверил я.

Среди многочисленных экскурсоводов в разных городах России и мира мне, в основном, попадались либо усохшие и злые полустарухи, либо туповатые и малообразованные студентки, либо мрачные и непьющие мужланы – не боцмана.

Кроме Питера, когда я с помощью профессонала показывал город одному своему австрийскому другу, Суздаля, Иерусалима и Венеции.

– Похоже, – ответил Олег, которого Света тут же взяла под руку.

Девушка (вернее сказать, молодая женщина) ждала именно нас.

– Меня зовут Светлана, я ваш экскурсовод. – Голос у нее был профессионально поставлен, но природной звонкости от этого не потерял.

– Во, одной Светкой больше. – Я начал с ходу настраивать гармонию. – Первый вопрос: как точно называются жители достославного города Мышкин?

– Мышкари, – подтвердила Светлана (чтобы не путать читателя, экскурсовода далее я буду называть Светланой, а Олегову жену – Светкой. Если проскользнет Светик, Света или Светусик, догадайтесь по контексту) слова Олега, – тут вообще все связано с мышью. Музей Мыши, ресторан «Мышеловка», единственное место в России, наверное, где сыр дают бесплатно, клумба в виде мыши и еще многое, словом, увидите сами. С чего начнем? Я предлагаю зайти в музей валенок.

– А Музей мыши?

– А Музей водки?

– Музей мыши закрыт сейчас, к сожалению. Реконструкция, – пожала плечами Светлана, – Музей водки тоже. Деньги у мэрии все заканчиваются не вовремя.

– Интересно, а когда они заканчивались вовремя? – несколько разочарованно пробубнил я, но хорошего настроения не утратил.

Все-таки какая прелесть – наши волжские городки. Сами небольшие, невеликие, они гораздо больше, чем крупные, сохранили в себе православный настрой, и не из-за изобилия куполов, а из-за какой-то тихой незлобивости, покоя и отсутствия суеты, превращающей жителя большого города в шестеренку лязгающей на ухабах жизненной машины. Да и каждый знает друг друга чуть не в лицо – отсюда и уважение и вежливость. И жизнь там, несмотря на завихрения, какие везде есть, течет спокойно и привольно – как сама Волга. Не Москва, слава Богу. Мы начали подниматься в гору по главной улице, как мое внимание привлек очкастый юноша в древнерусском шлеме, с бармицей и мечом в руке.

– Ты кто, витязь? – Я остановился как вкопанный.

– Дима, – сказал парень, подбоченясь.

– Опаздываем, Димочка. – Это женщины мне.

– Дима, это судьба. – Это я юноше и женщинам. – Дай-ка.

Водрузив на себя шлем, между прочим, солидного веса, и взяв в руку меч, я рубанул воздух. Олег отшатнулся, девушки полезли за фотоаппаратами. Я расспросил тезку – оказывается, ребята там организованы в исторический клуб, ездят на Куликово поле, реконструируют Мамаево побоище. Не мельчает-таки Русь в молодом поколении, так что все будет не кока-кола, а все будет хорошо, пока память народная не избывает.

– А вы в музей зайдите – вот прямо за вами вход, – показал Дима.

Я отдал доспехи юному Ослябе и затянул всех в народный этнографический музей. Светлана хоть и посмотрела на часы, но отговаривать не стала – странно экскурсоводу одергивать туристов, которые сами себе музеи находят.

Осмотрев предметы старинного народного быта, мы заглянули в соседнюю комнату. Там сидел молодой парень и лепил что-то из глины.

– Не хотите купить? – Парень поднял на нас глаза, но руки продолжали мять глиняный кусочек. – Прямо при вас окарину сделаю.

Теперь-то я знаю, что окарина – это название глиняной свистульки, но тогда не только переспросил, но и записал слово в свою походную книжечку. Свистодел перестал мять, осмотрел глину, принявшую форму уточки, и ловко сделал несколько отверстий.

– И все? – удивился я.

Вместо ответа умелец поднес уточку к губам и задул. На глубоком спокойном звуке полилась мелодия.

– Это же «Генералы песчаных карьеров», – узнал Олег.

Свистодел кивнул, продолжая играть.

– А Есенина могешь? – спросил я, когда он кончил. – «Отговорила роща…» там или «Ты жива еще, моя старушка…»?

– Да, или «Москву»… или «Я московский озорной гуляка», – присоединился Олег.

Парень помотал головой.

– Вообще-то наши крестьяне испокон играли, чтобы у коров удой повышался. Спокойная мелодия на них хорошо действует.

– Да? – удивились наши девушки. – Коровы музыку чувствуют?

– Это только москвичи ничего не чувствуют, – ответил я за умельца, который, наверное, только из вежливости со мной не согласился, – даже беспастушная скотина гармонию любит.

Покупать окарину мы не стали, но денежку в ящик с надписью «На развитие музея» на выходе потихоньку бросили.

Перед какой-то амбарной дверью Светлана сделала нам знак обождать и зашла внутрь.

– Хорошо-то как, Господи, – потянулась Татьяна, – красиво здесь.

– Точно! – подхватила Светка. – Пусть меня сюда привезут умирать.

– Сначала выпить надо, – отрезвил я девушек, – потом помирать можно. Эх, гу-у-лять бу-у-дем, а смерть при-и-дет, поми-и-рать будем!

– Дим, – без всякой связи спросила Таня, – давно хочу тебя спросить: почему ты так много материшься? Ты же поэт.

– Ха! Не много, а часто. И потом, кратчайшее расстояние между точками – прямая, а между мыслями – мат. Это – эмоциальная краска русской речи, самая емкая, между прочим. Недаром в народе говорят: русский без мата – что борщ без томата. К примеру, когда ты говоришь – одень шапку на х…й, а то уши замерзнут, то…

Появившаяся из амбара Светлана не дала мне возможность закончить мою филологическую мысль.

– Это – старая мельница, можно сказать даже, мельница-музей. Заходите, пожалуйста.

Внутри в глаза сразу бросились жернова и мыши. Я имею в виду ростовые куклы, конечно. На лавках сидели Мышь-папа, Мышь-мама, Мыши-детки, пришедшие к Мыши-мельнику за мукой. Мышь-мельник сидел за жерновами. Весь мышиный народ был очень симпатичный. Мы, конечно, сфоткались с Мышами на лавке («пикчернулись», блин. Ну как тут не матернуться?), Светлана начала рассказывать про мельницу. Потом подошли к жерновам, за которыми в гарусной жилетке сидел Мышь-мельник.

– Верхний жернов назывался «бегун», нижний – «лежняк», если зерна было немного, то его мололи вот за такими жерновами вручную.

И вдруг на этих словах Мышь-мельник ожил и начал крутить за ручку «бегун». Это было так неожиданно, что наши подруги завизжали от испуга, Олег отскочил, я инстинктивно сгруппировался в боксерскую стойку. Мышь еще покрутила жернов и встала.

– Ух, – выдохнули мы все вместе, а Светка даже перекрестилась, – так и инфаркт схлопотать можно.

– Да, или по чухальнику, – добавил Олег, осторожно приблизившись, – однако классно…

Стало понятно, почему Светлана попросила нас обождать снаружи. Мы сфотографировались с Мышью-мельником, обнявшись, и вышли на улицу.

– Ты, Тань, не права, что Димасика ругаешь, – сказала Светка, оглянувшись на мельницу, как будто за нами оттуда могли увязаться остальные ожившие мыши, – тот самый случай, когда, кроме как «пиз…ц», сказать ничего нельзя. Я думала, помру на месте от страха.

– Да я не ругаю вовсе. Просто ушки непривычные.

– Это скоро пройдет, – заверил я, – куда сейчас направим стопы свои?

Светлана направила наши стопы в музей валенок. Вот уж не знал, не ведал, что валенки – тоже искусство. Еще какое – скажу я вам. Ну, пересказывать все не буду, сами в Мышкин съездите, посмотрите – там и обычные валенки, и с бисером, и даже валенок-самолет, и чуни, и лапти, подержите в руках кочедык, которым лапти плетут, и сапоги с наборными каблуками, и жук-лакей, о который обувку снимали, и подбитые золотыми монетами цыганские сапоги или, к примеру, сапоги со вшитой берестяной полоской, чтобы скрипу придать.

Самовары, самовары, самовары дутые,

Которы парни заняты – сапоги загнутые.

С этой старинной частушкой Светлана сняла с полки сапог с загнутым голенищем.

– Если парень уже выбрал себе невесту или просто любил какую-то определенную девушку, то загибал сапог и тем показывал, что с другими девушками он уже гулять не будет.

– Олег, загни себе чего-нибудь, – посоветовал я, глядя на его немыслимо красные кроссовки, – а то теперь Светка неправильно поймет.

– Если надо, я загну, – не заставил сомневаться Олег, – я такое загну…

– Не надо, – тут же попросила Светка, – я тебе верю.

– А то загну…

– Верю, верю. – Светка чмокнула благоверного.

Олег и вправду загнул тем же вечером, но обо всем по порядку. Пройдя мимо великолепного Успенского собора, все перекрестились.

– А вот был такой академик словесности Львов-Рогачевский, который учил Есенина, что неправильно писать: «Опять я теплой грустью болен от овсяного ветерка, И на известку колоколен невольно крестится рука». Мол, не рука крестится, а рукой крестятся, и не на известку, а на церковь. Никто этого Львова и не помнит, а есенинская строка навсегда осталась. И правильнее уже и не скажешь, – сказал я, отводя глаза от купола, – вот чем поэзия отличается от гладкописи.

Девушки молча вздохнули. Светлана посмотрела на часы.

– Мы как, сейчас пообедаем или сначала на утес пойдем?

– На утес, – сказали было наши подруги, но я пресек бунт бессмертной ерофеевской фразой:

– И немедленно выпил! Вы что – с Дикого Запада, что ли? Город нужно не только осмотреть, но и прочувствовать. А где его можно лучше прочувствовать, если не в его кабаках?

– Ну, понятно, – махнула рукой Светка, – без рюмки никуда.

– А я бы немного выпила, – неожиданно поддержала Танюха, – за Мышкин. Тут так здорово. Да и есть уже хочется.

– Да! За Мышкин я бы тоже выпил, – присоединился Олег, который бы и без Мышкина выпил, конечно.

– Ну вот! Светочка, веди нас, мы будем воскуривать фимиам вашему славному городу! – выразил я свое мнение, уже ставшее общим.

Как назло, все рестораны были закрыты на спецобслуживание – где банкет, где свадьба. На свадьбе, кстати, наших девчонок стали с ходу клеить, и Светлана буквально за руки нас оттащила от места возможного боя.

– Сколько их было, ты посчитал? – спросил Олег.

– Десять – двенадцать, – прикинул я, – веселуха.

– Да уж… – Олег неопределенно покачал головой. – Привезли бы с собой сувениры – на лице.

– Кстати, о сувенирах… – Я вынул из пакета свои валенки с зеленой каймой и переобулся. – Так теплее и родней.

– Думаешь, за своего сойдешь? – Олег покачал головой. – В них убегать труднее.

– С бабами вообще не побежишь, так что лучше теплей. А то полночи пили, а ноги с утра холодные.

– У меня и руки холодные, хотя вроде тепло. – Олег поежился. – Все-таки Волга есть Волга, не забалуешь.

– Как тут не выпить, – подытожил я, и на этот раз со мной никто не спорил, тем более мы уже заходили в небольшую кафешку.

Светлана как лицо официальное пыталась отказываться от тостов довольно долго – минут десять. Но когда я вознес кубок за здоровье любимых людей, сдалась. У Светланы подрастала дочь, и за детей мы выпили отдельно. За Мышкин выпилось само собой. Потом под пельмеши выпилось за давешних мышей, причем за Мышь-мельника дважды.

– Ребята, с такими темпами мы на аэродром, то есть паром, не попадаем. – Олег посмотрел на часы – часов на руке не было. – А где котлы?

– Что, на рыбалке потеряли? – как участливо, так и наивно спросила Светлана.

– Да, рыбалка была та еще. На часы ловили, – не без укоризны заметила Светик.

– А ты, а ты… раз так, будем на живца ловить, – заверил Олег.

– На Светку или на Таньку? – уточнил я для проформы, в принципе, обе были вкусные.

– Кинем жребий?

– Мы не будем полагаться на случай (золотой кинофонд и есть золотой). Пойдем простым логическим ходом.

– Пойдем вместе. – Олег уже забыл про паром и поднял рюмку.

– Предлагаю в качестве живца нашу несравненную мышкарку Светлану. Она местная, ее рыба уважает.

– Да! Да! За Светлану! – Гармония перерастала в полное равновесие.

– Первый раз встречаю таких славных… интересных… классных… – Светлана явно не хотела называть нас туристами.

– Подонков, – подсказал Олег.

– Гастролер! Артист! Подо-о-нок! – Я (из золотого кинофонда).

– Что вы, что вы… – Светлана замахала свободной рукой (в другой была рюмка, естественно). – Таких классных ребят.

– А… – протянул Олег. – Что есть, то есть.

– Скромность – наше второе имя. – Я подчеркнул и без того очевидное. – О ней мы можем говорить часами. И вообще скромность украшает мужчину, когда у него нет других достоинств. Ну… за скромность.

Посидели мы в том кафе по-хлебному, но, поскольку нами правят последствия наших поступков, на паром, который был по плану, мы не успели. Естественно, такси, которое (теоретически) нас ждало на том берегу, нас не ждало. Но скорее небо упадет на землю, чем боцман утонет в обстоятельствах, и через десять минут по двойному тарифу мы ехали в баню на частнике.

– Веники, валенки, рукавицы, кочерга у кого? – задал я стратегический вопрос, оказавшийся риторическим, – все причиндалы остались в гостинице.

На пару минут завернули в «Мышкино подворье», где выяснилось, что Олеговы часы лежали на полу у кровати – счастливые не только не наблюдают часов, но и бросают их под кровать во время секса, чтобы не царапались. Память – не второе имя Олега, как и предусмотрительность. Естественно, он забыл спросить в администрации гостиницы дорогу к бане, потому что предполагалось, что заказанный водитель ее знает. Все выяснилось среди ночной темноты на вымершей трассе, когда частник спросил, куда поворачивать.

– А х…й его знает, – беспечно сказал Олег, которому и так было хорошо.

– В смысле? – не понял водитель.

– В том смысле, что некоторые карту незнакомой местности с собой не берут, – пояснил я. – Олег, давай звони в гостиницу, пусть объяснят. Я свой мобильник в номере оставил.

– В чьем номере? – Олег пребывал в блаженном неведении относительно происходящего.

– В номере Иван Иваныча, блин! Девчонки, дайте Олегу мобильник.

– А у меня баланс сел, – радостно сообщила Татьяна.

Я молча посмотрел на Светку – она была последней надёжей.

– А у меня батарейка того.

– Чегой тогой? (золотой фонд). Вы что, сговорились все?

– Так куда едем? – Водила стал проявлять нетерпение.

– В баню, – тонко подсказал дорогу Олег.

Чувствуя, что и два счетчика не спасут нас от высадки в глухую темноту посреди полей, я успокоил шофера:

– Не волнуйся, командир, у нас водки много, не останемся неблагодарны. Сейчас все наладим.

– А водку мы не брали, – мудро и, главное, вовремя заявила Татьяна.

Водитель покосился на меня как-то недобро.

– Коньяк тоже есть, – заверил я, незаметно показав Таньке кулак. – Деревня как-то смешно называться должна. Красноармейцево… Канарейцево… Крейцево…

– Коломейцево? – устало вздохнул частник. – Так это… проехали уже. Разворачиваться, что ли?

– Там еще колесо на доме должно быть, – вспомнил Олег важнейшую примету, наверное, ему об этом сказали, когда он заказывал баню из Москвы.

– Там номер вообще-то должен быть… какой номер дома? – спросил водитель, разворачивая свою «десятку».

Все посмотрели на Олега.

– А х…й его знает. – Олег проявлял последовательность в ответах.

Слава Богу, в Коломейцеве я смог провести опрос туземного населения в лице какого-то обшарпанного старика, бредшего, пошатываясь, по России. И, хотя его ответы по вразумительности мало чем отличались от Олеговых, баню мы все-таки нашли. Расплатившись с водителем, мы вошли в открытую калитку. В доме, на стене которого действительно было прикреплено колесо от телеги, все двери были заперты. На стук в дверь, естественно, никто не вышел, окна были темные, только над крыльцом фонарь писал жидкой струйкой света нам под ноги.

– Чего-то я не понял, – обратился я к Олегу, – мы баню оплачивали?

– Оплачивали вроде. – Олег растянулся в улыбке, ему было забавно.

– В каком роде? В среднем? – уточнил я, пиная дверь ногой.

– Ой, ребята, там внизу огоньки горят, у самой Волги, – принесла весть Татьяна, обходившая дом кругом. – Может, нам туда?

Делать было нечего, мы спустились вниз по каменным ступенькам, только Олег пошел напрямую, по траве, и, как оказалось, зря.

– Светик! Света!! – Что-то в Олеговой интонации насторожило Светку, и она пошла в темноту на зов.

Оказалось, Олег поскользнулся на мокром травяном уклоне и скатился вниз кубарем. Видно, в падении он что-то зашиб, потому встать самостоятельно не мог.

– Ты чего? – спросил я потиравшего поясницу Олега.

– На звезды засмотрелся.

– Если все время смотреть на звезды, неизбежно вляпаешься в дерьмо, – выдал я авторскую сентенцию.

– Там никакого дерьма не было, просто скользко.

– Это аллегорически, – пояснил я и дернул ручку входной двери деревянного домика, оказавшегося действительно баней.

В бане никого не было, в печке догорали дрова, жар в парилке был на излете. За дровами, естественно, пошел я – тот, который смотрит на звезды, стоя на месте, а не на ходу. В нескольких метрах шумела неспокойная Волга, косой дождь хлестал в лицо, темнота была абсолютной, но очертания какого-то навеса все-таки проступили. Когда я вернулся с охапкой дров, девушки уже переоделись в полотенца, лишь один Олег оставался в одежде.

– Ты чего, париться не будешь? – спросил я, бухая дрова к топке.

– Буду, – сказал Олег и надел кожанку, – чего-то знобит.

– Пить надо чаще, а не раз в неделю. – Меня чего-то потянуло на философию. – Сейчас по новой протопим.

– Кстати, а какой это коньяк ты имел в виду? – заинтересовался по теме Олег.

– Это тоже было аллегорически, вернее, политически. Никакого коньяка нет. Водки, как я понял, тоже нет. В общем, ни х…я нет, как ты выражаешься.

– Это не я… это народ.

– Ну, началось… за народ давно не говорили. – Я сунул несколько полешек в печь и быстро разделся, обернувшись в простыню, – в предбаннике было достаточно тепло, никто, кроме Олега, не мерз.

Минут через сорок жар вернулся, и мы могли пойти на разогрев. Венички (два березовых и один можжевеловый) я по уму сунул в кадушку с водой и оставил в парилке томиться.

– А минералки тоже нет? – спросил кто-то из девушек, уже немного разомлевших.

– Тебе по-народному ответить? – помня давешнюю критику, на всякий случай уточнил я.

– Не надо, я поняла. – Сейчас вспомнил, это была Татьяна.

Тут, жалобно скрипнув, отворилась дверь и в предбанник без всякого стука вошел экзотического вида гражданин. Низкого роста, со всклокоченной седой бородой и красными мешками под глазами, он был похож на спившегося лешего. Девушки на всякий случай отсели на дальний край стола.

– Ну че тут у вас? – неожиданным для субтильного тела басом прогундел леший.

– Ты кто, дядя? – в свою очередь, спросил я, выбрав интонацию потяжелее.

– Электрик я здесь, а че?

– Стучаться надо, дядя, вот че. Почему запаса дров в бане не было?

– И не встретил никто, мы тут хоть одну живую душу обыскались, – присоединился к разговору Олег, – баню еле нашли вообще.

– А че, хозяев нет, я вообще… – леший куда-то махнул рукой, – в вагончике живу. Чего я тут должон торчать?

– Ты дрова должон приготовить, если тут тебя хозяева присматривать оставили. – Я проявлял ангельское терпение. – А то деньги за что плачены?

– Да я энти деньги и в глаза не видел, я вообще электрик, – пробасил леший.

– Тебя, дядя, как кличут-то? – Я стал переходить к делу.

– Василий, а че?

Девушки, судя по их смешку, немного расслабились.

– Значит так, Вася. – Я взял лешего под руку и вывел на крыльцо. – Нужна водка и минералка.

– А где я возьму-то? – искренне удивился Вася.

– Мы, чай, не в Хайфе, а в России, здесь водка всегда найдется. Не останемся неблагодарны, в смысле – твое старание будет оплачено. Итак, как с водкой?

– Ну… не знаю, есть тут один, может сгонять до гостиницы, купить. У него машина есть, – начал поддаваться электрик.

– Вот видишь, никогда не говори «никогда». И как нам вызвать этого одного?

Леший достал из кармана мобильник и с кем-то вступил в переговоры. Не успел я выкурить и полсигареты, как Вася доложился:

– Щас приедет. Но двести рублей сверху.

– Об чем разговор, Вася, – ласково сказал я, – пошли на шоссе.

– Зачем это? Я приведу.

– Нет уж, тут у вас как-то уж слишком пустынно. – Я взял купюру, и мы пошли к калитке, я на всякий случай поддерживал Васю под руку, чтоб не сбежал, издалека нас можно было бы принять за закадычных друзей.

Через пятнадцать – двадцать минут, за которые я довольно основательно продрог в своей простынке, приехали «один» и еще «один» – два накачанных местных братка.

– Так, надо чего? – обратился «один».

– Тут такое дело. Водочки у нас нет в бане, и водички бы надо. Минеральной.

– Так че? Ты конкретно говори, какой водяры и сколько?

Пахнуло девяностыми.

– Конкретно – два бутыля по ноль семь любой непаленой беленькой и минералки – любой без пузырьков – тоже две большие. Реально.

– Базара нет, давай. – Браток вскинул глаза к тем же звездам. – Косарь, в общем.

– Нема проблем. – Я разжал кулак с синенькой. – Долго?

– Не журись, пацан, – сказал второй «один», – в полчаса пригоним.

Братва укатила на задание, я снова взял Васю под локоть.

– Ты че? – трепыхнулся электрик.

– У нас подождем, пока ездят, расскажешь, как тут и что.

– А че рассказывать-то? – спросил Вася уже на обратном пути, понимая, что приглашен в заложники.

– А вообще… про края ваши. Красиво тут… без базара. Рыбалка есть рыбалка.

Вася вздохнул, покоряясь судьбе. На обратном пути мы захватили еще дров, и баня продолжилась. Электрический леший сел в углу, противоположном от девушек, под наблюдением продолжавшего трястись Олега. Я пропарил обеих подруг от души, из двух березовых веников остались всего полвеника и один полноценный можжевель. Выскочив в темноту под дождь, мы скинули простыни и бухнулись с разбегу в кипевшую Волгу. Да… Мне вспомнилось мое послебанное купание в Байкале, это было похоже, но все-таки речная вода, хоть и байкальской температуры, была ласковей. Да и вход в воду был песочный, а не каменный, а это намного приятней, как понимаете. Вдоволь побарахтавшись, мы в состоянии отдохновения вернулись под банную крышу. Давешние братаны были уже там и вынимали бутылки из пакета.

– Все, как сговаривались, – сказал первый «один», – с тебя двести рубчиков.

Я вспомнил, что двести было сверху. Мелочь достал кто-то из девушек, с трудом отведя заблестевшие глаза от бычьих шей поставщиков. Заметив эти маслянистые взгляды, я не стал настаивать на совместном застолье, и братва, захватив лешего, который, в свою очередь, не мог оторвать взгляд от водки, удалилась.

– С легким паром, други! – Я разлил беленькую по стакашкам.

Олег потянул было свой, но Светка его остепенила.

– Ты что, тебе завтра, вернее, сегодня уже везти нас в Москву. Как ты за руль сядешь, попарился хотя бы.

– Спокуха! Рыбалка есть рыбалка! – сказал Олег и сам налил себе по полной.

Светка покачала головой, я пожал плечами, Танька улыбнулась.

– Если что, я могу сесть за руль. Я почти трезвая, а после бани с Волгой, так вообще. Могу сейчас не пить.

Олег поставил стакан и тотчас налил себе еще.

– С легким паром! Ты думаешь, я водить разучился? А мы, правда, сегодня едем?

– Теперь не знаю, – ответил я за Татьяну (золотой фонд) и тоже выпил, – ну, за Волгу!

Через бутылку Олега перестало трясти, может, по той причине, что он уснул, уронив голову на стол. Его храп мешал мне рассказывать девкам сальные анекдоты вперемешку с лирическими стихами, но Светка не дала будить мужа.

– Пускай себе. Может, хоть немного проспится.

– Лучше бы пропарить, – сказал я, и на этих словах выключился свет.

– Обана! – сказал девичий голос в кромешной темноте.

– Пиз…ц! – сказал второй девичий голос.

– В эксперимент включился электрик, – сказал мой голос (фонд).

Используя Танин телефон по последней оставшейся функции – в качестве фонаря, – мы стали искать щиток. Я догадался открыть заслонку, от углей в топке стало чуть светлей, но щиток не находился.

– Гостеприимство – просто зашибись, – прошипела Света, ударившись коленкой о стол, – точно не баня, а болодя какая то.

– Родину не выбирают, – заметил я и тут нащупал щиток на стене. – Одну минуточку… так… а так… ни х…я, как говорят в народе.

Свет отключился фатально.

– По-моему, надо валить в гостиницу, – мудро предложила Татьяна.

– Согласен, – поддержал я, – а на чем? Таксиста-то еще в Мышкине прое…ли.

Девушки от души выругались.

– Вот видите, мат как эмоциональная окраска русского живого языка наиболее интонационно емко передает личностную оценку происходящего…

– Я вот сейчас муженька разбужу и емко передам ему свою оценку, – не дала мне закончить мысль Светка, – так емко… емче не бывает. Где кочерга?

Олег замычал во сне, наверное, уловил интонационную оценку супруги.

– Без паники на «Титанике», – скомандовал я, – все сидят здесь, никто отсюда никуда не уходит, что бы ни случилось. Хоть бы эта баня сгорела к еб…ням! Я иду на разведку – в смысле – за Васей. Также насчет транспорта организую. Никто никуда не выходит, понятно?

Девушки выразились в том смысле, что слушаются и повинуются, но боятся остаться одни.

– Олега не будить – пусть спит. Он еще не совсем потерян для общества, – наказал я и, наспех одевшись и прихватив с собой последнюю бутылку водки, вышел в волжскую ночь.

Мокрое шоссе было абсолютно пустым. Вдалеке светил одинокий фонарь, завидуя пышным звездам. Я вспомнил армейские разведнавыки, сориентировался на местности и скоро обнаружил какие-то строительные вагончики. В тусклом свете фонаря проступила надпись «Хранилище ебня». «Какая-то загадочная местность», – подумал я и постучал в дверь вагончика.

– Что надо? – На порог вышел заспанный охранник.

– Ты сам православный? – спросил я и вытащил из-за пазухи бутылку.

Ожидаемый эффект превзошел все ожидания. Через пять минут мы с Толиком сидели в его вагончике, ругали правительство, Америку и тещ. Попутно я звонил с Толикиного мобильника в Москву, чтобы мне дали телефон диспетчера такси в Ярославле, откуда уже могли позвонить в Углич и вызвать нам машину.

– Ты Васю-электрика знаешь? Что-то мне подсказывает, что он не мог уйти далеко, – спросил я, закусывая Толиной капустой.

– Знаю. Чудной человек. В соседнем вагончике обретается.

– Где ебню хранят?

– Чего хранят?

Я сказал про надпись, Толик, захлебываясь смехом пояснил, что имелся ввиду щебень, но «Щ» кто-то замазал, может, и Вася.

Дождавшись звонка из Углича и договорившись о встрече эвакуационного транспорта под вывеской «Коломейцево» с нужной стороны, я по-братски обнял Толика и пошел за лешим. Вася долго не мог поверить, глядя в окно, что я ему не приснился и стучу наяву. Наконец в его красных глазках появилось осмысленное выражение, и электрик вышел на крыльцо. Заграбастав его за воротник, я повел его выполнять непосредственные обязанности.

– Фонарь, блин, это опять фонарь. Сколько я раз говорил – заливает фонарь-то. Через это и замкнуло. Не впервой уже. Говорил вот хозяям, и че? Мне и денег-то не перепадает, блин, получаю, как кот наплакал. С меня и спрос ишо. Чё я, нанимался им за такую зарплату, – лепетал Вася по дороге.

– Ди-и-ма!! Ди-и-мон!! – раздалось прямо по курсу.

– Называется, никуда не выходить, – поморщился я, убедившись в низкой дисциплине спутниц. – Бабы, потому дуры. А ну ко мне!!

Данный текст является ознакомительным фрагментом.